Моше Фельденкрайз, создатель метода соматического образования Фельденкрайза, родился 105 лет назад, 6 мая 1904 года, в Российской империи, в еврейском местечке на территории сегодняшней Украины. И после его смерти в 1984 году метод Фельденкрайза, которому он посвятил бóльшую часть своей жизни, продолжает распространяться по миру, понемногу проникая и в Россию.

Моше Фельденкрайз любил и умел рассказывать истории. Эта история — чистая правда. История о том, как он изобрел технику самозащиты без оружия для Хаганы и как легендарный основатель дзюдо Дзигоро Кано избрал Моше, чтобы тот принес дзюдо в Европу. При переводе мы оставили стиль его речи без изменений — это стиль израильтянина или американца, который не лезет из кожи вон, чтобы показаться особенно интеллектуальным. Эту историю Моше рассказал в дружеской беседе Деннису Лери и другим своим ученикам в Сан-Франциско во время первого на Западе тренинга по подготовке Фельденкрайз-практиков (до этого он подготовил тринадцать практиков в Иерусалиме).

В этой истории фигурируют переломанные кости и удушение стариков, казалось бы, в контрасте с широко известной тонкостью и ненасильственностью метода Фельденкрайза. Думаем, что ученики, бравшие интервью, были слегка шокированы. Моше вообще иногда любил шокировать, потому что это заставляет задуматься (спешим, однако, сообщить читателю, что старик, а это был Кано, остался в добром здравии). В основе техники самообороны, изобретённой Моше для Хаганы, можно увидеть принципы будущего метода Фельденкрайза: помочь человеку осознать то, что он делает, и помочь ему найти способы делать то, что он и так уже делает, лучше. В этом и состоит суть радикальной ненасильственности метода и основа его эффективности, то есть способности изменять человека. Хотя, вероятно, эта техника и уступала в бою «настоящему дзюдо»...

Так или иначе, перед вами занимательная история, рассказанная замечательным человеком.

Д. Лери и др.: Расскажите о периоде вашей жизни, связанном с боевыми искусствами.

Моше: О, я мог бы написать об этом книгу. И она бы расходилась как горячие пирожки. Потому что это очень интересно, это удивительная история. Если коротко, дело было так. Вы знаете, что я отправился в Израиль, когда был мальчишкой. Тогда еще не в Израиль – в Палестину. Там был Британский мандат, а англичане, большие эксперты в политике, применяли принцип, изобретенный римлянами: разделяй и властвуй. Это значит, что если вам нужно оккупировать какую-то территорию, но не держать там миллион солдат, вам (англичанам) нужно только сказать мистеру Икс, что мистер Игрек сказал вам что-то такое, или сказать мистеру Икс одно, а мистеру Игрек другое, и тогда через пять недель эти двое начинают нападать друг на друга, и конца этому не видно. И сказать вам нужно лишь «Вы, мистер Икс, правы! О нет, вы, мистер Игрек, правы! О нет, вы, мистер Икс, правы!...» (Смех.) И двадцать пять лет можете править с мизерными расходами, но, правда, с большой кровью. Чьей кровью? Людей, которые убивают друг друга. То же самое они сделали в Индии. Они по всему миру так делают. И все остальные поступают ровно так же - если вы вдруг подумали, что так делают только англичане. Другого способа нет — это мировой опыт. Вот так и был устроен Британский мандат. А вражда между евреями и арабами продолжается по сей день, с ненавистью, которую разожгли британцы. Потому что исторически арабы и евреи жили вместе как двоюродные братья. И во время золотого века нашей культуры, века Маймонида, жили и наши величайшие поэты, и арабские величайшие поэты и математики; Маймонид написал часть книг на арабском, а часть на иврите. И то же самое делали арабы. Они знали иврит. Это был золотой век и для тех, и для других. И ссор между ними не было. Но потом пришли британцы и посеяли ненависть между арабами и евреями, которой две тысячи лет не было. Так вот, когда я добрался до Палестины, нас было немного. И мы никогда не селились на участке земли, если он не был куплен. Вы когда-нибудь видели такую нацию? Сколько заплатили индейцам американцы за их землю? Бусы! Мы же купили каждый клочок земли во всех первых поселениях. У нас были контракты на покупку земли, признанные правительством, и мы платили наличными, и все было в порядке. Потом...

