Непосредственным толчком к написанию этой заметки послужило чтение изданной в 1912 году в Филадельфии занимательной книжки выдающегося медиевиста Иcраэля Абрахамса. Одно из вошедших в нее эссе, «Утраченные радости Пурима», вернуло меня в ту особую атмосферу, в которой я пребывал на всем протяжении работы над переводом мидраша «Эстер раба» в минувшем году.

Не имея возможности вдаваться здесь в анализ знакомого многим понятия эстер паним («сокрытие лица [Бога]»), ограничусь утверждением, что в Пурим его пугающе ледяные аспекты отходят на задний план, и нас захлестывает стихия бескорыстного нонсенса и бесшабашного карнавала.

Некогда на меня сильное впечатление произвел редкий, отсутствующий в «Мидраш раба» экзегетический рассказ о том, что, когда Адасса, она же Эстер, осталась в младенчестве сиротой, у дядюшки Мордехая выросла женская грудь, которой он и выкормил племянницу. Сейчас я не могу отыскать этот мидраш, чтобы дать точную ссылку на источник, и это совершенно в духе Пурима – экстравагантная выдумка наших мудрецов едва ли не намеренно затерялась в карнавальной путанице Интернета, а вы, дорогие читатели, хотите верьте, хотите проверьте!

Начнем с начала. Чем открывается Книга Эстер? Пиром с обильными возлияниями. И еще неоднократно она возвращается к пирам. Мидраш приводит немалое количество историй про питье и пьяниц. Вот моя любимая:

Сказал рабби Аха: Вот история об одном человеке, что продавал все вещи из своего дома и пил на эти деньги вино. Сказали сыновья его: Отец наш не оставит нам ничего!
Что они сделали? Напоили его допьяна, подняли его и отнесли, и уложили на кладбище. Проходили у ворот кладбища торговцы вином, услыхали шум из города и, [испугавшись,] разгрузили товар свой на том кладбище, сказав: Пойдем и посмотрим, что там за шум в городе!
[И когда они ушли,] пробудился тот старик ото сна, увидел мех, полный вина, над своей головой, развязал его, приложился к нему устами своими и стал пить, и пил, пока снова не заснул.

По прошествии трех дней сказали сыновья его: Не пойти ли нам взглянуть, что делает отец наш?

Пошли и нашли его, и вот – мех с вином у уст его. Сказали они: Вот и здесь не оставил тебя Творец! Раз уж ниспослано тебе такое с небес, не знаем, что и делать с тобой!

И установили они между собою такой порядок: каждый из них, по очереди, поил его один день.
Сказано: «И будешь как лежащий посреди моря и как лежащий на верху снастей» (Прит 23:34) – как то судно, что лежит без чувств посреди моря. «И как лежащий на верху снастей» – как тот петух, что сидит на веревке, качаясь туда-сюда, туда-сюда. Как тот кормчий, что сидит на вершине мачты, качаясь туда-сюда, туда-сюда. (5:1)

Стихи и песни, в гиперболизированной форме воспевающие вино, сопровождали Пурим с незапамятных времен, причем главное удовольствие составляло именно непомерное преувеличение питейных радостей и подвигов. Абрахамс пишет: «Средневековый еврей не проводил четкой линии, разделяющей религию и светскую жизнь, возвышенное и низменное. Вся жизнь была для него одинаково святой и мирской. Поэтому неудивительно, что славящие вино застольные песни, восходящие, по крайней мере, к XII веку, включены в собрания религиозных гимнов».

Просвещенному читателю известно, что практически все культуры могут похвастать весенним праздником, носящим характер умопомрачительной карнавальной гулянки. Очень древней традицией Пурима, ведущей свое происхождение из Вавилона и Персии, было зажигание костра и символическое сожжение куклы. Этот обычай, непременная составная часть бесчисленных проводов зимы и летних солнцестояний, дошедших до наших дней из примитивных культов, не был канонизирован в качестве еврейского религиозного ритуала. Однако еще в Х веке в рескрипте одного из гаонов описывается такая практика:

В Вавилоне и Эламе мальчики делают куклы, напоминающие Амана, и устанавливают их на крышах за четыре-пять дней до Пурима. В день праздника сооружают костер, в середину которого помещают такую куклу, а мальчики стоят вокруг, веселясь и распевая. И в центр костра они помещают круг, который раскачивают от одного края костра к другому.

