"Букник" однажды уже писал о нашумевшей книге профессора Тель-Авивского университета Шломо Занда "Когда и как был изобретен еврейский народ?" (Тель-Авив, 2008). С тех пор книга была переведена на русский язык и издана крупным российским издательством в серии "Подлинная история" и с лейблом "Мировой бестселлер". Ее появление на русском вызвало новую серию дискуссий и скандалов в прессе и блогосфере. Тогда "Букник" решил вновь обратиться к этой теме и опубликовать самую, пожалуй, полную и серьезную критическую рецензию, которой удостоилась книга Занда. Рецензия была написана Исраэлем Барталем, профессором Еврейского университета в Иерусалиме, бастиона той самой "сионистской мысли", которую Занд атакует на протяжении всей своей книги.


«Когда и как был изобретен еврейский народ?» начинается следующими словами:

«Книга, которую вы держите в руках, является историческим сочинением, а не художественным вымыслом. Тем не менее вводная часть состоит из нескольких историй, основанных на личных воспоминаниях, в немалой степени разбавленных игрой воображения. Как известно, за кулисами исследовательской деятельности нередко прячутся личные переживания. Во многих исследованиях они запрятаны в толще сложных теоретических построений. Здесь же некоторые из них сознательно приводятся уже в самом начале повествования. Они служат отправной точкой предпринятого автором похода в мир истины – предпринятого, невзирая на четкое осознание того, что войти в этот мир ему не будет дано» (с. 11).
Эта ключевая фраза всплыла у меня в памяти в то время, как меня поразили слова автора этого остроумного и захватывающего эссе о том, что он называет «временем молчания» в «еврейско-израильской “памяти”» — временем молчания, которое породило, по словам Занда, неприятие «любого упоминания о хазарах среди широкой израильской публики» (с. 225).

Эта мысль, что кто-то намеренно замалчивает и предает забвению целый пласт в истории еврейского народа по политическим соображениям, вернула меня ко времени моей юности в Гиватаиме в конце 50-х годов прошедшего века. Я был учеником 9-го класса («пятого», как мы называли его в те далекие времена). В средней школе им. Давида Калая, что в районе Борухов, мы учили в то время «Илиаду» Гомера и занимались историей Греции и Рима. На кухонном столе, за которым я обычно «готовил уроки», в беспорядке лежали учебники, а также тома энциклопедии «Михлаль» (энциклопедия для детей и подростков — прим. пер.), пособия почти легендарного. Трудно найти израильского школьника, который не пользовался бы ей почти каждый день в 50-е и 60-е гг. Я имел обыкновение просматривать разные статьи из этой энциклопедии, которая была флагманом того, что сегодня называют на худосочном израильском языке сионистским «мейнстримом». Ее с энтузиазмом рекомендовали наши учителя и воспитатели, «потомственные» сионисты. Слова Шломо Занда, от которых перехватывает дыхание, у меня перекликались с первыми словами статьи «Хазары», которую я читал в «Михлале» почти пятьдесят лет назад: «История хазарского царства, которая в Средние века служила источником утешения и надежды для евреев диаспоры, а в настоящее время звучит в наших ушах лишь как легенда, являлась одной из самых удивительных страниц в истории нашего народа» (т. 4, с. 189). Том, из которого я привел цитату, увидел свет в 1957 году и переиздавался несколько раз в 60-е годы — именно в то время, о котором пишет в своей книге Занд как о «переходе к нынешней традиционной этноцентричной концепции [...]. Вероятно, волна деколонизации 50-х—60-х годов побудила израильских мифотворцев еще больше остерегаться тени хазарского прошлого. Сильные опасения того, что легитимность сионистского предприятия пострадает, если окажется, что еврейские поселенцы [обратите внимание, мы говорим о том, что было до 1967 г.! – И.Б.] не являются прямыми потомками «сынов Израиля», сопровождались страхом, что эта делегитимация поставит под сомнение само право Государства Израиль на существование» (с. 225-226). Я вновь обратился к пожелтевшим страницам тома «Михлаль», охваченный опасениями. Неужели всю свою жизнь я так заблуждался, не понимая, что «сионистское воспитание», которое я получил в сионистско-социалистическом Гиватаиме, старалось внушить мне этно-биологические взгляды на происхождение моих родителей? Но по мере чтения я успокаивался. Не сионистское воспитание требовало забыть факт, что в Хазарском государстве иудаизм принимали племена, чье происхождение не связано с Ханааном. Это автор книги об изобретении еврейского народа пытается изобрести в своем новом труде такую сионистскую историографию, какой не было вовсе. Вот что написано в сионистском «Михлале», рекомендованном в те далекие годы Министерством просвещения в качестве пособия каждому школьнику: «Хазары были народом тюркского происхождения, появившимся на исторической сцене в середине VI в. В течение короткого времени им удалось создать могущественное государство, простиравшееся от северного Кавказа, берегов Каспийского и Азовского морей [...]» (с. 189). Кроме того, статья в «Михлале» без малейшего колебания завершает повествование о народе тюркского происхождения однозначным утверждением относительно «смешанного» этно-биологического происхождения евреев Восточной Европы: «Евреи Хазарии, не желая ассимилироваться среди татар, ушли в Киев и в другие части Руси и положили основание большой еврейской общине в Восточной Европе» (с. 191).