Если я буду рассказывать так и дальше, это займет пару дней. Так вот, потом произошло следующее: англичане начали создавать проблемы, и когда евреи и арабы нападали друг на друга, англичане никогда не вмешивались. Они могли послать полицейские части для установления мира, но полицейские части больше беспокоились о своих лошадях, чем о тех, кто проливает кровь. Полицейские подходили к окраинам города и останавливались там на два часа, чтобы накормить лошадей. Они входили в город, когда там уже было по пятьдесят убитых с каждой стороны. Тогда они приходили и разоружали тех, у кого было оружие. И это тоже было «объективно». У арабов были сабли и кинжалы, но поскольку арабы носили их каждый день, это как бы часть одежды, и арабы, стало быть, считались безоружными. Но если у еврея оказывался нож длиной больше пяти сантиметров, еврей попадал в тюрьму, потому что был вооружен и отвечал за все беспорядки. И вот как-то раз арестовали группу из сорока трех евреев — за то, что они защищали свои жизни и жизни своих жен и детей во время арабского вторжения в Тель-Авив. Это не мы пришли в арабские поселения, а арабы пришли в Тель-Авив. Всех, у кого для самозащиты были ножи, посадили в тюрьму. И некоторые были приговорены к смерти, потому что их обвинили в том, что это они устроили беспорядки. А в то же время на арабской стороне люди с длинными саблями в крови, но это у них такая «повседневная одежда». Конечно, после этого евреи решили, что должны за эту кровь отомстить. И в следующей стычке сделали то же самое с арабами — не подумайте, что только арабы это с нами делали. И вот так прекрасно англичане правили, пока мы не решили выпихнуть их оттуда. Мы так усложнили им жизнь, что им пришлось убраться. Но перед тем как убраться, они оказали нам такую услугу, что хуже не придумаешь. Мы просили арабов остаться. Мы сказали: мы тут живем, и вы тут живете, и мы будем жить в мире. Оставайтесь, вы можете сохранить все ваши права, вы будете такими же гражданами, как мы. А англичане пошли и всюду, во всех арабских поселениях, стали говорить: «Не будьте дураками: это же война, и вас могут убить. Уезжайте — в Трансиорданию, в Египет, уезжайте туда! За три дня вы победите этих проклятых евреев, у них нет оружия. Они хотят сделать новое государство, но где им! Если будете держаться вместе, вы их побьете». И таким вот образом англичане создали то, что сейчас называется беженцами, потому что те, кто им поверил, уехали, а мы побили их всех, без оружия, безо всего, с одной только решимостью. Знаете, как мы победили их танки? Мальчишки подходили к танку с Молотовым, они погибали, а танк был подбит. У нас были сотни людей, которые отдали жизни с «оружием» в руках, которого у евреев не было. Нельзя подорвать танк коктейлем Молотова, если не положить его прямо под танк, — и были сотни людей, которые это сделали. А беженцы появились из-за подстрекательства англичан, которые говорили арабам, что те смогут вернуться после того, как евреи будут за три дня побиты.

Таких молодых людей, как я, было много. Мне тогда было шестнадцать, и я был настроен, как все остальные: мы решили, что умрем, но этих гребаных англичан здесь не будет, и нас не будут вечно стравливать с арабами. И поэтому мы организовали Хагану, что значит «силы самообороны». Нас было три сотни ребят, и у нас не было ничего — даже ножей не было, только палки. Так что мы стали собираться вместе, стали учиться, как использовать руки, палки и все, что подвернется, чтобы взять под защиту население, которое само никак не могло себя защитить. У нас был один парень из Германии, специалист по джиу-джитсу, и он дал нам первые уроки. Через некоторое время мы все стали большими экспертами в джиу-джитсу. Мы тренировались каждый вечер. Но потом несколько месяцев было затишье, и люди перестали тренироваться. И когда снова случились беспорядки, оказалось, что те, кто не знал джиу-джитсу и не тренировался, убежали и спрятались и тем самым спаслись. А большие эксперты пошли с голыми руками или с палкой против ножей и сабель, и половина из них были ранены или убиты. Смотрите: тот, кто не тренировался, спасся, потому что убежал или просто не сунулся туда, где опасно. Но эти глупые идиоты, у которых было несколько месяцев тренировок и которые называли себя экспертами, потому что в зале на матах могли что-то кому-то сделать, — половина из них погибла. Все равно что месяц заниматься айкидо, а потом выйти на бой против человека с мечом — тогда ясно становится, чего стоит это ваше айкидо. Вот так оно было.

