Да-да, вот так. Королева Бродвея и Голливуда. Точно марка модного дома — одна фамилия в титрах и на афишах. Задолго до Мадонны, Шер, Бьорк и прочих «одноименных», бесфамильных селебрити. Иногда почтительно добавляли: «Madame Nazimova». Не Alla Nazimoff, не Алла Назимова и, конечно, не Мириам Левентон.

Трудно придумать более еврейскую прелюдию к биографии: отец будущей звезды был самым настоящим, хрестоматийным фармацевтом из Бердичева. Темная аптека и заурядная должность помощника провизора тяготили Якова Левентона. Он закончил химический факультет и, подобно героям Шолом-Алейхема, то мечтал осчастливить человечество бактерицидным мылом, то изобретал чудо-пилюлю от голода. Повезло ему лишь в одном — в любви. Франтоватый Яков ухитрился очаровать юную дочку местного богатея Соню Горовиц. Через несколько лет увез жену и двух детей в Ялту, открыл собственное дело и крепко встал на ноги. В 1879 году родилась младшая дочь — Мириам.

Семейная легенда гласила, что предками Левентонов были сефарды, некогда изгнанные из Испании. Возможно, от них Мириам унаследовала хрупкую, тревожную, а также темную, южную, экзотическую (как только ее не называли!) красоту. Увы, детство ее от этого счастливей не стало.

Почтенный аптекарь Левентон был домашним тираном и нередко распускал руки. Жизнь в Ялте сопровождалась громкими скандалами, Соня погуливала, маленькая Мириам воспитывалась у родственников. А тут еще положение евреев в Российской империи ухудшилось и Яков решил от греха подальше увезти родных в Швейцарию.

Там его супружеская жизнь оборвалась. Соня окончательно ушла из дома, и Яков сдал детей на попечение швейцарского семейства. Мириам быстро выучила французский и немецкий, начала брать уроки игры на скрипке. Она отлично декламировала, шила, придумывала наряды. Впрочем, и другие дети были художественно одарены: сестра Мириам Нина училась вокалу и игре на фортепиано в дрезденской консерватории.

Вернувшись в Россию, Мириам начала выступать с концертами. Отец, который к тому времени успел снова жениться, был в бешенстве – какой позор, славное имя Левентона красуется на афишах! Мириам пришлось взять псевдоним – в честь героини любимой книги. После одного рождественского концерта Яков Левентон сильно избил дочь. С тех пор каждое выступление на сцене заканчивалось у Назимовой жестокой депрессией.

Наконец Мириам определили в пансион в Одессе, она поступила в Филармоническое училище. И впервые заинтересовалась актерством: дочери хозяйки пансиона играли в театре и репетировали при ней свои роли. В семнадцать лет своенравная девушка, отныне и навсегда Алла Назимова, уехала в Москву и поступила в училище Филармонического общества, где стала брать уроки актерской игры у самого Немировича-Данченко.

Отец Аллы вскоре умер; жених ее сестры Нины, игрок и бонвиван, умудрился быстро промотать наследство. Начинающая актриса осталась совершенно без средств и вскоре оказалась на содержании богатого любовника.

После создания Немировичем-Данченко и Станиславским Московского художественного театра Назимова продолжила учебу в школе при театре. Она усердно посещала все репетиции Станиславского, играла на «выходах». Но честолюбивая дебютантка чувствовала, что рождена для большего. Она бросила нового любовника, ассистента Станиславского Александра Санина, заручилась рекомендациями Немировича и укатила в Бобруйск. Там скоропостижно вышла замуж за студента театральной школы Сергея Головина. Брак продлился недолго, развод так и не оформили.

Начиная с Бобруйска, Алла колесит по провинциальным сценам. В Костроме ее наконец заметили. Приехавший в город знаменитый актер Павел Орленев, запойный пьяница и романтик, рисовавший картины народного театра, «верующих экстазных людей» и «жгучей и страстной проповеди чистейшего искусства», влюбился в Аллу без памяти. Назимова стала звездой его труппы — играла в «Преступлении и наказании», драмах А. Толстого, пьесах Ибсена. Одной из самых успешных постановок труппы стала филосемитская пьеса Евгения Чирикова «Евреи», написанная по следам недавних погромов (впоследствии Чириков стал героем скандала, высказав нелицеприятные замечания о засилье евреев в русской литературе).

Часто утверждают, что именно Орленев сделал из Назимовой великую актрису. «Алла Назимова была, быть может, единственной женщиной в жизни Орленева, которую он действительно глубоко любил. В нее он вложил все свои творческие силы. Из нее он создал актрису, которая <…> стала знаменитой в Америке», — писал соратник Орленева А.А. Мгебров. Правда, своей замечательной техникой, отличным владением всей палитрой актерских средств Назимова была обязана также Станиславскому.