Чтобы успокоиться насчет воспитания, которое получили мои дети в вопросе этно-биологической чистоты, я просмотрел большую и подробную статью в другой «сионистской» энциклопедии «Британика ле-ноар» («Молодежная Британника»), которая вышла в свет ровно двадцатью годами позже, в 1977 г. В ее редакцию входили видные представители сионистского дискурса 70-х (проф. Йосеф Горни из Тель-Авивского университета, Элиэзер Шмуэли, Гершон Ривлин, р. Шмуэль Авидор, проф. Стюарт Коэн). Каждый был олицетворением «традиционной этноцентричной эпохи молчания». И здесь мне не удалось заметить даже толики умолчания или какого-либо намека на сокрытие или отрицание биологического происхождения хазар. Наоборот, статья подробно говорит о происхождении жителей этого древнего государства, а также затрагивает вопрос происхождения некоторых еврейских общин от этих прозелитов: «В том, что касается происхождения хазар, у нас нет определенности. Кажется, они принадлежали к тюркской расе, а точнее, к племенам гуннов [...]. Большинство населения ассимилировалось — частично христианским окружением, частично евреями Руси. Но был также и группы, которые ушли в изгнание и оказались в еврейской диаспоре [...]. С этого века есть также сведения об ученых хазарского происхождения в Испании [...]. Вероятно также, что существует этническое родство между хазарами и горскими евреями, живущими в горах Кавказа» (т. 9, с. 17). В своих воспоминаниях я вернулся в дни учебы на кафедре еврейской истории в Еврейском университете где-то в конце 60-х гг. прошлого века. И обнаружил, что и здесь не было ничего подобного тому, что нам рассказывает автор «Когда и как...». Занд не довольствуется лишь утверждением, которое он снова делает в своей книге, что правящие круги, те, кто определяет господствующий дискурс, пытались вытравить из коллективной израильской памяти всякое упоминание о «чужом» этническом происхождении. Он обвиняет главным образом историков и устанавливает, среди прочего, что с 1951 г. и до времени написания этих слов на иврите не было опубликовано ни одной исторической книги о хазарах. Я не знаю, по какой причине две книги на иврите, которые он сам пространно цитирует (честно говоря, значительная часть его источников о хазарах как раз и взяты из одной из этих книг!) не считаются у него достойными упоминания. Первая, «Израиль в изгнании», т. 1, кн. 2 (изд. испр. и доп.), увидевшая свет в 1961 г., содержит все источники и новейшие исследования, опубликованные с момента выхода первого ограниченного выпуска. Не оттого ли, что эта книга — плод труда Бенциона Динура, которого Занд насмешливо называет «первосвященником памяти»? Вторая книга — это том «Темных веков» под редакцией еврейско-английского историка Сесиля Рота. Книга увидела свет в издательстве Масада (Тель-Авив) в 1973 г. В этом томе опубликованы несколько статей, касающихся истории Хазарского государства, и среди них обширный и детальный обзор английской книги Дугласа Данлопа о хазарах. В своем предисловии к «Темным векам» Сесиль Рот, известный своими ярко выраженными просионистскими взглядами, писал об империи хазар: «Это изолированный, но многозначный аспект еврейской истории. Охватил ли прозелитизм большой слой населения или нет, это событие отражает важный аспект еврейской истории, имевший место с давних времен, но затем изчезнувший, а именно — иудаизм как миссионерскую религию [...]. Насколько [хазары] повлияли на восточноевропейское еврейство последующих времен, вкладом в этнический облик или же иным образом, — это предмет более полного исследования. Но то, что какое-то влияние было, хотя бы самое малое, это определенно» («Темные века», с. 7).