Я не мог это переварить. Я думал: джиу-джитсу — идиотская система! Очевидно, что если бы я тренировался все время, хотел бы быть самураем и всю свою жизнь сосредоточил бы вокруг тренировок, вокруг боя, я был бы готов в любое время. И даже прогуливаясь по улице, но зная, что мои руки готовы вытащить меч, я бы чувствовал, что неуязвим. Но если занимаешься два месяца, потом два года не тренируешься, а потом считаешь, что можешь вырвать саблю из рук того, кто хочет тебя убить, ты — наивный идиот. И шансы твои ничтожны. Так что я сел и сказал: послушайте, я хочу предложить кое-что забавное. Из всех приемов джиу-джитсу, которые я знаю, большинство ничего не стоят. А если я собираюсь ударить вас ножом, что вы сделаете? Поднимете руку? Вот с этого и начнем. Я буду тренировать с вами только это движение, пока вы не научитесь, не думая и не зная ничего, тем не менее защищать голову и горло, и все тело от любой атаки, с первого же спонтанного движения.

И тогда я пошел и взял группу людей, и я взял нож, и я нападал на каждого, и фотографировал. И я зафиксировал их первое движение и обнаружил, что если по-настоящему нападать, никто никогда не стоит смирно и не подставляется под нож. Человек как-то себя защищает. Он не нападает, но подставляет руку вместо головы, горла, спины. Если попытаться кого-то ударить, вы увидите, что он сделает; он не будет стоять, уронив руки, и беззащитно смотреть на вас. Если вы бьете палкой, человек повернется к вам спиной и закроет голову, и подставит спину для удара. <…> А спина — это больно. Но это не опасно, если, конечно, не переломать все кости, что тоже возможно. Но даже если вы переломаете все кости, человек не умрет, он умрет позже, но не тут же на месте. В общем, идея была в том, чтобы понять, какое первое движение делает обороняющийся. И я построил систему обороны от всех видов нападения, где первое движение — не то, что, как вы думаете, нужно сделать, что вы решаете сделать, но то, что вы автоматически делаете, когда по-настоящему испуганы. И я сказал: прекрасно, мы будем тренировать людей так, что окончание их первого спонтанного движения станет нашей отправной точкой. И мы будем их тренировать три месяца, как и раньше, потом год без регулярных тренировок, и через год попробуем их атаковать. И, разумеется, через год первое движение защиты, которое они сделали, было продолжением того самого первого движения. Замечательно. Большинство людей знали, что делать, — сразу же, без напоминания. Они это делали, а я был дико доволен, и, конечно, у меня появилось несколько помощников из Хаганы, и мы два или три года работали и доводили эту идею до совершенства. Я представил это дирекции Хаганы, которая в то время была засекречена: никто не знал их имен, чтобы не раскрыть их англичанам – тогда бы англичане их повесили. И я помню до сего дня, они дали мне двадцать пять фунтов стерлингов, что в 1921 году было эквивалентно $100 000. И на эти 25 фунтов я опубликовал книгу на иврите, где объяснялась эта система, - в Хагане эту книгу получил каждый, чтобы и те, кто жил не в Тель-Авиве, а в других поселениях, могли по книге научиться обороне. Там были рисунки и все, что нужно.

Если бы эта книга попала в руки англичанам и те узнали бы, что я ее написал, вероятно, они арестовали бы меня, стали бы выпытывать имена лидеров Хаганы и так далее. Поэтому в тот день, когда книга была опубликована, я уже был во Франции. <…> Я уехал во Францию изучать электротехнику и машиностроение. И я совершенно забыл об этой ерунде, потому что был полностью занят учебой.

