Словно следуя еврейской пословице «Для брака и смерти всегда есть время», мы поженились с Дэниелом, будучи оба в пенсионном возрасте. А по-настоящему встретились с ним в год смерти Иосифа Бродского, когда Лев Лосев попросил меня взять интервью о Бродском у его английских друзей для сборника «Труды и дни» (М.: Независимая газета, 1998). Я выбрала писателя Джона ле Карре, с которым Иосиф обедал в Хэмстеде в день присуждения ему Нобелевской премии, и сэра Исайю Берлина, который одним из первых встретился с Бродским в Лондоне в июне 1972 года, когда Оден привез Бродского на лондонский поэтический фестиваль. Дэниел был не только одним их первых переводчиков стихов Бродского на английский, но и одним из консультантов фестиваля: «Все, что запомнилось, это Иосиф и его чтение, Одена помню только порхающим вокруг Иосифа, старающимся его защитить», —вспоминал он.

Я встречала Дэниела и раньше, первый раз в 1978 году, когда он читал свои переводы на выступлении Бродского в лондонском Poetry Society, и в 1981 году на кембриджском фестивале. То есть все три первые встречи с Дэниелом связаны с моими исследованиями творчества Бродского. И когда мы поженились в 2001 году, я считала, что это подарок от Иосифа. Это был действительно подарок, будь то судьбы или Бродского, о таком муже может мечтать любая женщина: не богат материально, но богат интеллектуально. Автор многих поэтических сборников, переводчик Винокурова, Заболоцкого, Бродского, Лиснянской, Горбаневской и многих современных русских поэтов, он вместе с Тедом Хьюзом в 1965 году начал издавать журнал «Современная поэзия в переводе» и продолжал редактировать его один почти 40 лет до 2004 года. В этом журнале вы найдете английские переводы стихов многих восточноевропейских и русских поэтов. Еще до нашего брака он уговорил меня вместе составить «Антологию современной русской женской поэзии» (2002, 2004). Прочитав более 600 поэтесс и выбрав для антологии 81, я считаю этот труд нашим совместным чадом.
Благодаря Дэниелу я познакомилась со многими ведущими английскими и американскими поэтами. Для Теда Хьюза я сделала транслитерацию пушкинского «Пророка»; мы вместе навещали Шеймаса Хини в Дублине; я регулярно виделась с вдовой Т. С. Элиота во время презентации премии его имени и рассказывала ей о том, как Бродский написал в ссылке стихи «На смерть Т. С. Элиота». Дэниел был членом фонда Стивена Спендера, и мы ежегодно присутствовали на многих поэтических мероприятиях его имени. В прошлом году, когда я задумала составить антологию стихов, посвященных Бродскому, я получила стихи от 18 британских поэтов и 12 американских.

С Дэниелом я объездила полмира, на фестивали, на встречи с его и моими друзьями, собирая интервью о Бродском. Дважды мы были вместе в Иерусалиме, Дэниел читал лекцию в Иерусалимском университете, навещали вдову знаменитого еврейского поэта Иегуду Амихая, встречались с Инной Львовной Лиснянской, гостившей у дочери в Иерусалиме. (Дэниел тогда переводил стихи Семена Липкина.) Михаил Хейфец, отсидевший пять лет в ГУЛАГе (1974–1980) за то, что написал статью «Иосиф Бродский и наше поколение», предисловие к пятитомному (так называемому марамзинскому) собранию сочинений Бродского, устроил нам экскурсию по городу, историю которого он глубоко изучил. Мы ежегодно, пока Дэниэл не заболел Альцгеймером, этой страшной болезнью, от которой он и умер 18 ноября прошлого года, ездили в Венецию на могилу Бродского.

Моя привязанность к Бродскому нисколько не мешала нашим отношениям, возможно, потому, что Дэниел был джентльмен. Получив образование в школе Св. Павла, а потом в Кембридже, он впитал в себя все лучшее из английской традиции: этот спокойный человек никогда не повышал голоса, был предельно вежлив, никогда никому не грубил, ни о ком не говорил плохо. Он принимал с улыбкой мою эксцентричность, позволяя мне флиртовать как с юношами, так и со стариками, даже делал комплименты моему английскому с неизлечимым русским акцентом. Обычно англичане плохо переносят посторонних людей в своем доме. У нас же останавливались десятки русских поэтов, для которых я устраивала чтения в разных университетах и даже просто в нашем садике.
Непросты были последние годы нашей жизни — Альцгеймер прогрессировал, и Дэниел превращался на глазах в ребенка, по-прежнему тихого, нежного, но ребенка, теряющего память. Я ежедневно учила с ним наизусть в оригинале «Медный всадник»: он начал его переводить в первые годы своей болезни в 2010 году. Так что русский язык и русская поэзия оставалась с ним до последних дней его жизни.