Занд в своей книге продолжает говорить об отказе ученых и общества заниматься темой хазар: «Израильская академия полностью онемела перед этой проблемой [...] Любое упоминание о хазарах начало восприниматься в израильском обществе как нечто удивительное, лунатическое, а порой и угрожающее» (с. 225). Чтобы продемонстрировать то, что он определяет как воздержание от подхода к «перегороженным тропам прошлого» (с. 327), он говорит о научном конгрессе, посвященном хазарам, который проходил в 1999 г. в Иерусалиме. Это вместо того, чтобы отметить тот факт, что этот конгресс был организован «сионистскими» и «уполномоченными» научными учреждениями (Институт Бен-Цви действует в рамках Яд Бен-Цви в соответствии с законом и щедро финансируется сионистским истеблишментом, поборником замалчивания хазарской тематики…). К несчастью Занда, я, пишущий эти строки, был одним из организаторов конгресса… И не только. Я еще там делал доклад на иврите о месте хазар в национальном и сионистском сознании. Материалы конгресса должны были увидеть свет на иврите, русском и английском. Но публикация задержалась не потому, что сионистский истеблишмент и исполнители его воли требовали скрыть великую правду о тюркском или гуннском происхождении жителей квартала Меа Шеарим, а из-за финансовых затруднений (ставших типичными за много лет), вследствие пренебрежительного отношения нашего министерства науки и культуры к историческим исследованиям в Израиле. Если бы автор очерка об изобретении памяти потрудился еще раз заглянуть в программу конгресса, имевшего в свое время широкий резонанс, возможно он бы не писал такого: «В Иерусалиме был даже организован конгресс, в котором участвовали главным образом иностранные ученые» (с. 227) (разве что, если для него исследователи из Еврейского университета не считаются «израильскими исследователями»). Занд не может или не желает знать, что с 2000 г. команда молодых ученых из Еврейского университета работает над монументальным трехтомным трудом, посвященным истории евреев России. В первом томе, который должен скоро выйти на иврите в издательстве Центра Залмана Шазара (еще одно «уполномоченное сионистское» учреждение по классификации Занда), большое место уделено проблеме происхождения евреев Восточной Европы и их связи с историей Хазарской империи (том уже вышел одновременно на иврите и на русском — прим. ред.). Если бы Занд обратился к кому-нибудь из исследователей, занимающихся в Израиле древностями восточноевропейских евреев, и потрудился бы выслушать из их уст, что сделано за последнее десятилетие в этой специфической сфере, он бы обнаружил, что нет ни малейшего основания для его утверждения, что хазарская тема предается забвению — намеренно или нет.

Короче говоря, слова Занда, что сионистская историография, а с ней и сионистское воспитание когда-либо скрывали истинное происхождение миллионов евреев, говоривших на идише, и что даже сейчас израильские историки отрицают существование древней группы евреев, к которой присоединились переселенцы в Восточную Европу из Ашкеназа, не имеют под собой никакого основания. Смотрите, например, вывод о происхождении евреев Восточной Европы в первой главе моей книги «От общины к нации: евреи Восточной Европы в 1772–1881 гг.» (вышла в свет в 2002 г.): «Можно указать на сходные черты (коих немало) между еврейской общиной Польши и еврейством Османской империи. [...] В обоих случаях новые переселенцы приходили в города, где до них уже жили несколько поколений еврееев, принадлежавших иной культурной традиции. И в Османской империи, и в Польше принесенная новыми иммигрантами культура «поглотила» местную традицию. В городах Греции и Турции евреи-романиоты превратились в сефардов. В городах Польши и Литвы члены местных общин, о языке и культуре которых у нас есть лишь отрывочные сведения, стали ашкеназами» (с. 11).