А в гостинице, где я жил, знали, что я владею кое-какими приемами. <...> Хозяин гостиницы знал, что я из Палестины (Израиля еще не было), и что я знаю кое-что из самообороны, и что я могу бросать людей, обездвиживать их, делать с ними всякие штуки. И однажды он принес мне газету, посвященную спорту. Он показал мне: смотри, тут говорят, что японский министр образования профессор Кано проведет демонстрацию дзюдо в Париже. Японский посол во Франции тоже будет присутствовать. Я впервые слышал имя Кано, но на меня произвел впечатление человек, который занимается дзюдо, о котором я тогда не знал, но понимал, что это какое-то боевое искусство, имеющее отношение к джиу-джитсу. И я захотел посмотреть. На самом деле, сначала я ответил, что буду готовиться к экзаменам и не хочу отвлекаться. Но мне сказали: да сходи, наверняка это интересно. Так что я решил пойти и посмотреть. Оказалось, что из-за министра образования и японского посла там стоит охранник и проверяет, есть ли у тебя приглашение. А у меня-то ничего не было, так что я не смог войти.

Когда я понял, что ничего нельзя сделать, меня не пустят, я оскорбился и разозлился. В конце концов, меня интересуют эти вещи, я пришел не потому, что там посол, а потому, что действительно хотел увидеть, что это за дзюдо такое! <...> Я вернулся домой и взял свою книгу на иврите с картинками, про эти дела с самообороной, и опять подошел ко входу. У меня была карточка, и я написал на ней: «Вы видите, что меня это интересует, что я изучал джиу-джитсу и мне интересно увидеть, что такое дзюдо. Вы не могли бы распорядиться, чтобы меня допустили на демонстрацию?» И я надписал книжку профессору Кано. Я попросил охранника передать это ему. Я не особо надеялся, что дело выгорит, и не знал, читает ли Кано по-французски, <…> но надеялся на лучшее. И я стоял и ждал с четверть часа, а потом произошел один из величайших сюрпризов в моей жизни. Японский джентльмен вышел и открыл мне дверь, отодвинул кого-то, провел меня в зал и усадил на вполне почетное место — не из лучших, но мне все было видно.

Ну, я сел и стал смотреть. Я смотрел, и я не мог... очень было смешно. Смешно вот что: Кано был очень маленький человечек, уже старый, лицо в морщинах и все такое, и я видел за ним японского посла Сигумаро, около 6 футов 5 дюймов ростом, что очень необычно для японца, выше вас и больше, огромный человек. И этот маленький Кано — если он вставал, чтобы что-то сказать, японский посол вставал и не садился, пока этот Кано не сядет. И я говорил себе — очень смешно. Из-за того, что кто-то знает приемы джиу-джитсу или чего-то такого, посол должен смотреть на него, как на богоподобного, что ли? До того нелепо - я такого не понимал. Французский министр сидел тут же, и он тоже не понимал, что происходит.

Потом вышли два парня, Котани и Ида. <...> Ида — один из самых выдающихся дзюдоистов по работе в партере. В Японии вышли две книги Иды, они редкость даже в Японии — замечательные книги. И хотя он был маленький-премаленький, он умел необычайные вещи. Эти два парня были там, потому что Котани изучал математику в Кембридже. Что делал Ида, я не знаю, но говорили, что Кано пригласил их двоих, потому что у них высокие степени в дзюдо, и они вдвоем проводили показ. Они казались полнейшими идиотами: то один, то другой падали, летали по воздуху и делали вещи, которые, казалось, не стоили никаких усилий. И, очевидно, все это было заранее подготовлено, потому что ничего не происходит, и вдруг один парень летит, или они вдруг начинают звуки издавать, кричать «ха!», и делают бросок... абсолютно бестолково... Я решил, что это все заранее подготовлено, что это ката, отработанные формы, а не рандори, свободная схватка. И при этом эти двое были лучшими в дзюдо. У одного был шестой дан Кодокан, а у другого – пятый, и оба дважды были чемпионами Японии. Оба выдающиеся люди. И их работа выглядела, как игра. Площадка, где они это делали, походила на ринг; они занимали все пространство ринга, они были везде. Великолепное зрелище, до сего дня прекрасно его помню, а тогда не понимал, что вижу. И вот я смотрел, и тут вышел этот маленький старичок, вышел на ринг и начал делать дзюдо с этими двумя. Он пытался делать рандори с каждым из них. Они сильные парни, с ужасными стальными мышцами и прекрасными движениями, а перед ними этот старик лет 65 или 70 – я не понял, сколько ему лет (со старыми японцами не поймешь). И он делает нечто очень смешное: он берет молодого, сильного парня, делает простое движение и бросает его. А потом опять бросает. Ясно, что парень позволил ему это сделать. Я решил, что это настоящее надувательство. Ну, думаю, Кано, вы такой большой мастер, у меня вы бы прожили десять секунд». (Смех.) И я взаправду так решил, потому что, знаете, у меня был реальный боевой опыт - со стрельбой, ножами и камнями. А это дзюдо мне показалось театром. Однозначно, я мог бы их побить. Ну, делать нечего, сижу, смотрю. Когда демонстрация закончилась, все пошли к выходу. Публика явилась по приглашению министра, все в смокингах, такие красивые, а я выглядел как обыкновенный горожанин. Я не хотел толкаться с ними и сказал себе: ничего, я не спешу, пусть выйдут, а тогда и я спокойно выйду. Я собирался домой. Я был разочарован. Посмотреть было приятно, но я думал, что вряд ли можно извлечь пользу из этого шоу. Ну, и я уже ухожу, но тут неожиданно мне говорят: «Извините, вы — Фельденкрайз?». Я говорю: «Да». «Профессор Кано спрашивает, не хотите ли вы поужинать с ним». Я чуть со стула не упал. Поверить не мог. Подумал, что это шутка. Поужинать? В общем, я ответил, что да, хотя меня ждала дома жена, и я ей сказал, что демонстрация закончится не позже десяти. Мне сказали: «Подождите, пожалуйста, здесь». И вот подъезжает огромный "роллс-ройс", и Кано садится первым, а японский посол стоит рядом и помогает мне сесть, и вот я сижу между Кано и этим японским послом. Сидел как на углях. Не знал, что говорить, что делать.

