(1) О том, что нехорошо перевирать историю
(отзыв человека, лично знавшего Даниэля Руфайзена):
...А теперь, пожалуйста, не менее публично, в печати, сети и с экрана:
- Никто и никогда не отлучал даниэля от церкви и не запрещал ему служить.
- Он умер не в 1995 и не в автокатастрофе
etc.
Неважно, это все частности, скажут мне, - художественная литература! израиль! польша! россия! противостояние этих с теми! тех с этими! христиане! коммунисты! террористы! религиозные сионисты! полотна истории! великая судьба!
Важно, граждане.
Нельзя пользоваться реальными письмами, выдержками из дневника и т.д. (даже имя не поменять. назвала бы теодором, что ли), кусками жизней, в конце концов, и при этом их обстругивать согласно замыслу. Как-то это м-да.
Я бы посмотрела, как в книге об Александре Мене назвали бы его Александром Далем, сделали бы из его жены веселую девочку с трех вокзалов, предали бы его церковной анафеме, придумали бы ему беседу с Горбачевым, а умер бы он, спрыгнув с самолета, терпящего крушение. А все остальные детали в точности. Да еще поплакались бы, что, мол, все как-то шире и собирательней, чем в жизни... Думаю, что автору по крайней мере в москве легко бы не было.
(2) О том, что жидовка, внучка жидовки, пишущая про жидов и продажная к тому же, – руки прочь от русской литературы:
...Эта книга, изданная в России и написанная российской писательницей, к русским людям и нашей литературной традиции отношения не имеет. В романе огромное количество персонажей, но почти все они – евреи: Эва Манукян, Авигдор и Даниэль Штайн, Эстер и Исаак Гантман, Рита Ковач и Павел Кочинский… Основное место действия – Израиль. Людмила Улицкая воссоздает национальный еврейский характер, любуясь его природным скептицизмом и стремлением внедрять «толерантность» в умы, и поэтому придавать её роману особую для России значимость мы не имеем права.
...Язык романа, русский язык, далек от совершенства. Прабабушка Улицкой была еврейкой и писала стихи на идише, но одно характерное стихотворение все же было написано по-русски:
Я убираю комнату
И отдыхаю
Поэтому это,
Что мой сын – поэта
Неблагозвучие фраз, как будто бы с трудом составленных по-русски, свойственны и Улицкой: « - Хильда, а ты своим языком не особенно размахивай про то, как я хасида вёз», - говорит брат Даниэль. Можно ли «размахивать языком»? ... «Руки мои онемели и замерзли – как два куска льда…» Сравнивать нечто замерзшее со льдом еще не значит являть свой изысканный литературный вкус!
... Людмиле Улицкой было бы невыгодно отказываться от древнего образа «гонимого народа», иначе премию не дадут, так что в своем восхищении евреями она порой доходит до абсурда: «Знаешь, я вдруг поняла, почему у евреев нет икон – и быть не могло: у них у самих такие лица, что никакие иконы уже не нужны».
(пишет в своей рецензии аспирантка Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета)
(3) О том, как опять русских выставили в неприглядном виде, и кто – такая хорошая писательница...:
…Ей важно лишь то, что он стоит за еврейскую правду, которая заключается в том, что – раз евреи изобрели христианство, значит должны получать процент за это изобретение. Патентное право! А то, что люди столетиями работали над тем, чтобы очистить от иудейского духа эту навязанную им властями и уже неизбежную религию, специально изобретали всякие понятия всемирности и вненациональности христианства, чтобы только спрятать его еврейское происхождение, – это все Улицкую никак не волнует. Она это все одних махом перечеркивает. Да ведь она и права: сколько ни старались богословы, христианство все равно осталось еврейской религией, лишь кое-как приспособленной к понятиям гоев, неспособных воспринять во всей полноте и величии богоизбранность еврейского народа.
Русские люди, конечно, в этом смысле особенно тупы. Они видят в своем православии русскую национальную религию, а в еврейской религии (если вообще о ней вспоминают) что-то чуждое, давящий мрак и ужас, вытекающий из того, что бог все время жестоко экспериментирует с представителями избранного им некогда (для вивисекторских опытов) народом. Но если уж эти глупые русские пытаются проникнуть извне в тайну еврейского бога, то получается совсем уж какой-то неприличный фарс.
