В достославном местечке Добрые Шмальцы, где стоит почтенный Старо-Шмушинский хосидский двор, после череды осенних праздников и еще длиньшей череды затяжных дождей, от которых соседние холмы все изъязвились промоинами и проточинами, а дороги растворились в грязь, наступила долгая шмуковинская зима. На дворе трещал мороз и замуровывал наглухо узенькие стекла хосидских домишек, а в субботней тишине по всему местечку разносился, бывало, скрип снега под сапогами хосидов, в бархатных с лисьими хвостами штраймлах и крытых сукном тулупах дружно вышагивающих на фарбренген к своему реббе, старо-шмушинскому цадику реб Шмуэлю-Шмихцаку-Шмайзику.
После второй трапезы хосиды собирались вкруг стола – кто посолиднее, присаживались, а кто поюнее, довольны были и у стеночки постоять, – а реббе, за чаркою доброй водки, настоянной на шафране, да горстью бубликов поведывал им очередную майсу. Нужно вам заметить, что за столом у старо-шмушинского цадика никогда о пустяках не бывает разговора – все майсы у него затейливые да мудреные: в них вместе и услаждение и назидательность – умей только слушать. Вот и на этот раз упросили реббе три его любимейших хосида – безусый юнец, молоко на губах не обсохло, умник, светским наукам ученый, да святоша, ученик сурьезный и набожный, – рассказать майсу о тридцать шестом скрытом праведнике – слепце, что денно и нощно точит толщу Шмарпатских гор, чтобы положить конец Изгнанию нашему и принести нам Избавление, да все вотще.
При дворе Седобородого реббе из Шмоцка, прославленного тем, что с юности росла у него длинная седая борода, без сомнения свидетельствовавшая о несказанной мудрости своего хозяина, жил один праведный хосид. После долгих лет учения распрощался он со своим реббе и отправился восвояси – искать виновного в Мировом Зле.
Для начала опросил он шмоцкских лантухов, чертенят-домовых: один притулился на чердаке у соседа и исправно подсыпал ему по субботам песок и щебень в чолнт, еще двое юнцов угнездились в синагоге и один престарелый лантух, которого, говорят, некогда с позором выселил из миквы сам Баал-Шем-Тов, теперь жил в изгнании у заброшенного колодца. Шмоцкские лантухи единогласно заявили, что они-то сами так, мелочь никчемная, а Мировое Зло – это Старый лантух, живущий в Большой синагоге губернского города N., откуда вот уже сколько лет ни один цадик и ни один раввин изгнать его не могут.
Пришел праведный хосид в губернский город N. и направился к Большой синагоге, что возвышалась над улицей вся пышная, белая, с розовыми и золотыми украшениями, подобная праздничному торту на богатой свадьбе: злые языки говорили, что сам граф Потоцкий приказал построить тут гран-опера, где бы выступала его любовница, хорошенькая певичка, но вскоре, наскучив ею, передумал и отдал здание евреям под синагогу. И день, и другой ходил хосид в Большую синагогу и только на третий, ближе к ночи, явился ему Старый лантух. Спрашивает его хосид: - Правду ли говорят, Старый лантух, что ты и есть Мировое Зло? - Прравду, – громко зарычал в ответ Старый лантух, – как ты есть прраведный хосид, так я – Мирровое Зло, стррашись меня, добррый евррей! Р-рррр…
Смекнул хосид, что лантух нарочно все время рычит, чтобы не услышать, буде кто захочет турнуть его с насиженного места известным стихом из Писания, – потому-то и пошла о нем слава как о неизгоняемом домовом. Взял хосид свою дорожную котомку и зашвырнул ее лантуху в пасть. Рычание стихло, и хосид громко и внятно произнес должные слова из должного псалма – и побежденный домовой кубарем выкатился из синагоги.
Хосид извлек свою обслюнявленную котомку из пасти распростертого на крыльце врага, а тот и говорит, по привычке порыкивая:
- Ррано ррадуешься, добррый евррей: совррал я тебе, будто я – Мирровое Зло. Я так, мелочь никчемная, а Мирровое Зло – оно вооон там, - и лантух прошептал что-то хосиду в ухо, обдав его своим зловонным дыханием.
Дальше отправился праведный хосид, как надоумил его Старый лантух, на поиски Рыжей лилиты, прапраправнучки то ли самой Бабушки Лилит, то ли ночной демоницы Аграт бат Махлат, предводительницы ангелов гнева. В лилите, сказал лантух, и таится Мировое Зло, ведь она ворует из колыбелей самых умных детей и охмуряет самых праведных мужей, так что они теряют разум и веру и только и могут, что валяться с ней по сеновалам. Она ангельски прекрасна, белокожа и зеленоглаза, и лишь речь ее искажена шипением, да в часы сумерек лик ее становится птичьим – только так и можно ее отличить от земных красавиц.