Не забывайте, я был совсем молодым человеком, приехал из провинции в Париж и вдруг оказался в невообразимой ситуации. Я в самом деле не знал, что мне делать. Я старался, как мог, сохранять спокойствие, но я вас уверяю, я несколько раз покрывался холодным и горячим потом, пока мы ехали. В Париже есть такая большая гостиница, где останавливаются все состоятельные японцы, очень дорогая и престижная. Мы приехали туда, японский посол вышел и открыл мне дверь. Мы прошли в очень большой зал размером с баскетбольное поле, весь покрытый татами, как в обычном додзё. На полу стоял небольшой столик. «Забавный способ сидеть за едой», — подумал я, но тоже сел на пол. Кано сел напротив. Подавали нам еду два орангутанга, огромных парня, наверное, жутко сильных. Прекрасно, все ново и необычно, и я сидел с Кано и не знал, чего он хочет. Я не мог понять, к чему это пиршество.

И тогда он стал рассказывать мне истории про своих учеников, например, про этого орангутанга Нагаоку. Тогда «Нагаока» звучало для меня так же, как если бы вы сказали «Джеральд Форд». Чтобы поддержать разговор, я спросил: «А кто такой Нагаока?» Он ответил, что это главный инструктор Кодокан. Тогда, в 1930 году примерно, было два великих дзюдоки, Нагаока и Мифуни. Нагаока был самым мощным в Кодокан, а Мифуни — самым быстрым и лучшим в технике. Небольшой парень, но мог побить кого угодно. Кано рассказал мне и про Мифуни потом — мы встречались раз двенадцать. Кано рассказывал, что Мифуни был прирожденным бойцом, и дважды или трижды в год он, Кано, ходил в полицию и освобождал Мифуни из-под ареста. Где бы ни случалась стычка, где бы ни дрались, Мифуни был там, и обычно "скорая помощь" забирала дюжину молодцов, а полиция брала Мифуни под арест. Понимаете? И Кано как помощнику министра образования приходилось использовать свое влияние. Он говорил, что ему за свою жизнь пришлось вызволять Мифуни из тюрьмы раз тридцать.

После еды они спросили меня, кто я такой и что делаю в Париже. Я сказал, что я из Палестины. Как выяснилось, Кано знает, что такое Библия и что в мире есть евреи, - я был поражен. Я думал, японцы об этом и не слыхивали, но, очевидно, он был культурным человеком и много чего знал. Он спрашивал, как и почему я попал в Израиль и кто были мои родители. Я рассказал ему всю свою жизнь. Но я не имел ни малейшего понятия, что он от меня хочет.