Я подробно проанализировал один пример из книги Занда: место, которое занимает история Хазарской империи в еврейской историографии и нынешней израильской памяти. Внимательно прочитав Занда, можно сделать вывод, что то, что я сейчас показал (а речь идет об одном выбранном примере из десятков) повторяется снова и снова и в других случаях. Предлагаю читателям сравнить рассуждение Занда о библейской эпохе с тем, что можно найти в историографии, которую он называет «связанной с истеблишментом», а затем провести такое же сравнение и по другим важным вопросам, затронутым в книге, особенно по проблеме «изгнания». Я провел такое сравнение, и оно однозначно обнажило тенденциозные и, мягко говоря, вызывающие удивление подбор и подачу материала исследований, использованных автором «Когда и как» при написании своего очерка. На первый взгляд, нет ничего порочного в том, что Занд несколько раз в книге недвусмысленно заявляет о своей идеологической позиции. Более того, я тоже не из тех, кто поддерживает злодеяния некоторых израильских властных структур по отношению к меньшинствам, живущим среди нас, ради защиты якобы «исторических ценностей». Однако читатель моей рецензии на книгу Занда должен иметь представление о тяжелой интеллектуальной цене, которую ему придется заплатить, если он некритически воспримет весьма своеобразное соединение идеологии и методологии, лежащее в основе этой книги, оскорбляющей профессию историка.

Желание Ш. Занда, чтобы Государство Израиль стало государством «всех своих граждан» вполне правомерно, заставляет задуматься и, конечно, достойно серьезного общественного обсуждения, но способ, которым он в 2008 г. пытается соединить политическую платформу с многовековой историей еврейского народа, изобилует заблуждениями, купюрами и прочими странностями, что приводит историка в изумление.

Что же пытается доказать Занд в своей книге о еврейской исторической памяти? По его мнению те, кого называют сынами «еврейского народа», происходят не из древней Иудеи. Большинство евреев — потомки представителей разных народов, принявших иудаизм в древности и в Средние века. Биологически евреи Северной Африки, Йемена и Восточной Европы происходят от языческих народов. Этот железный исторический факт сионистские мыслители скрывали на протяжении поколений, что в ХХ в. привело к почти расистскому мышлению. Так называемый «еврейский народ» был изобретен лишь в XIX в. В процессе изобретения «еврейского народа» был создан миф о народе, изгнанном в древности из своей страны, но которому в Новое время надлежит вернуться и воссоздать свое государство. Ш. Занд утверждает, что в эпоху, когда возник европейский национализм, евреи были не «народом», а религиозной общиной. Утверждение сионистов и их продолжателей в израильских политических кругах о «нашем праве на землю» основано на этноцентрическом, биологическом и генетическом дискурсе. Оно стало «господствующим нарративом», поддержанным «уполномоченными исследователями» (с. 28), которые не могут открыть великую истину о смешанном происхождении евреев.

На утверждения Занда можно ответить кратко. Ни один историк, исследующий еврейское национальное движение, не считал, что евреи — народ чистого этно-биологического происхождения. Никогда еврейский «национальный» историк не пытался скрыть общеизвестный исторический факт, что прозелитизм был значимым явлением в еврейской истории в древности и средневековье. Миф «изгнания» действительно существует в израильском обыденном сознании, но не в исторических трудах. Заметные течения в еврейском национальном движении отмежевались от него и даже решительно его отвергали. Они создали несколько вариантов «галутного патриотизма» (исследование комбинаций сионизма, автономизма и территориализма сейчас на переднем крае науки — но Занд вообще не знаком с этим!). Автор игнорирует ярко выраженный этносоциальный характер еврейской общины в раннее Новое время и определяет высказывания Ш. Дубнова по этому вопросу как «впечатляющее предприятие по изобретению национального коллективного прошлого» (с. 94).

Слова Ш. Занда об «уполномоченных» историках вызывают усмешку. Здесь он повторяет клише поверхностной дискуссии двадцатилетней давности, характерные для определенной части израильских научных кругов. Эти штампы такого рода: скажи мне, какова твоя позиция относительно прошлого евреев, и я тут же узнаю, как ты связан с господствующим нарративом правящих кругов. В течение всей своей долгой карьеры в израильской науке в качестве историка и в качестве ответственного за подготовку школьных программ по истории я лишь один раз столкнулся с попыткой политических дельцов «разрешить» историкам заниматься проблемами коллективной памяти. Это была (к несчастью для Занда) министр просвещения из правого лагеря, которая хотела исключить некоторые программы по истории для средней школы, показавшиеся «антисионистскими» некоторым крикливым религиозным националистам, маргиналам на политической арене. В публикациях одного иерусалимского учреждения, печально известного среди историков, автора этих строк тогда охарактеризовали как «выкорчевавшего сионизм из израильских учебников». Но даже эта попытка интервенции не удалась, и сейчас вряд ли кто-нибудь помнит об этом инциденте. Политического вмешательства в том направлении, куда указывает Занд, а именно требований замалчивать истинное биологическое происхождение евреев Польши и России или делать акцент на сюжете изгнания евреев из страны своих предков, вовсе не было. Действительно, Занд обращает внимание на весьма важное явление, до сих пор недостаточно исследованное: большой разрыв между научным (что представлено в исторической научной и учебной литературе) и политическим дискурсом относительно коллективной памяти о прошлом. Но вместо того, чтобы пытаться дать серьезное объяснение этому разрыву, он скатывается к лишенному всякого основания пустословию в духе Фуко о господствующих нарративах в израильском обществе. Занд пишет:

