Михаил Гробман с самого начала заявил о себе как еврейский художник и одновременно как один из основателей художественного движения, лично им обозначенного как Второй русский авангард. Работы Гробмана находятся в Третьяковской галерее и Музее изобразительного искусства имени А. С. Пушкина (Москва), Государственном Русском музее (С.-Петербург), Музее искусства в Тель-Авиве, Музее Людвига в Кельне, Центре Помпиду (Париж) и др., в частных собраниях Израиля, США, Германии и России. Он — лауреат премии Союза художников Израиля (2000) и премии имени М. Дизенгофа (2001). В московском издательстве НЛО в 2002 году вышел двухтомный «Левиафан» - публикация его дневников, а в 2006 году – сборник стихов «Последнее небо». В Тель-Авиве только что прошла (энная по счету) персональная выставка М. Гробмана.

Миша, в каталоге твоей выставки читаю:
«Михаил Гробман. Наставник внеземных цивилизаций. Великий знаток минувшего. Исключительная личность...» Вот на этом и остановимся. В чем ты видишь свою исключительность?

Во всем.

А конкретно?

Во всем¸чем я занимаюсь.

А чем ты занимаешься?

Bсем.

Открывает каталог твой собственный «Черный квадрат». Для чего в энный раз обращаться к Малевичу?

Во-первых, он не открывает каталог, а закрывает его. Ты забываешь, что у нас все разглядывают и читают справа налево. А во-вторых, здесь все другое: и пропорции, и сверхзадача. Ведь сегодня «черный квадрат» превратился в расхожий товар, то, чем все занимаются. Он на рекламе, в дизайне, каждый коллекционер непременно старается купить себе черный квадрат для своей коллекции. И я решил поставить точку. Нарисовать последний черный квадрат, закрыть тему. Чтобы перестали пользовать Малевича как расхожую монету. Прекратили всякую спекуляцию на эту тему. А мой каталог открывает не «Черный квадрат», а работы, сделанные еще в 63 году, по существу открывающие эру концептуального искусства, предтечами которого и стали мы, художники Второго авангарда, опередившие своим творчеством и Америку, и Европу. Ведь в 60-е годы художники, входившие во Второй авангард, совершали открытия в искусстве, которые были значимы для всего мира; в общем и целом, Второй авангард далеко обогнал Запад.

Во всяком войске – свой авангард. Где возник ваш?

В советскую эпоху в необъятной России существовало огромное количество художников, поэтов, писателей, представителей официальной культуры. И вот к середине 50-х появляется маленькая группка людей, которые тоже занимаются искусством, литературой и которые обходят эту огромную Россию на повороте, оказываясь далеко впереди планеты всей. Да что там Россию! Русский концептуализм обошел западное искусство...

Авангард начала прошлого века был явлением общеевропейским. А второй, нонконформистский, был авангардом для СССР. И его западные критики ценили прежде всего из-за политической подоплеки.

Не было первого русского авангарда в изобразительном искусстве. Он существовал в литературе – это поэзия XVIII века: Тредьяковский, Ломоносов, Сумароков. У них совершенно потрясающие тексты! Их последователи – футуристы - по сути, второй авангард в поэзии. А наша литература – третий русский авангард! Это поэты второй половины ХХ века – Красовицкий, Чертков, Хромов, Сапгир, Холин, Евгений Леонидович Кропивницкий, Гробман. Не так уж много, но все-таки больше, чем композиторов... А художников Второго русского авангарда вначале называли «левыми», потом «нон-конформистами» Существует совершенно четкий список этих художников, я поименно назвал их всех в своей статье, опубликованной в «Зеркале».

Записи, которые ты вел изо дня в день, - вообще-то не дневники, а скорее летопись. Но всех ли ты упомянул там?

Увы, кое-кто не вошел, и это нехорошо. Нет Бродского, например. Но в следующем издании все не попавшие фамилии будут включены.

Став неотъемлемой частью израильской культуры, ты не отказываешься и от русской.

Я не могу отказаться от русской культуры. Вообще от культуры не отказываются. Мой материнский язык – русский. Моя культура – русская, во всей ее бесконечной глубине. Но людям вообще свойственно плавать по поверхности культуры, мало кто достигает глубины. А кто достигает – становится настоящим поэтом, будь то русским, еврейским, мало ли каким еще.

Кем ты считаешь себя? Русским писателем в Израиле? Израильским писателем, пишущим на русском языке?

Родина писателя, поэта – его язык. Пастернак, Мандельштам – русские поэты. Я – русский поэт.

Считается ли израильской литература, написанная на русском языке?

Сюда приехала масса народа из разных стран. Здесь существует русская израильская литература, польская израильская литература, немецкая... Каждый читает в основном литературу на своем языке. И если написано что-то серьезное, важное, интересное, это переводят на иврит. Если же что-то менее важное, на иврит переведут скорее московского писателя, нежели израильского. Такая вот ситуация – люди жалуются, но это право издателей. А у писателей еще есть право печататься за свой счет. Но, как правило, что-то стоящее в конечном счете здесь опубликуют, хотя порой и с опозданием. В общем, непризнанных гениев нет.

Не смущает ли тебя то, что бунтари середины пятидесятых сегодня чуть не официально зачислены в академики, классики, вставлены в золоченые рамки – ты, кстати, тоже.

Хотел бы я поглядеть на того, кто меня вставит в золоченую рамку! Ты путаешь маститость и старость. Старость – это когда человек перестает выдавать на-гора новые идеи. C некоторыми это может произойти и в сорок лет. Но вообще постоянно удерживаться в ситуации поиска, новаторства не каждому дано.

Кто-то хотел быть академиком, а кто-то нет. Поскольку литература, искусство требуют вообще подлинности поведения. В этом отношении поэт Игорь Холин – великий поведенческий пример. И я лично не хочу становиться классиком. Это отвратительная ошибка вкуса – быть классиком! Я существую сегодня, участвую в сегодняшних художественных и литературных процессах.

А если тебе дадут Нобелевскую?

Если Нобелевскую дадут – не удержусь, приму. Не устою перед соблазном.