Я не могу даже представить себе, что такая тонкая и психологичная писательница, как Людмила Улицкая, может не понимать, что концовка любого романа – это то, ради чего пишется и весь текст. И вот оказывается: все эти страсти, изложенные на пятистах без малого внутренних страницах, все эти глубокие размышления о боге и человеке, все эти сомнительные (для меня лично) творческие сомнения и озарения (для меня в данном случае несомненные), – все это понадобилось лишь для того, чтобы сказать: а русские все-таки – полное говно, психи ненормальные.
(4) О том, как юдофобам и прочим недовольным практично сублимировать свое недовольство:
Я вряд ли стал бы читать роман Людмилы Улицкой "Даниэль Штайн, переводчик", уж больно объемист роман Людмилы Улицкой "Даниэль Штайн, переводчик", а я человек занятой, работаю много работы. Однако, я давно уже не сталкивался с бурлением говна такой интенсивности, как вокруг романа Людмилы Улицкой "Даниэль Штайн, переводчик"... Юдофобам, оскорбленным тем фактом, что роман еврейки Улицкой, посвященный евреям и еврейству, получил премию "Большая книга", в списках спонсоров которой, ясен пень, сплошь еврейские фамилии, рекомендую задуматься об учреждении аналогичной премии c русскими спонсорами (можно даже назвать ее "Гроссбух", ненуачё?), вместо чтоб шипеть по своим крысиным углам.
(5) О том, что надо бы лучше работать с языком:
...Должна же быть какая-то адекватность и соответствие собственных литературных возможностей и ... не скажу – претензий (Л.У. - дама умная и непретенциозная), ну ... невозможностей. Нельзя же, имея в своем распоряжении три аккорда, однообразный синтаксис и полную заклишированность языка, придумывать некую стереоскопическую постройку и делать вид, что говоришь разными голосами. ... Но оно всяко же будет во множестве переведено на разные язЫки, п.ч. плохо и просто написанная проза замечательно переводится.
(6) О том, чего никто еще не понял: это таки жанровая проза:
Некто Даниэль Штайн совершает гражданский подвиг, спасая не один десяток евреев от гитлеровских застенков. Однако темой Холокоста роман не ограничивается. Подвиг как будто дает герою моральные основания переписать Писание и объявить католическую и православную традиции - еретическими. При этом, по сюжету, все католики и православные только и делают, что пишут на Штайна доносы и всячески изводят. Понимает его лишь папа Войтыла, но вынужден это скрывать - один из многочисленных моментов конспирологии в тексте. На выходе: христианство - это вовсе не то, что вы думали. Вместо хорошего романа о Холокосте получился странноватый текст в русле альтернативной теологии, гимн сектантству. Можно сказать, Дэн Браун отдыхает. Немногие пока обратили внимание на то, что этой книгой Улицкая объективно продолжает у нас именно брауновскую линию, хоть и задумала свой эпистолярий раньше, чем западный коллега взялся за "Код да Винчи".
(сообщает нам журнал «Итоги»)
(7) О том, что еще Братец Лис выставил себя дураком, всерьез разговаривая со смоляным чучелком:
...В отличие от всех виденных мной мнений Малецкий сделал шаг очень правильный и честный. Он спорит – 250 страниц! – не с Улицкой, не с автором, а – с персонажем. Это замечательный ход. Те, кто виноватят Улицкую, попадают совсем уж в странную позицию... Малецкий спорит с Даниэлем Штайном. О чем спорит? Это примерно понятно. Штайн – хороший человек и плохой священник, отверг христианство, которое понял совершенно неверно, его претензии к церкви совершенно неосновательны, а претензии церкви к нему – более чем справедливы. ...А ведь штука-то сейчас заразительная. Ведь как о Иешуа спорят, который есть персонаж Мастера и Маргариты, – книги целые пишут. Что, мол, тот Иешуа – это неправильный Иешуа. И вера у него неправильная. И большие пишут книги, и опровергают, и доказывают аргументами.
