По мнению одной близкой родственницы автора, единственный в нашей семье нормальный человек – это кошка. Насчет нормальности не скажу, но вот то, что «наша кошка – тоже еврей», это точно. Потому как назубок знает галаху о том, что еврею следует сначала накормить свое домашнее животное и только затем самолично воссесть за трапезу, и при малейшем движении хозяев в сторону холодильника начинает шумно возмущаться.

Вообще, кото- и собакосодержание в израильских семьях – это таки отдельная большая тема. Как и кипа, наличие/отсутствие в доме этих животных позволяет сразу определить внутриконфессиональную принадлежность хозяев. Как правило, вы не увидите «братьев наших меньших» в домах харедим (ультраортодоксов) – в отличие от “вязаных кип” (религиозных сионистов) и светской публики. Кстати, излюбленное обвинение в адрес “русских”, подавляющее большинство которых не отличается особой набожностью, звучит как “у них по одному ребенку и две собаки”.

Отношение большинства харедим как ашкеназского, так и сефардского происхождения к собакам и кошкам, как домашним, так и бродячим, – это некая смесь агрессии, брезгливости и мистического ужаса. При виде щенка или котенка размером с наперсток харедимный ребенок зачастую или удирает с диким воплем на безопасное расстояние, или принимается швырять в зверька камнями. Последним образом нередко реагируют и взрослые. По словам моей “русской” приятельницы, живущей в харедимном пригороде Иерусалима, как-то раз, застав за этим занятием своего соседа, почтенного отца семейства, она напомнила ему о религиозном запрете причинять страдания животным (цаар баалей хаим). Сосед был искренне удивлен – он-де с детства полагал, что существует заповедь зашвыривать кошек камнями!

Едва ли не единственным исключением из этого правила была семья блаженной памяти рава Ицхака Зильбера. В интервью, которое мне посчастливилось взять у его дочери Хавы Куперман, она рассказывает о населявших родительский дом еще в Союзе многочисленных котах и кошках (всех их без различия пола звали Васьками), которых раву Ицхаку, получившему наконец долгожданное разрешение на выезд в Израиль, срочно пришлось куда-то пристраивать.

Но и те из харедим, кто не считает кошкоубийство религиозной обязанностью, испытывают и к ним, и к собакам (особливо к последним) явную антипатию, считая их животными во всех смыслах грязными и чуждыми, “гойскими”. Этому есть определенное историческое объяснение. Предки современных ашкеназских ультраортодоксов, жившие в восточноевропейских местечках, в отличие от своих нееврейских соседей собак не держали. В коллекциях, привезенных отцом русско-еврейской этнографии Семеном Ан-ским из местечек бывшей черты оседлости, среди прочих экспонатов можно увидеть амулеты от собачьих укусов. Надпись на кусочке пергамента, заключенном в металлический футляр, гласит примерно следующее: “Ты – собака Эйсава, Эйсава, а я – сын Яакова, Яакова”. В рассказах Ицхока-Лейбуша Переца, Шолом-Алейхема или Башевиса Зингера цепных собак держат лишь отдалившиеся от общины черствые и бездушные богачи, перенявшие гойские обычаи.

На мусульманском Востоке, откуда родом предки сефардских харедим, собака традиционно считалась животным нечистым (например, мечеть следовало заново освятить, если в нее забежал пес, и т. п.)

Что же касается галахического запрета на содержание в доме собак и кошек, то найти его довольно трудно. Вернее сказать, галаху, по большому счету, этот вопрос вообще не волнует. Правда, в Талмуде обсуждается, к какой категории животных – хайя (дикое) или бегема (домашнее) – следует отнести собаку. По одному из мнений, пса следует считать бегемой на том основании, что его обычно приобретают последним – для охраны других домашних животных (очевидно, по этой причине мой израильский научный руководитель обращался к своей овчарке не иначе как “Бегейме”). Из чего можем сделать вывод, что собак (по крайней мере, дворовых) в талмудическую эпоху действительно держали. Это же подтверждает и апокрифическая Книга Товии, в которой собака сопровождает главного героя в путешествии.