Цитируя этот источник, Абрахамс обращает наше внимание на круг, мимо которого прошел и Джеймс Джордж Фрезер, возводивший Пурим к Сакее (Sacaea) – разгульному празднеству древней Вавилонии, аналогу более поздних римских Сатурналий, и другие библейские критики. Этот круг, чье назначение никак не объяснено в тексте гаона, очевидно, так или иначе связан с примитивными ритуалами, в которых костры представляли собой вращающиеся горящие колеса, символизировавшие солнечный круговорот. На то же самое намекает и славянский масленичный блин, после которого еще не у всех наших читателей успела обсохнуть иудейская борода. Не исключено, что именно из-за столь очевидной близости к языческим ритуалам эти обычаи и были упразднены еврейскими законодателями (костры для юношества, впрочем, проникли на пикники Лаг ба-омера).

Зато неизменным остался другой языческий обычай. Озней Аман (уши Амана) – треугольные пирожки, начиненные маковыми зернами, совсем не похожи на уши. А на что они похожи? Ашкеназская традиция именует их гоменташн (сумочки Амана), что, скорее всего, указывает на кошельки, в которых злодей прятал свои неправедные десять тысяч талантов серебра. Но с чего бы им превращаться в ритуальный закусон? Нет, волей-неволей приходится согласиться с версией о том, что наши треугольники – не что иное, как детородные органы богини изобилия и урожая.

Не связанный напрямую с текстом Книги Эстер, мотив изобилия проник и в мидраш. В конце «Эстер раба» мудрецы приводят многочисленные библейские цитаты, указывающие на то, что милости и благодеяния Всевышнего не просто даруются евреям, но изливаются на них изобильно. Монотеизм, как всегда, очень просто и практично разбирается с языческими божествами – их свойства и атрибуты отнюдь не отбрасываются, но берутся на вооружение, становясь (или оставаясь) свойствами и атрибутами Единственного и Неповторимого. С этим аспектом праздника, безусловно, связаны предписанные уже в самом тексте свитка (9:22) «дни пиршества и веселья», мишлоах манот (съедобные гостинцы, посылаемые друзьям и соседям) и раздача милостыни бедным – заповеди, без которых Пурим не Пурим и еврей не еврей.

В эпоху раннего Средневековья широкое распространение получили «ученые» пародии на раввинистическую экзегезу, сочинявшиеся и исполнявшиеся в Пурим самими раввинами. В синагогах пели шутливые песни для увеселения детей и взрослых. Еще одна интересная деталь касается распространенного в итальянских гетто обычая не просто трещать трещотками и топать ногами при упоминании имени Амана во время синагогальных чтений свитка, но и бить посуду.

Принцип наафох ху (задом наперед и совсем наоборот) пронизывает и Книгу Эстер (где на первом плане находится тот его аспект, что человек предполагает, а Бог располагает), и праздник (в котором нам прямо вменяется в обязанность не верить глазам своим). Первое письменное свидетельство о ношении масок на Пурим относится к 1508 году, то есть к периоду гетто. Но, считает Абрахамс, «отсутствие более ранних записей можно считать чистой случайностью. Ведь частью ритуала уже упоминавшейся вавилонской Сакеи было переодевание женщин мужчинами, слуг господами и наоборот».

Мидраш также подчеркивает стихию перемены позиций:

Когда [Мордехай] закончил молитву, сказал ему Аман: Надень это царское одеяние.

Сказал ему [Мордехай]: Что?! Ты позоришь царский сан! Да разве есть человек, надевающий царские одежды, не омывшись?!

Пошел [Аман] искать банщика, да не нашел. Что он сделал? Подтянул пояс свой и истопил баню, и помыл его. Когда вышел [Мордехай из бани], сказал ему [Аман]: Возьми и надень этот венец.
Сказал ему [Мордехай]: Что?! Ты позоришь царский сан! Да разве есть человек, надевающий царский венец, не остригшись?!
Пошел [Аман] искать цирюльника, да не нашел. Что он сделал? Отправился к себе домой и принес ножницы, и сел [Мордехай], и он остриг его. Начал [Аман] вздыхать. Сказал ему [Мордехай]: Что это ты вздыхаешь?