Потом, когда мы поужинали, он взял мою книгу на иврите и сказал: «Я это понимаю, хотя и не могу читать. Но кое-чего я понять не могу. Покажите мне, как вы делаете вот этот прием (против противника с ножом)». Это было мое собственное изобретение, модифицированный прием джиу-джитсу. Очевидно, он просмотрел рисунки. Он сказал: «Очень странно, я знаю одиннадцать рю (то есть одиннадцать разных школ боевых искусств), которые я изучил, прежде чем начать дзюдо. И я знаю все приемы, но такого никогда не видел. Откуда вы его взяли?» Тогда я рассказал ему историю, которую только что рассказывал вам. Кажется, он был озадачен. «Это чудесно. Покажите мне еще раз». И я это сделал с настоящим ножом со стола и, конечно, отбросил нож. Я был сильным и быстрым, и нож улетел на полмили. Он громко захлопал. Потом подошел Нагаока, Кано дал ему нож и сказал: «Попробуйте с ним; я хочу посмотреть еще раз». Я сделал это опять. И он это одобрил. Но не показал виду. Японцы, как вы знаете, бесстрастны. Но было ясно, что он заинтересовался.

Потом он стал листать книгу дальше и сказал: «Это очень интересно. Но посмотрите, то, что вы тут показываете (удержание с удушением), никуда не годится». Я удивился: «Что вы имеете в виду? Почему не годится?» Я сказал, что, по моему опыту, никто никогда не мог освободиться от этой хватки, разве что уже мертвый. Он сказал: «М-м-м... Не годится». Я сказал: «Не годится? Ну тогда покажите мне, почему». Техника состояла в том, что вы лежите на полу, а я руками нажимаю вам на горло, с помощью куртки или чего-нибудь такого, плюс вкладываю в это всю силу — вам остается жить минуту, секунду. У вас тут же темнеет в глазах, вы задыхаетесь. Он сказал: «Попробуйте на мне». А я был гораздо сильнее этого человечка. Я подумал: «С таким стариком надо быть аккуратнее». Так что я начал медленно, но понял, что ему это нипочем, так что я надавил со всей силы, и, хотите верьте – хотите нет, это у меня в глазах потемнело. Я даже не понял, что произошло. Он сказал: «Вот видите — не годится». Тогда я спросил, что же все-таки произошло. Он сказал: «Вы не сможете никого удушить, выпрямляя руку». Я сказал, что всегда это делаю и это всегда работает. Он ответил: «Да, но обычные люди не знают, как защитить себя. Попробуйте еще». А мне не очень-то хотелось пробовать еще, потому что со мной ничего подобного никогда не случалось. «Ну хорошо, я попробую». И когда я это сделал, то увидел, что его руки абсолютно свободны – он использовал мою силу, чтобы задушить меня. Не просто лишить воздуха, но закрыть доступ крови к мозгу. Это было страшно, потому что я-то на это рассчитывал, на свою силу и свою технику, но внезапно оказалось, что чем больше давлю, тем больше душу себя. Темнело у меня в глазах, а не у него. И это было так совершенно выполнено, что я даже не осознавал, что он меня держит. В конце Кано объяснил мне принцип этого удушения. И он сказал, что возьмет мой прием обезоруживания против ножа и проверит его в течение года в Кодокане, чтобы понять, почему его не используют. Возможно, он слишком опасен, или не всегда работает, или от него слишком легко защититься. Но его заинтриговало, что он такого приема никогда не видел.

Было уже поздно, половина третьего ночи. Кано хотел спать и хотел отослать меня. Я сказал: «Нельзя ли вызвать мне такси, метро не ходит, а мне надо домой». И посольский "роллс-ройс" с водителем приехал и отвез меня домой. Я сидел один в салоне и думал, как все это весело. Моя жена еще не спала. Она беспокоилась и не знала, что делать. Еще несколько часов я пересказывал ей всю историю, так что эта ночь вышла бессонной.