По меньше мере два положительных персонажа Торы (один – Письменной, другой – Устной) носят “собачьи” имена. Единственный, кроме Иисуса Навина, из двенадцати посланных в Ханаан разведчиков, отказавшийся клеветать на Святую Землю, зовется Калев (однокоренное с келев, “пес”), а тесть одного из величайших мудрецов рабби Акивы носит арамейское прозвище Калба Савуа – Сытая Собака, за свою страсть к благотворительности (по преданию, даже собака никогда не выходила из его дома голодной).

С другой стороны, в талмудическом трактате Сангедрин (97а) содержится барайта о том, как будет выглядеть поколение перед приходом Машиаха: “Молодые будут позорить стариков, а старики – вставать перед молодыми, и дочь восстанет на мать, а невестка – на свою свекровь, и лицо поколения – как морда пса, и сын не стыдится отца…”

С кошками все обстоит еще сложнее. Как известно всем поклонникам Масяни, кошка – единственное домашнее животное, ни разу не упомянутое в Библии, т. е. в нашем родном ТаНаХе. Хотя с кошками древние евреи, несомненно, были знакомы – достаточно сравнить слова хатуль («кот») и хитуль («пеленка», «подгузник») – и в памяти сразу всплывают аккуратно запеленатые кошачьи мумии. Но судя по всему, в составе имущества, спешно уносимого из египетского плена, кошек не было. Устная же Тора, в свою очередь, не говорит о кошках ничего плохого. Скорее, наоборот. Рассуждая о том, что, не получи человечество божественные заповеди, учиться всевозможным добродетелям ему пришлось бы у животных, в качестве зверя, подающего пример чистоплотности, Талмуд приводит кошку.

Зато и кошки, и собаки – частые герои хасидских легенд о переселении душ. Наиболее известная из них – история о еврейской девице, которая шила по субботам и за это прегрешение в следующем воплощении родилась кошкой. Каббалист, гостивший в доме ее хозяев, при виде нее произносит: “Ты свободна!», после чего кошка опрометью несется на улицу и гибнет под колесами телеги, а мудрец рассказывает опечаленным хозяевам эту поучительную историю. Из каковой можно сделать вывод, что далеко не все обитатели местечек считали кошек животными, недостойными обитать в еврейском жилище.

Традиционно считается, что Ашгаха пратит (личное Провидение) распространяется только на людей – то есть Б-г помогает индивидуально каждому человеку, а не всем представителям вида Homo Sapiens скопом, – а по отношению к животным – наоборот. Не знаю, не знаю… Две нижеприведенные истории (одной я была свидетелем сама, о второй узнала из первых рук) заставляют в этом усомниться.