&&«Национальные ценности представляли собой вцепившиеся мертвой хваткой клыки, не допускавшие ни малейшего отклонения от господствующих нарративов. “Закрытые системы”, занимающиеся накоплением знаний о еврейском, сионистском и израильском прошлом, т.е. кафедры истории еврейского народа, полностью отгородившиеся от отделений всеобщей истории и истории Ближнего Востока, также во многом способствовали этому удивительному параличу и упрямому нежеланию воспринять новаторский историографический подход, истолковывающий происхождение и идентичность евреев» (с. 28)&&.

Прочитав это, удивляешься и не веришь своим глазам. С одной стороны, все свои сведения о происхождении евреев автор черпает из трудов исследователей, которых он характеризует как паралитиков и упрямцев, и цитирует их в своей книге, пусть тенденциозно и отрывочно, а с другой – он, не стесняясь, обвиняет их в историографической косности! Касаясь «галута», Занд цитирует работы по крайней мере двух ученых (преподающих на таких «отгородившихся» кафедрах, да еще в твердыне сионистской школы — в Еврейском университете на горе Скопус в Иерусалиме): мою книгу «Галут в Стране» и статью Исраэля Юваля «Миф об изгнании из страны: время еврейское и время христианское». Как же согласуются эти ссылки с обвинениями в замкнутости и отсутствии новаторства?

Многие утверждения в книге напоминают знаменитый рассказ известного проповедника р. Яакова Кранца, магида из Дубно. Магид объяснял, как он подбирает подходящую притчу — подобно юноше, который сначала стреляет из лука, а затем рисует вокруг упавшей стрелы мишень. Занд изначально знает три вещи о конструировании еврейского национального прошлого: Во-первых, в основе национального исторического нарратива, особенно сионистского, лежит приверженность идее «этнобиологической» связи всех принадлежащих к воображаемому еврейскому национальному сообществу; во-вторых, эта приверженность находится в прямой связи с национальной идеологией, которая должна служить заменой религиозной связи между евреями диаспоры, ослабленной в эпоху секуляризации; в-третьих, агрессивный политический истеблишмент, зная об истинном положении дел, скрывает жизненно важную информацию, мешает обнародовать источники, нежелательные для принятого национального нарратива, подвергает цензуре одни опасные фрагменты и редактирует другие. Занд устанавливает, что должен был писать национальный историк такой-то, и если он осмеливался писать что-то ненадлежащее, его нужно наставить на путь истинный... По Занду, например, просто невероятно, чтобы Бенцион Динур признал, что истоки восточноевропейского еврейства восходят к прозелитам тюркского происхождения (а не к переселенцам из Европы, что лучше в расовом отношении). А посему (несмотря на то, что Динур подробно об этом писал, и Занд его цитирует) Занд не верит ни Динуру, ни цитате, которую он сам приводит: «И здесь риторика явно пропитана ошибочным этно-биологическим нарративом. Динур, как и Барон, нуждается в установлении исторической связи диаспоры евреев “по рождению”, прибывших в Хазарию раньше, чем она стала иудейской» (с. 231).