Я забыл об этом. Приятное приключение, но не более. Через два дня звонят из японского посольства и говорят, что Кано оставил мне письмо и что японский посол желает со мной встретиться. Я подумал, что у меня нет времени, я не могу тратить вечер за вечером на такие вещи. Но я не осмелился не ответить и позвонил. Посол говорил со мной очень тепло, как будто мы всегда были знакомы, и сказал: «Профессор Кано улетел в Лондон, но он завтра вернется, и он попросил меня пригласить вас на обед, потому что хочет с вами поговорить. Я тоже буду там». На сей раз я не знал, что делать. Я не мог пойти на обед в своей обычной одежде. Я пошел и купил нечто вроде смокинга с галстуком, который я никогда больше не надевал. Мне он не понравился, я чувствовал себя в нем неуклюжим, как обезьяна. Я думал, что мне надо выглядеть шикарно, чтобы с ними обедать. Эти парни говорили со мной, как будто я настоящий гость. Очень вежливые, предложили мне сесть первому и прочее. Я думал: «Интересно, куда же это я вляпался?» А потом Кано говорит: «Я думаю, такой человек, как вы, мог бы с успехом принести дзюдо в Европу. Мы пытались это сделать три или четыре раза, и неудачно. Мы посылали Иду, человека, которого вы видели на демонстрации. Он начал работать с большой группой, и через полгода у него не осталось никого, и ему пришлось закрыться. Еще несколько мастеров тоже пробовали, и тоже ничего не вышло. Я считаю, у вас есть все необходимое, только вам не следует учить всякой ерунде из вашей книги. Вам надо научиться настоящему дзюдо». Я сказал: «У меня нет времени ничему по-настоящему учиться, потому что я учусь в университете». Кано ответил: «Мы позаботимся о том, чтобы вам хватало времени. Мы пришлем вам специалиста из Японии, чтобы он научил вас дзюдо. Я прослежу, чтобы из вас получился хороший дзюдока. И с его помощью, получив степень, вы организуете клуб. Я пришлю вам четыре бобины пленки, где вы увидите технику в моем исполнении и в исполнении Нагаоки, Йокогамы и Мифуни, это лучшее дзюдо, которое когда-либо снимали на пленку. Мы проверим тот ваш прием. Если он и в самом деле хорош, вы станете первым белым, придумавшим прием для программы обучения Кодокан. А пока вы изучаете дзюдо, японский посол позаботится о ваших нуждах; если вам что-нибудь понадобится — звоните ему. Он сделает все возможное, чтобы вам способствовать». Так я и попал в дзюдо.

А в этих фильмах есть очень красивые вещи, есть вообще замечательные. Черный пояс, первый дан, ведет бой со вторым даном, и вы видите, что у первого дана нет ни шанса. Второй дан делает все, что хочет. А потом этот герой оказывается с третьим даном, и вдруг с ним играют, как с игрушкой. Потому что в то время, чтобы получить дан, требовалось от пяти до семи лет, и люди действительно формировались не как сейчас — вы получаете пояс, заплатив такую-то сумму после шести месяцев в додзё. Чтобы получить шестой дан, нужно было стать лучшим из пяти миллионов. Сейчас всякий, кто попал в клуб, через год или полтора получает черный пояс. Это больше не значит ничего особенного. Сегодня черный пояс — это второсортное достижение. На Олимпийских играх бывают обладатели и более высоких степеней. Но это самое уродливое зрелище, какое я когда-либо видел, хуже чем бокс, хуже, чем борьба. И бокс, и борьба лучше, чем дзюдо на Олимпийских играх. Если бы Кано это увидел, он бы умер.

Почему качество дзюдо упало?

Потому что, пока Кано был жив, он не позволял дзюдо выйти на Олимпийские игры и не позволял вводить весовые категории. Мастерство есть самое главное. На Олимпийских играх есть весовые категории, потому что теперь считается, что, как и в борьбе, легковес не может побить тяжеловеса. Маленький бьется с маленьким и никогда не бьется с большим. И вы видите этих парней, которые применяют силу, толкаются, а то, что они делают, - это не дзюдо, это пародия на дзюдо. Это против самой сути дзюдо. Это уродливо и неэффективно. А Кано говорил: «Пока я жив, в дзюдо не будет различий по весу, и если придет день, когда дзюдо станет частью Олимпийских игр, оно размоется. Дзюдо закончится, когда войдет в Олимпийские игры». И, к сожалению, он оказался прав.

Английский оригинал этого интервью, данного Моше Фельденкрайзом Деннису Лери и другим в 1977 году, опубликован на SemioPhysics.com. Перевод первой части этого интервью публикуется с любезного разрешения Денниса Лери.