Онлайн-тора Онлайн-тора (Torah Online) Букник-Младший JKniga JKniga Эшколот Эшколот Книжники Книжники
ג. Ночь в стане врага
Гила Лоран  •  10 января 2008 года
И все последующие дни жизни своей, пока не пришла ее сто пятая весна, каждый вечер, отходя ко сну, она грезила о нем, а каждое утро медлила пробуждаться, ожидая теплой тяжести его руки у себя на плече. В каждом встреченном чужестранце искала она его черты, в каждом запахе – будь то свежий овечий сыр или нагретая черепица – узнавала она его пот, острый и соленый, тот, что лучше всех мастей, прекраснее всех благовоний.

И все последующие дни жизни своей, пока не пришла ее сто пятая весна, каждый вечер, отходя ко сну, она грезила о нем, а каждое утро медлила пробуждаться, ожидая теплой тяжести его руки на своем плече. В каждом встреченном чужестранце искала она его черты, в каждом запахе – будь то свежий овечий сыр или нагретая черепица – узнавала она его пот, острый и соленый, тот, что лучше всех мастей, прекраснее всех благовоний.

А муж ее, одного с нею колена и племени, – свахи недолго утруждали себя поисками, лишь бы богатством вышел под стать ее отцу, – слаб был и малахолен. Узкие его плечи, блеклые глаза, голова с проплешинами и жидкая бороденка – всё это изо дня в день больше и больше раздражало ее. Пальцы у него были бледные и всегда влажные, и как вспоминала она его вялые касания, неуверенные ласки – до сих пор передергивало.
Умер он во время жатвы ячменя – пока стоял в поле, солнце напекло его плешивую голову, и слег он в постель и умер. А она осталась вдовой – со слугами, скотом и полями. Она осталась вдовой – молодой и красивой, и возлежала на кровле дома своего и глазела на прохожих. Вдовой осталась она – и вдовствовала три года и четыре месяца.

И плечи его литые, бронзовые от загара, и черная кудрявая поросль на широкой груди.
И руки его мощные, как кедры ливанские, и пальцы длинные и изящные, все в перстнях.
И ноги его мускулистые, оплетенные ремешками сандалий, и жилы проступают, как веревки, и каждый волосок, каждую царапину – целовала бы и целовала.

Был он главным вождем войска вражьего, вторым по царю вражьему, и пошел он с тысячами и тысячами пеших и конных карать народы, что не повиновались слову уст царя его. И покрыл он все лицо земли ногами войска своего, и разрушил высокие города, и осквернил святилища, и выжег жилища, и вытоптал посевы, разграбил стада и избил острием меча всех, противоставших ему.
И сыны ее народа затрепетали и испугались за города свои и свой храм, за жен своих и детей, и никто не верил в победу, и все ждали, что вот-вот погибнут лютой смертью и горы упьются их кровью. Перекрыл враг русло реки – и вот, в городе нет воды, все истощены и страшатся видеть смерти своих младенцев, а хотят сдаться на милость победителя.


Тонко очерченный яркий рот его в черных зарослях бороды и усов – как рана, к которой хочется немедленно припасть губами.
Тяжелые надбровные дуги, и лицо такое страшное, когда он хмурится, и такое по-детски счастливое, когда улыбнется.
И за один взгляд его готова она отдаться, и за одну улыбку его – умереть.

Вдовствовала она три года и четыре месяца, когда народ ее собрался сдаваться лютому врагу. И пришла к ней служанка ее, старая, верная служанка, что была когда-то ее нянею, да и потом омывала и умащала ее и следила за ее одеждою, никогда не говоря при этом ни слова. И вот пришла она и заговорила, и столь необычным звук голоса ее показался ее госпоже. И дала служанка ей камушек, ничем не примечательный с виду камушек, и промолвила: «Хватит тебе вдовствовать в лени и душевной черствости да упиваться собственной добродетелью. Возьми камешек и не расставайся с ним, и познаешь безмерное счастье, затем сотворишь страшное зло и в то же время – величайшее благо, и оставишь по себе странную память, геройскую, но с червоточиной греха, однако не в пример более громкую и славную, чем память о добродетельной вдове».
Не стала она ни о чем расспрашивать служанку, ибо что угодно лучше тоскливого вдовства, угнетавшего ее уже три года и четыре месяца. И взяла она камушек и зашила в одежды свои. И запульсировал камешек в одеждах, и поняла она, что надобно делать. Омыла тело водою и намастилась драгоценным миром, причесала волосы и надела на голову повязку, и возложила на себя цепочки и запястья, и взяла свежий сыр и лепешек, и мех вина и сосуд масла, и вышла со служанкою своей из городских ворот, и отправилась во вражеский лагерь. И никто не укорял ее злым словом, потому что слыла она женщиной скромной и богобоязненной.

А голени его – мраморные столбы, поставленные на золотых подножиях. Вид его подобен Ливану, величествен, как кедры.
Шестьдесят сильных вокруг него. Все они опытны в бою, у каждого меч при бедре его ради страха ночного, но бессильны помочь они своему господину.
Подвиглось к ней сердце его, и душа его взволновалась, сильно возжелал он сойтись с нею. И ввел он ее в дом пира, и знамя его над нею – любовь.
На третью ночь пришла она и возлегла с ним. И левая рука его у ней под головою, а правая обнимает ее. Сплетены их тела в красоте и восторге, и служанка тихо слезы льет под оливою, и шестьдесят сильных стоят вокруг шатра, боятся вздохнуть, и луна замерла в черном небе.

И утомился он и заснул, не прерывая поцелуя, ибо входил в нее за эту ночь столько раз, сколько всему войску со всеми их блудницами не под силу.
И лежала она рядом с ним, и алый нектар любви сменялся в ее сердце на черный яд горя и страдания, и промучилась она до рассвета, и тогда разорвала поцелуй и изъяла руку свою из его ладони, и взяла у изголовья меч его, и этим мечом дважды ударила по шее и сняла с него голову.
Она убила его, убила своего возлюбленного, потому что вместе им – нельзя. Даже еще одну ночь – нельзя. Даже еще раз прийти, прийти через весь зной, все колючки и заставы, и увидеть его – нельзя. Убила, чтобы никому другому не достался. Убила, чтобы больше уже никто к нему живому не прикоснулся. Убила, чтобы никто другой его не убил, чтобы с нею была связана – раз не его жизнь, то его смерть.
Ибо сильна, как смерть, любовь и люта, как преисподня, ревность: стрелы ее – стрелы огненные.

Народ ее ликовал и праздновал победу, и, по настоянию старейшин, запела она пред всем народом благодарственную песнь Господу – запела, глотая слезы и под накидкой ногтями кровавя ладони свои.

Народ расхищал лагерь в продолжение тридцати дней, и ей отдали шатер вождя, и все серебряные сосуды и постели и чаши и всю утварь его. Взяла она серебро и возложила на мула своего, запрягла колесницы свои и сложила утварь на них и облачения вождя – чтобы все дни жизни своей, пока не пришла ее сто пятая весна, целовать одежды его и горько оплакивать его.

И отпустила она старую служанку свою, и дожила – в целомудрии и одиночестве – до ста пяти лет, и многие желали ее, но мужчина не познал ее во все дни ее жизни с того самого дня, как убила она единственного любимого своего.