Сказал ему [Аман]: Горе отцу «того человека»! Вместо того, чтобы быть господином надо всеми, стал он банщиком и цирюльником!
(Эстер раба,10:4)
Иногда в действие этого феерического фарса вторгаются невидимки:

»И поднялся царь в гневе с пира, и вышел в дворцовый сад». Что сделал ангел Михаэль [ заступник Израиля]? Принялся рубить пред ним саженцы, и добавил гнева ко гневу его. И вернулся [Ахашверош] на пир, «а Аман стал просить о жизни своей [царицу Эстер]». Что сделал ангел Михаэль? Толкнул его на Эстер, а та стала голосить: Господин мой царь, вот он насилует меня пред тобою! «И сказал царь: неужели еще и царицу насиловать у меня в доме?!» (Там же, 8)
Иногда в ход идут чужие личины:

Что сделал [пророк] Элиягу, да будет помянут он добром? Принял облик Харвоны [царского евнуха,] и сказал ему: - Господин мой царь, «вот и дерево... которое приготовил Аман для Мордехая...» (10:9)
Примечательно, что различные «Артаксерксовы действа» и прочие инсценировки истории Эстер и Мордехая, столь популярные в средневековой Европе, были отнюдь не еврейским, а христианским жанром, и играли в них монахи, а не ешиботники. В еврейскую практику разыгрывание пьес на сюжет Книги Эстер вошло лишь в XVIII веке, как раз на заре эмансипации. Пуримшпиль был нововведением, связанным с принятием изрядной доли европейского влияния. Он возвестил о проникновении в нашу традиционную «ближневосточную» ментальность такого, в сущности, чуждого иудаизму явления, как театр, разделяющий «святое собрание» на актеров и публику.

Сегодня пуримшпиль уже воспринимается как уходящий в тень истории жанр. Говорю об этом без сожаления, ибо, хоть и сам сочинял пуримшпили, не могу не согласиться с Абрахамсом, который пишет: «Пока все присутствующие участвуют в игре, каждый еврей будет играть с полной отдачей. Но как только некоторые принимаются исполнять роль зрителей, еврей чувствует, что его ноги начинают тяжелеть, а голос садиться».

Сегодняшний израильский карнавал Адлояда больше похож на бледную копию венецианского шоу. Гораздо ближе к средневековой атмосфере пуримское гуляние в квартале Меа Шеарим, которое из года в год завершается следующей сценой: подъезжают ярко размалеванные машины с надписью «Полиция», и выскочившие из них ряженые, изображающие полицейских, гоняются за пьяными «нищими и увечными».

Пурим всегда был и остается политически некорректным праздником. Уже многие из современников Мордехая и Эстер стеснялись сего дразнящего иноверцев свитка и не хотели его переписывать и распространять – что подумают гои!!! Ну а в новейшие времена детские телеспектакли, где Амана перевоспитывают и прощают, кажутся даже более естественным явлением, чем была бы, скажем, инсценировка массовой резни антисемитов (по царскому указу) и казни зачинщиков через повешение. В израильском феминистском движении в последние десятилетия подлинной героиней Книги Эстер стала восставшая против мужского диктата царица Вашти. Куда менее известна возникшая в 50-е годы и недолго просуществовавшая киббуцная традиция проводить на Пурим конкурсы девичьей красы в честь Эстер – первой мисс Юниверс.

Почти век назад доктор Абрахамс сетовал: «Прискорбно растущий разрыв между жизнью и религией ведет к тому, что религиозные праздники тяготеют к формальной торжественности, не способной и не смеющей позволить себе от души отдаться забаве. Эта тенденция разрушает самую сущность еврейской жизни, и ей должен противостоять всякий, кто действительно понимает гений иудаизма. Пурим утратил свой характер, потому что евреи утратили свой, лишившись склонности к простодушному, бесшабашному веселью. Мы уже не столь тесно объединены общинной жизнью, чтобы весело дурачиться, не вызывая в себе самих критической реакции сторонних наблюдателей. Библейская критика поставила под сомнение аутентичность пуримской истории, предложив Мардука взамен Мордехая и Иштар взамен Эстер. Но критиканство иного рода нанесло куда больший урон, ибо его скептический «взгляд свысока» убил радость Пурима. Но быть может, эта радость всё-таки не совсем еще умерла».

Я верю, что нас еще ожидают новые невероятные затеи, связанные с этим экстравагантным праздником. Ведь еврейский карнавал будет продолжаться до тех пор, пока Всевышний не соблаговолит снять маску. Ну а традиции вообще растут как грибы после дождя. В подкрепление этого утверждения мне хотелось бы закончить эту непритязательную пуримскую лекцию фразой, подслушанной на иерусалимской улице осенью:

- Нет, Дуди, на Йом-Кипур не наряжаются, наряжаются на Пурим. На Йом-Кипур катаются на самокатах! – объясняла израильская мама своему сынишке-дошкольнику.

Еще о Пуриме:

Пуримские рецепты

Пурим в свете межнациональной розни

Разные пуримшпили