Увидела Рыжая лилита молодого белозубого чернобородого хосида и возгорелась к нему желанием. Порешили, что она будет его соблазнять и, коли преуспеет, выйдет победительницей, а коли устоит он – выйдет победителем. Праведный хосид трое суток изнурял себя постом и молитвою, а потом надел на свое мужское естество чугунное кольцо и так вышел к лилите, и сколько демоница ни изощрялась, ничего у нее не вышло.
- Ладно, милый, – прошептала лилита, нежно накручивая на пальчик хосидов черный пейс, – твоя взяла. Да только никакое я не Мировое Зло, я так, мелочь никчемная, всего-то и гожусь на то, чтобы верных мужей, до смерти уставшших от своих сварливых и зловредных жен, с пути истинного сбивать. А Мировое Зло – это Шшабрири. Сам-то он, впрочем, тоже сплошшная никчемность: и глуповат, и собой нехорошш и мужской силы у него нет – в этом уж можешшь мне поверить, – зато владеет он одной вещщицей… Короче говоря, милый, хочешшь искоренить Мировое Зло – иди сражайся с ним. А коли проиграешшь, возвращщайся – мы с тобой славно заживем.
Про Шабрири говорили, что он – потомок самого царя демонов Асмодея, а живет в местечке Дальние Шмучки, заброшенном еще со времен казацкой резни, на берегу Черного озера, что на северном краю мира, откуда выходит тьма. Как почуял Шабрири приближение праведного хосида, так забрался на остров посреди озера и оттуда закричал:
- Зачем пожаловал ссюда, праведный хоссид? Никак желаешь меня одолеть и моей ссилою завладеть? Только пока ты на берегу, я сс тобой разговаривать не сстану. Плыви сссюда да ссмотри – не потревожь гладь воды.
Ожидал Шабрири, что, плывя под водой, хосид задохнется и утопнет, ну а если не задохнется, то наглотается воды, а, как известно, кто попьет из чертова водоема – подвластен любому злому умыслу его хозяина. Но хосид сорвал на берегу тростинку и дышал через нее – так и не задохнулся, и воды не нахлебался. Шабрири был крайне раздосадован, а хосид, как ступил на остров, сразу громко произнес: «Предупреждали учителя наши: остерегайся Шабрири Брири Рири Ири Ри, что живет на одиноком острове и в окружающих его черных водах». Черт, как услышал сокращение своего имени буква за буквой, так сразу сник и признал хосида победителем. – Только ссам я не Мировое Зло, – признался он, вытаскивая из-за пазухи камушек, одна сторона которого была цвета густого кофе, другая – бараньего рога, а третья – мокрого речного песка, – а вся наимощнейшая мощь – будь то Мировое Зло или ссила, сспоссобная его преодолеть, – ссодержится вот в этом каменном оссколке. Я заполучил его сслучайно и незасслуженно и никак не могу им овладеть – все время получаю по лбу. Раз уж ты такой хитрый хоссид, возьми его, если дасстся он тебе, и тогда сс его помощью посступишь по воле ссвоей: коли злодей, погубишь мир, коли праведник – сспассешь, ссокрушив все Мировое Зло.
Праведный хосид взял камушек, поблагодарил и тронулся в обратный путь, да только, плывя с камушком в руке, не удержал он над водой тростинку и глотнул-таки черной водицы. А Шабрири – как ждал этого – возьми да и закричи ему в спину:
- Ты взял мой прелесстный камушек, чисстенький хоссид, а теперь еще и напилсся моей водицы. Так я прокляну тебя за это сслепотой – уж чем-чем, а этим я отменно умею проклинать. Сскует же она тебя только тогда, когда ты ссоберешься восспользоваться камушком в ссвоих великих целях, но ты забудешь об этом проклятье, хи-хи-хи, и ничего нельзя будет поделать – ибо прелесстный камушек отдалсся тебе и никому другому.
- Ах, так я все же был прав! – вскричал юнец, – слепой праведник сам не знает, что он ослеп!
- Не вижу, чему тут радоваться, – одернул его умник, – в истории нашей скорбной ничего не изменилось: знает он это или нет, но слепец по-прежнему слеп, и камушек по-прежнему у него, и как уладить сие нам по-прежнему неведомо.
- Я же необдуманно обвинил праведника в злой гордыне, – покаянно промолвил святоша. – Однако благодаря сегодняшней майсе реббе, мы, кажется, можем найти путь, ведущий к Избавлению. Как учили наши мудрецы, чтобы исправить зло, надо выкорчевать его корни. А раз наше главное зло – слепота праведника, обладающего каменным осколком, то искоренить его можно, лишь одолев того, кто…
- Эээ, хевре, – прервал своего самого набожного ученика реб Шмуэль-Шмихцак-Шмайзик. – Я вижу три звезды вышло на нашем небосводе, суббота окончена, поговорим в другой раз.