Центральное сочинение сионистской «иерусалимской школы» «История еврейского народа» (под редакцией иерусалимского историка Хаима-Гилеля Бен-Сасона) весьма подробно говорит о диаспоре до разрушения Второго Храма, население которой во много раз превышало число евреев Эрец-Исраэль (т. 2, ч. 4, с. 349-367). Этот трехтомный труд опубликован в 1969 г., т.е., по Занду, в период наибольшего усиления этно-биологической тенденции в сионистском историческом дискурсе. В течение десятилетий он служил практически единственным учебным пособием для десятков тысяч израильских студентов, сотни из них со временем стали преподавателями истории в израильской системе образования. Английскому переводу, увидевшему свет в 1976 г., было суждено стать базовым пособием в преподавании истории еврейского народа по всему миру! Это сионистское сочинение, объясняя значительный рост еврейской диаспоры на исходе античной эпохи, на первое место ставит прозелитизм (и здесь нет ничего неожиданного для тех, кто знает, что действительно написано в израильской научной литературе): «Многие прозелиты вышли из неевреев, живших в Эрец-Исраэль, но еще большее количество принимало иудаизм в диаспоре — как на Востоке, так и на Западе» (с. 349-350). Кажется, все это Шломо Занд не считает достаточно достоверным и категорично заявляет: «Напротив, массовый прозелитизм, благодаря чему в Средиземноморье появилось огромное количество евреев, почти не отражен в национальной историографии. Если упоминания такового и имели место в прошлом, они потускнели по мере конструирования государственной памяти» (с .182). Автор неудержимо стремится доказать любой ценой, что все историки-сионисты (и среди них Нахум Слущ, писавший о североафриканской княжне-иудейке Дахие аль-Кахине (с. 198)) были «националистами-этноцентристами». Вообще неважно, что писали историки. Факты — да черт с ними, с фактами. Главное — выдвинуть обвинение…

Занд приводит слова Динура о начале «периода изгнания евреев» из Земли Израиля, а также открывает своим читателям тайну, которую каждый израильский студент, изучающий историю еврейского народа, знает с первого семестра первого курса: «Сионистские историки не связывают ни одно изгнание с разрушением Храма» (с. 137). Хоть и выясняется, что евреи не были изгнаны вследствие поражения в Иудейской войне, и Динур пишет о длительном процессе сокращения еврейского населения Палестины, продолжавшемся более тысячи лет (с 70 г. до крестовых походов, которые начались в 1096 г.), Занд упорно продолжает утверждать, что Динур говорит об однократном событии VII века. По словам Динура, «процесс вытеснения народа со своей земли был процессом социально-демографическим […]. Он был обусловлен, прежде всего, непрерывным проникновением в страну жителей пустыни и их смешением с основным иноплеменным населением страны, арамеями-сирийцами. Сельское хозяйство переходило под контроль новых завоевателей, а земли, принадлежавшие евреям, отчуждались в их пользу. Этот процесс был длительным, он начался в годы правления Адриана […] и завершился гибелью еврейского населения Палестины, которую принесли “первопроходцы Запада” (крестоносцы – И.Б.) […], чье страстное желание прийти в страну, унаследовать ее и властвовать над ней воодушевляло их не меньше, чем торжество веры» (Израиль в изгнании, т. 1, с. 7). Но по версии Занда, поправляющего сионистского «священника памяти»: «проникновение жителей пустыни в VII в. н. э. и силовой захват земель евреев совершенно изменили демографическую картину в стране» (с. 139). Автор лезет из кожи вон, чтобы доказать, что великие еврейские историки (Шимон Дубнов, Сало Барон или Бенцион Динур), совмещавшие в своих трудах национальный еврейский патриотизм и либерализм, радикализм и социализм, в глубине души были изрядными расистами. Яростные попытки Занда доказать, что еврейская «этничность» в их работах носит биологический характер, достигает пика, когда он категорично заявляет, что сионистская историография — расистская. Вот один из множества примеров. Об израильском историке, изучавшем евреев Северной Африки, Хаиме Зеэве Хиршберге (1903—1974) Занд пишет следующее: «Его неоднократные попытки доказать, что евреи — это народ-раса, вырванный с корнем из родной земли и скитающийся на чужбине, [...] не случайно полностью совпадают с основным императивом сионистской историографии» (с. 200). По Занду, Хиршберг не смог подняться над «очищающей идеологией» (с. 200). Знакомо, не правда ли? Когда и где вы читали в последний раз, что сионизм — это расистское движение?