Труппа Орленева отправилась в турне по Европе и, окрыленная успехом, продолжила гастроли за океаном. Назимова в роли Лии из «Евреев», совершающей самоубийство, чтобы не попасть в руки погромщиков, потрясла нью-йоркскую публику. Спектакль раскрыл «кровавую страницу русской истории, показанную с истинным мастерством и сосредоточенной истовостью, — писал журналист Хэмлин Гарланд. — Это было тяжелое зрелище, настолько правдивое, что зрители-евреи не могли сдержать слез <…> Поразительно, как эти актеры, говорящие на непонятном языке, сумели вызвать такое восхищение в городе».

Но одного восхищения оказалось мало. Не помогла ни благотворительность светского общества, ни благосклонность критиков, ни бурная деятельность известной анархистки Эммы Гольдман, ставшей менеджером труппы. Арендованный театр в Ист-Сайде нередко пустовал, Орленев обанкротился и покинул Америку. Назимова осталась и подписала контракт со знаменитым театральным продюсером Ли Шубертом.

За четыре месяца упорных занятий она выучила английский и осенью 1906 года вышла на сцену в «Гедде Габлер» Ибсена. И произвела фурор — пресса взахлеб сравнивала ее с Элеонорой Дузе и Сарой Бернар. «Ее сценическая техника практически неистощима, и, судя по всему, она овладела мастерством до мельчайших деталей», — писал критик Джон Веббер. Будущий прославленный драматург и нобелеат Юджин О’Нил посмотрел «Гедду Габлер» десять раз и сказал, что «открыл для себя целый новый мир драмы». Много лет спустя, увидев ее в «Призраках» Ибсена, другой будущий драматург, Тенесси Уильямс, твердо решил писать для театра: игра Назимовой оказала на него такое «поразительное воздействие», что он выбежал в коридор и в волнении принялся метаться взад и вперед, «пытаясь расслышать, что творится на сцене».

Назимова познакомила Америку с новой школой актерской игры, той самой «системой Станиславского», которой лишь предстояло состояться. Она умело использовала грим, небольшой рост компенсировала высокими каблуками и даже скамеечками, спрятанными в драпировках платья. В игре Назимовой, разумеется, было много модной тогда аффектации, сохранялось тяготение к символистскому театру. И все же ее стиль был настолько нов, что современные театроведы числят Назимову среди крупнейших европейских реформаторов американской сцены и экрана.

Ее следующей ролью стала Нора в «Кукольном доме» Ибсена. Слава актрисы росла, росли и заработки: Назимова купила поместье под Нью-Йорком и перевезла в Америку Нину с детьми – сестра бедствовала после смерти мужа. Она окружила Нину заботой и оплачивала образование ее детей; сын Нины Вэл Льютон стал известным сценаристом и продюсером ряда классических киноужастиков сороковых годов.

Письма к Нине лишены наивного восхищения «золотой страной», а напротив, трезвы и даже циничны. «Здесь, в Америке, чужестранцам образованным очень и очень трудно, — писала Назимова. — Я десять лет работала, прежде чем в Америке выступить <…> да еще, наверное, не все восхищались моей работой только, а морда тогда тоже большую роль играла». «Нельзя распускаться, всегда надо быть собранной, играть необычную интересную женщину», — советует она сестре и добавляет, что следует скрыть детали биографии и даже настоящую фамилию. Сама Назимова скрывала не только это: главным секретом до поры до времени стали появившиеся у нее гомоэротические увлечения. В 1912 году Назимова объявила о своей помолвке с партнером по сцене Чарльзом Брайантом, но это был «лавандовый брак» – союз, в котором один или оба партнера скрывают свою ориентацию.

Два года спустя она сыграла в антивоенной драме «Невесты войны» — героиня Назимовой отказывалась рожать ребенка для военной мясорубки. Последовало приглашение в кино — актрису уговорили сняться в экранизации пьесы за огромный по тем временам гонорар в 30 тысяч долларов. Карьеру в кино она начала в возрасте тридцати семи лет.

Шумный успех фильма побудил студию «Метро» заключить с Аллой неслыханный контракт. Ей платили 13 тысяч долларов в неделю, самый щедрый гонорар в тогдашнем Голливуде (блистательная Мэри Пикфорд получала на три тысячи меньше). Соглашение позволяло Назимовой самой набирать съемочную группу, утверждать сценарии и режиссеров.

В мелодрамах «Чудесное явление», «Игрушки судьбы», «Око за око», «Красный фонарь», «Из тумана», «Сильнее смерти» и других Алла играла певиц, танцовщиц, дочерей шейхов и дам полусвета — за ней прочно закрепился экранный образ экзотической женщины-вамп. И этот образ роковой женщины стал для нее роковым:

«Позднее она осознала, что вся карьера в немом кино была грандиозной ошибкой. Ее выставляли иностранкой-вамп. Беда в том, что она была в этих ролях так хороша и так популярна, что сама в них поверила. Она влюбилась в собственный образ, и в этом ей помогал и подстрекал ее чудовищный псевдомуж», — рассказывает биограф Аллы Гевин Ламбер, автор книги «Назимова».