История первая – почти мистическая. Жил да был в городе Санкт-Питерсбурхе Еврейский университет. Слыл он местом странноприимным – ибо принимал в свои стены всяких странных людей (по сей причине, как вы понимаете, и автор там учился). И посылал тот университет каждое лето по местечкам бывшей черты оседлости историко-этнографические экспедиции, в каковых и мне дважды удалось участвовать. Приехала как-то экспедиция на Западную Украину и добралась, неспешно обмеряя и описывая уцелевшие от копыт и рогов местных коров и черных археологов еврейские памятники, до местечка под названием Жванец. Где за нами и увязалась собачка. Самым примечательным в ее облике были уши – вроде чебурашкиных. На них собачка – рыженькая, застенчивая, размером с недокормленного шпица, на вид – кожа да кости, – при желании могла бы улететь, как на воздушном шаре. Но желание у нее, судя по всему, возникло прямо противоположное – влиться в наш дружный коллектив и эмигрировать в Питер наземным путем. К цели собачка шла медленно, но верно. Для начала просто трусила за нами на почтительном расстоянии, скромно присаживаясь на том же расстоянии во время стоянок – и не одна рука дрогнула, отказываясь от решения “не прикармливать животное, чтобы оно к нам не привязалось”. Последним сдался Шеф – автор этого в высшей степени педагогичного решения – и собачка, чутко соблюдая субординацию, потрусила за ним. Получив негласное добро, псинка перешла к следующему пункту своего плана – выбору будущего хозяина. Действовала она, подчиняясь каким-то загадочным законам интуиции: вежливо обойдя давно и прочно особаченного автора и собаколюбивую помощницу Шефа, в доме которой столь же давно и прочно обосновался рыжий колли, собачка пристроилась к девушке Лене, особе энергичной, веселой и в смысле собаковладения пока не занятой (Ленин муж мечтал о солидном служебном псе, овчарке или уж, на худой конец, сенбернаре). Ленины категорические заявления о том, что она-де ее, собаку, и за собаку не признает, и вообще той здесь ничего не светит, эффекта не возымели. Рыжий лже-шпиц скромно, но неумолимо продолжал следовать за своей жертвой. Протесты понемногу смолкали, а через пару дней автор, занятый эстампажем надгробия на старинном кладбище города Бучача (родине нобелевского лауреата Агнона), увидел приближающуюся группу вернувшихся из соседнего местечка товарищей. Над Лениной головой колыхались на ветру до боли знакомые уши…

История собачьей Золушки, получившей продпаек, ошейник и кличку Назка (сокр. от Ашкеназка) закончилась, естественно, хэппи-эндом. Благополучно преодолев на багажной полке три границы, она растопила сердце Лениного мужа и прочно обосновалась в питерской квартире, попутно обзаведясь документами, личным ветеринаром и правом невозбранно жить в платяном шкафу, откуда заблаговременно выкинула половину хозяйских вещей.

История вторая. Жила-была в одном тихом израильском городе на берегу Средиземного моря приятная во всех отношениях дама. С собачкой. Каковая, в отличие от дамы, была так себе: маленькая, вредненькая, неопределенной масти и национальности (сама дама, к слову, была родом из России). Но собачкой дама дорожила и, когда та из-за повышенной вредности характера убежала и потерялась, поплакала и дала объявление в газету – тоже русскую (на языке Пушкина говорил в том городе чуть ли не каждый третий). К объявлению прилагалась собачкина фотография. А надо вам сказать, что в самом красивом месте городка был расположен парк – с пальмами, оливами и остатками чего-то крайне живописного византийского периода. И вот пришли как-то в тот парк трое “русских” мужичков и расположились на травке под оливой с целью приобщиться к византийской культуре под водочку, соленые огурчики и колбаску из русского магазина, сервировав все вышеуказанное в стиле пролетарского минимализма – на газетке. Тоже, разумеется, русской. И только, покончив с сервировкой, подняли от газетки глаза – глядь, а рядом собачка стоит, на колбаску умильно смотрит и хвостиком помахивает. Маленькая такая, неопределенной масти и национальности. Дрогнуло у мужичков сердце, потянулись к газете за колбаской, смотрят – а их собачка-то с той, из объявления ну прямо одно лицо! Вернее, морда.

История, как вы уже догадались, была мне рассказана счастливой хозяйкой.

…Еврейский рай, как известно, на любителя. Вместо разносящих хмельное гурий в прозрачных шальварах или бряцающих на лирах ангелов – вечное изучение Торы, ад второгодника. О наличии в Ган-Эдене животных (кроме огромного быка и Левиафана, мясом которого праведным студентам удается полакомиться на переменках) ничего не известно. Но нам, испорченным галутом, хочется надеяться, что Всевышний в своей бесконечной доброте не выгонит из-под парт Небесной Йешивы контрабандой проникшие туда рыжие ушастые тени.