Несколько слов о связи между идейной базой книги и основным историческим аргументом, что вплоть до Нового времени нельзя говорить о еврейской «нации», а только о «разрозненных религиозных общинах» (с. 96). Шломо Занд определяет национальную идентичность в духе идей Французской революции. Ни этническая идентичность, не зависящая от наличия государственного образования в определенных границах, ни тем более идентичность, чьи носители утверждают, что у нее есть культурные основания или политическая связь между членами общности, не подчиняющейся правящему аппарату и контролю центральной власти, в глазах Занда не имеют права на существование. Эти основания и связи непременно «изобретены» или «сконструированы», и невозможно, чтобы досовременные идентичности имели продолжение. Здесь автор тель-авивского очерка идет по следам одного из приверженцев дарования равных прав евреям Франции, графа Клермон-Тоннера, говорившему на заседании Национального собрания в декабре 1789 г.: «Нельзя допускать, чтобы евреи представляли собой особую политическую организацию или сословие. Нужно, чтобы каждый из них, в отдельности, был гражданином. […] Нельзя допускать, чтобы в государстве была группа не-граждан, образующая нацию в нации». Но если французский политик признавал исторический факт, что до-современная еврейская Nation – сущность, основанная не только на религии, Занд без особой симпатии относится к той возможности, что еврейская «нация» накануне французской революции была готова переродиться в современную «нацию». То, что можно французам, полякам и итальянцам, евреям, по-видимому, запрещено…

Занд — последовательный и непримиримый противник британского исследователя национализма Энтони Смита, осмелившегося утверждать (против фанатичной веры Занда в реформаторскую силу централистской тирании государства), что «этническая общность — это группа людей, имеющая имя, мифы об общих праотцах, общие исторические воспоминания, один или несколько элементов общей культуры, связь с родиной и определенную степень солидарности, по крайней мере среди элиты» (с. 38). Грех Смита, по словам Занда, в том, что «его определение [...] “этноса” полностью соответствует представлениям сионистов о еврейском присутствии в истории» (с. 38). Книга, в той или иной мере, еще одно звено в дискуссии, продолжающейся с конца XVIII в. до настоящего времени между приверженцами национальности гражданской и национальности «этнической». В сложном и многогранном конфликте между наследием Декларации прав человека и гражданина (август 1789 г.) и наследием «весны народов» (март 1848 г.) позиция Занда ясна и прозрачна. Из-за своей приверженности идеям Просвещения XVIII в. автор (и это может удивить того, кто не привык к метаморфозам модернистского дискурса в еврейской историографии) занимает позицию, схожую со взглядами многих деятелей Гаскалы. В конце концов он подключается к сионистскому воплощению этого движения! Представители Гаскалы, как и многие сионистские мыслители, не признавали досовременные «общины» легитимными субъектами «национальной» идентичности. Шимон Дубнов (1861—1941), выдающийся историк (которого Занд представляет читателю в искаженном свете и однобоко, исходя из устаревших взглядов на состояние науки), установил, что автономные общинные и надобщинные организации были ярким проявлением этнической идентичности. Именно община, а не биологическое происхождение евреев. Занд, подобно деятелям Гаскалы и некоторым сионистам, не может признать, что евреи диаспоры обладали не только общей религией, но и общей этносоциальной идентичностью. По Занду, тот, кто после Французской революции утверждает, что существует нечто общее, объединяющее евреев, кроме религии, должен быть обязательно приверженцем биологической этничности. Занд однозначно и безоговорочно принимает наследие 1789 г. и не признает все многообразие сочетаний духа 1789 г. с духом 1848 г. (а может, ему оно неизвестно), которые породила еврейская национальная мысль. И еще. Всякое утверждение об этнической идентичности у него неизбежно становится утверждением о биологической идентичности. А если это утверждение не обнаруживается в работах отцов еврейской национальной мысли, надо его обнаружить. И вообще неважно, что это (мягко говоря) не совсем то, что думали, писали и говорили мыслители. Следуя этой логике, Занд сумел изобрести мысленную цепь биологической этничности, связывающую немецко-еврейского историка XIX в., поборника эмансипации, с нынешней политикой израильской власти по отношению к меньшинствам, чужим и иным. Ясно, что ему не приходит в голову утверждать, что действия израильских бюрократов — не продукт еврейской национальной мысли, а ее извращение. Поэтому Занд предпочитает не приводить читателю либеральные фразы, которыми изобилуют работы родоначальников сионизма, и замалчивать демократическую и радикальную тенденцию, господствовавшую в еврейской историографии в течение последних поколений. По сходной причине читатель не найдет в книге даже намека на то, что когда-то жил важный и влиятельный сионист, человек, чьим именем названы улицы и школы по всему сионистскому государству, который стремился создать «диаспоральную национальность». А маленький еврейский ишув в Эрец-Исраэль являлся бы национальным духовным центром для большой нации в диаспоре. Этот сионист – Ахад га-Ам (Ашер Гинцберг, 1856—1927), чьи взгляды просто никак не согласуются с утверждениями Занда о месте галута в сионистской философии. Поэтому наилучший способ решить интеллектуальную задачу такого рода — вычеркнуть сиониста—приверженца галута из памяти, изобретенной в книге.