На пике кинокарьеры Назимова перебралась в Лос-Анджелес. Свой особняк на бульваре Сансет она назвала «Садом Аллы»: здесь были пальмы, апельсиновые деревья и невиданное новшество — подсвеченный бассейн в форме Черного моря. Даже в распутном Голливуде тех лет о вечеринках и оргиях на вилле Назимовой ходили легенды. Рассказывали, что на знаменитую «парти» 1921 года звезды явились едва одетые, «для разогрева» двадцать обнаженных старлеток с визгом нырнули в бассейн, куда затем последовали и мужчины…

Назимова, чье влияние в Голливуде было огромным, протежировала начинающим актрисам, в том числе не слишком разборчивым в механизмах карьерного роста — поэтому Ламбер называет свою героиню «королевой киношлюх». Среди протеже Назимовой были Пэтси Миллер, Анна Мэй Вонг, будущая жена Рудольфа Валентино Джин Акер (многие утверждают, что и этот брак был «лавандовым»). С некоторыми подопечными и иными голливудскими персонажами Назимову связывали любовные отношения, — например, с актрисой, режиссером и продюсером Эвой ле Гальен и поэтессой и драматургом Мерседес де Акоста. Этот круг открыто или скрыто гомо- или бисексуальных дам в Голливуде 1910—1930-х годов был довольно широк, включая таких звезд, как Грета Гарбо, Марлен Дитрих, Таллула Бэнкхед, и находился в тесном контакте с парижскими салонами — Натали Барни и Гертруды Стайн. И именно Назимова, как считается, придумала прижившееся впоследствии в гейском арго обозначение этой закрытой лесбийской субкультуры с ее фиктивным гетеросексуальным фасадом — sewing circles, «кружок рукодельниц».

Многие лгбт-авторы объясняют закат карьеры Назимовой ее сексуальной ориентацией: дескать, Голливуд отвергал непохожесть. Возможно, это и так: раз многие актрисы свою ориентацию скрывали, значит, был резон ее скрывать. Но есть и другое объяснение: Назимова была слишком самостоятельна, и рассказы о невыносимо-властном характере звезды и ее требования полного контроля над процессом съемок отталкивали от Назимовой серьезных режиссеров.

«Ни одной другой женщине не удавалось тогда продюсировать, режиссировать, писать сценарии, играть в собственных фильмах и добиваться во всем успеха, — говорит Ламбер. — В этом причина того, что истеблишмент начал ее ненавидеть <…> Позднее, когда ее фильмы перестали приносить деньги, в ней стали видеть не только угасшую звезду, но и лесбиянку, которую необходимо изгнать прочь, прежде чем она устроит скандал и очернит всю индустрию кино».

Введение киноцензуры похоронило планы Назимовой экранизировать скандальную «Афродиту» Пьера Луиса; вместо этого студия предложила ей сняться с Валентино в «Даме с камелиями» по роману А. Дюма-сына, а после расторгла контракт с актрисой. Назимова вложила почти все свои сбережения в аренду студии и съемки «Кукольного дома» по Ибсену и «Саломеи» по Оскару Уайльду. Художницей обоих фильмов выступила подруга Назимовой, красавица-декадентка Уинифред Шонесси, которая взяла себе модный русский псевдоним Наташа Рамбова. «Саломею» она оформила в духе ар-нуво и изысканной эротики Обри Бердслея. Назимова, обладавшая по-прежнему точеной фигурой, исполнила в фильме экзотический танец «семи покрывал». Но лента, которую считают теперь классикой американского киноискусства, с треском провалилась в прокате: зритель Нового Света не был готов к тонким художественным экспериментам.

В жизни Назимовой началась черная полоса. Она официально разошлась с Брайантом, пыталась превратить свой особняк в отель «Сад Аллаха», но позднее была вынуждена его продать. В новом отеле, где в роскошных бунгало жили звезды Голливуда, Назимова снимала скромную квартиру.

Сломленная, но не побежденная, она снова вернулась в театр. Играла в «Вишневом саде» Чехова, «Месяце в деревне» Тургенева, ибсеновских «Призраках» и «Гедде Габлер», специально написанной для нее пьесе О’Нила «Траур к лицу Электре», гастролировала в Париже и Лондоне. Возвращение на подмостки стало поистине триумфальным. Критика назвала Назимову «величайшей исполнительницей нашего века». В театре Алла познакомилась с молодой актрисой Глеской Маршалл и прожила с ней до самой смерти.

И новый удар: у Назимовой диагностировали рак. К счастью, помогла мастэктомия, и болезнь не возобновилась. В начале сороковых ее опять начали приглашать в кино, все больше на роли стареющих аристократок. Назимова скончалась от коронарного тромбоза в 1945 году, в возрасте 66 лет. Четырнадцать лет спустя «Сад Аллаха» снесли, на его месте построили банк и торговый центр. От Назимовой осталось лишь несколько фильмов, звезда на голливудской Аллее славы, красивая легенда и не всегда различимый вклад, внесенный ею в развитие американского театра и кинематографа.

«Творческой женщине не следует иметь детей», — жестко сформулировала как-то Назимова. И еще: «Женщине, живущей творческой жизнью, приходится иногда совершать поступки, нарушающие общепринятые нормы. Чтобы выразить себя, ей нужно быть свободной».