Это ведь удивительное дело. Если я читаю фантастику и там главгерой объясняет туповатому другу принцип устройства машины времени – я не спешу искать критической статьи физиков, – мол, объяснения те в корне не верны. А если главгерой объясняет, что такое христианство – надо опровергать? Я даже подозрительным начинаю становиться. Может, они на одном уровне? Те персонажи и опровергающие их? ... Сейчас такой плюрализм мнений стоит – хоть противогаз носи, самые распронаучные вопросы в научной же литературе строго наоборот с тридцати семи позиций трактуют, принимая при этом всё множество поз. А к художественному произведению, частной болтовне автора – такое уважение? Мол, властители дум? Осьмнадцатый век, право слово...
(8) О том, что полуправда хуже лжи, а лучше всего – сказки писать:
...Если бы книга вышла в вакууме – то есть вот в абсолютной Африке, где никто не знает не то что "что такое Шестидневная война", а и "кто такой Христос", где слова "евреи", "христиане", "арабы" и "немцы" – это такие смешные прозвища, типа мюмзиков и хрямзиков, – тогда я бы сказала, что это хорошая книга. Потому что она хорошо (на мой взгляд) написана, красиво структурирована и в ней много психологической правды. Да и вообще много правды – хотя это, в случае Африки, и неважно. ...Но поскольку книга вышла в нашем мире, где есть реальные люди, стороны, мнения, а главное – толпы людей, ничего не рубящих в теме (или заранее пристрастных относительно одной из сторон), – мне кажется, это плохая книга. Именно тем, что в ней "много правды", а не "правда". Книга пристрастна до крика и при этом подана чуть ли не как историческое исследование.
(9) О том, что иудаизм – штука сложная, в ней можно кое-чего главного и не понять:
Улицкая – сильная, талантливая писательница, умеющая обращаться со словом и держать правильно сюжет. Очень честная и корректная, в отличие от некоторых всем нам известных ее коллег. Всегда ее читал с большим интересом. А эта книга, ИМХО, – провал.
Улицкая проделала огромную работу, перевернула горы материала, залезла в такие подробности иудаизма, о которых иногда не подозревают даже сами евреи, жила с этим текстом, ела и спала – и ничего не поняла. Увы.
И дело даже не в том, что как истая христианка Улицкая считает, что хороший еврей – это крещеный еврей. Это можно было бы понять и простить. Она не поняла главного: еврей, перешедший в другую веру, евреем быть перестает. И дело тут не в галахических постановлениях или светских законах государства Израиль. Дело тут во внутренней сути.
Мы можем принимать или отрицать любые постановления или условности. Но внутренняя суть остается. И дело не в том, что, перейдя в иную веру, еврей меняется как человек. Он просто перестает быть евреем. Совсем. Я не знаю как это пояснить или описать. Но любой еврей это чувствует и знает.
(10) О том, что советская интеллигенция сильна в оптических конструкциях:
В том и суть, что для Улицкой в христианстве – в том христианстве, какое она сама себе нафантазировала, в удобном для ее интеллигентского умишка христианстве – мистику и метафизику полностью заместила этика. Практическая этика (хотя и достаточно ограниченного действия, как показывает совет Штайна, данный Эве в связи с ее сыном). И потому ей так удобен Штайн. Только такой священник может привлекать чуждую подлинной мистической традиции (хотя бы даже в ее еретическом, извращенно-опошленном православном варианте) советскую еврейку: по происхождению – еврей, по вероисповеданию – номинально христианин-католик, а на самом деле – ни рыба ни мясо. Но зато добрый. "Добренький", как говорили в таких случаях литературоведы-марксисты. А еще проще говоря - "интеллигентный". Во что он там себе верит – неважно, главное, чтоб людям на пользу (окромя, конечно, порочных гомосексуалистов, которых любвеобильный боженька Штайна и Улицкой терпеть не может).
...В "Даниэле Штайне" Улицкая затрагивает темы настолько важные и ставит вопросы такой чрезвычайной сложности, что при чтении романа на какой-то момент может возникнуть ощущение его невероятной духовной глубины. Но это оптический обман. На него-то и работает композиция книги. Улицкая выстраивает нарочито хаотичную систему зеркал из высказываний разных персонажей, которые под самыми причудливыми углами бесконечно отражают друг друга и друг в друге отражаются. Однако любое из этих зеркал само по себе – плоское, их поверхность пуста, не содержит никакой собственной информации, обладая лишь способностью отражать все ту же бездонную пустоту.