«Когда и как был изобретен еврейский народ?» — ярко выраженное полемическое политическое произведение, пробуждающее мысли о границах допустимых действий для тех, кто исследует историю прошлого в рамках научной парадигмы. Я не нашел в этой увлекательной книге ничего нового о современном национализме (говоря по правде, автор остановился где-то между Хобсбаумом, Андерсоном и Геллнером, а это на расстоянии световых лет от того, что происходит в этой области сейчас). Насколько я знаю, в книге нет ни одного факта или идеи, которые не были бы представлены много десятилетий назад в книгах и статьях тех, кого Занд упрямо называет «уполномоченными историками». В этом сочинении причудливо переплетены модернистские тезисы, почерпнутые из наследия европейского Просвещения, и малость умеренного (хоть и надоевшего из-за своей поверхностности) дискурса Фуко из предшествующего поколения. Но самое важное, по-моему, – это легкое (или, возможно, заносчивое?) отношение автора к еврейским источникам, которые он много цитирует. Когда же мы раз и навсегда заслужим то, чтобы все строители обобщающих теорий, опираясь на еврейские источники, относились к текстам с той же серьезностью, с какой они относятся к любому другому источнику? Чтобы цитировали их корректно, на языке оригинала, педантично выясняли, кто были авторы, а также соизволили бы обсуждать их без хитрых купюр, сделанных для того, чтобы в корне изменить смысл текста. Какой вдумчивый и критически настроенный читатель, хоть немного знакомый с новой литературой на иврите, будет серьезно относиться ко взглядам, выраженным в книге, которая характеризует Бохен цадик («Испытующий праведника»), сатирическое (беллетристическое!) произведение йосефа Перла (1773—1839), известного галицийского последователя Гаскалы, как сочинение Ицхака Перла, «содержащее 41 письмо раввинов по различным аспектам жизни евреев» (с. 221)? [Кстати, Перл приводит слова еврейско-немецкого историка Йоста о хазарах, а это точно не слова раввинов...] Кто же поверит точности фактов в исследовании, где сказано о Йосефе Клаузнере (1874—1958), ученом, никогда не являвшемся профессором истории в Еврейском университете (несмотря на его сильное желание), но преподававшем на кафедре еврейской литературы, следующее: «Он был практически первым официальным историком “эпохи Второго Храма” в Еврейском университете в Иерусалиме» (с. 140)? Какой исследователь восточноевропейского еврейства, занимающийся историей идиша, не усмехнется, увидев, что Занд называет Матитьяху Мизеса (1885—1945), ученого и национального просветителя, участвовавшего в Черновицкой конференции 1908 г., на которой идиш был объявлен «национальным языком еврейского народа», «немецким лингвистом Маттиасом Мизесом» (с. 233)? Может быть эта небрежность вытекает из отношения исследователя к объекту исследования? Или же потому, что все изобретено, и не имеет значения, каков «воображаемый объект», черный или белый? Разве культура этнической группы, называющей себя «евреями», не достойна менее оскорбительного отношения со стороны «жрецов тоталитарности просвещения»? Разве тот, кто не согласен с твоим мнением в одном вопросе, теряет право на честное и дельное обсуждение по другим?

Нынешнее израильское сочетание агрессивной одномерности мысли с демонстративным пренебрежением к деталям (сочетание, характерное для авторов на обоих краях политического спектра) несомненно пленит сердца пиарщиков из электронных СМИ. А нам, историкам-скептикам, закопавшимся в ветхих книгах и пыльных архивных папках, ничего не остается, как продолжать читать то, что действительно написано, и писать о том, что действительно прочитано.

Рецензия опубликована в приложении "Книги" газеты "Гаарец", 28 мая 2008 г.
Перевод с иврита Леонида Дрейера