Любители поговорить о разнице менталитетов, дух народа и прочих невнятных материях с ксенофобским душком любят цитировать строчку из киплинговской «Баллады о Востоке и Западе». Наверное, потому, что дальше первой строчки прочитать не удосужились. А Киплинг пишет о том, как в суровых испытаниях, перед лицом бушующий стихии родилась дружба английского офицера и воина-мусульманина, и вообще, несмотря на все различия между народами и цивилизациями:

… нет Востока и Запада нет, что племя, родина, род,
Если сильный с сильным лицом к лицу у края земли встает?
Мария Кондратова в своем романе «Изгнанные на царство» ставит Восток и Запад лицом к лицу, причем на уровне не отдельных персонажей, а двух крупнейших цивилизаций раннего Средневековья — Византии и Арабского халифата.

Действие происходит в середине восьмого века нашей эры. Главные герои романа — византийский еврейский купец Товия, философ, мечтатель и прожектер, и арабский поэт Абд-ар-Рахман, по совместительству младший принц династии Омейядов, — затеяли совершенно беспрецедентную акцию: отправили торговый караван, груженный оружейным железом, из Дамаска в Константинополь. Товия надеется подзаработать, Абд-ар-Рахман — развеять снедающую его скуку, но те немногие, кто знает об этом начинании, уверены, что за ним стоит тайная миссия и у Товии непременно должен быть могущественный покровитель в Константинополе. Действительно, непросто поверить, что обычный купец решился на такое рискованное предприятие без политической подоплеки, да еще и в момент, когда юный император ромеев Константин покинул свою столицу, после чего немедленно был объявлен мертвым, а на царство взошел армянин Артавасд. Таким образом, в Византии оказалось сразу два императора, и оба — вполне законные.

Немудрено, что арабские власти готовы увидеть в Товии тайного резидента одного из них, если не обоих. И религиозно-национальная принадлежность Товии в данном случае тоже весомый аргумент — отец Константина, император Лев Исавр был страстным иконоборцем, и сын его унаследовал те же взгляды, а сама концепция иконоборчества, как известно, наследует иудаизму.

Император Лев был еретик и слуга Сатаны! <…> Он крестил евреев и воевал с агарянами, а сам уподобился им в глубочайшем заблуждении. Мы поклоняемся Господу воплощенному, чей образ запечатлен в иконе. <…> А император Лев, называя себя христианином, на деле исповедовал Бога иудеев — невидимого и неосязаемого.&&

Но как раз о таких материях Товия совсем не задумывается — он человек абсолютно светский, кашрут соблюдает не слишком строго, а главным делом своей жизни считает комментарии к «Политии» Аристотеля. Правда, предаваться милому его сердцу занятию Товия может лишь урывками, потому что постоянно попадает в переделки. Случайности на пути этого скромного и неприхотливого человека кардинально меняют не только его собственную жизнь, но и весь исторический ход событий.

Однажды Товия решает отдохнуть у фонтана во дворе мечети — и вот уже один из византийских императоров получает военную помощь с весьма неожиданной стороны. В другой раз Товии хочется посвятить в свои ученые изыскания случайно встреченную девушку — и вот в Константинополе вспыхивает восстание, приводящее в итоге к смене власти.

&&Существует особый род человеческих существ, которые, стремясь к уединению и покою, неизменно оказываются втянутыми в самую гущу недоразумений, которые люди молодые и горячие склонны называть приключениями, а люди пожилые предпочитают именовать бедствиями. Именно таким человеком и был Товия. В далекой юности, самостоятельно выучив греческий и латынь, он раз и навсегда пленился мудростью эллинов. Товия мечтал стать прилежным переводчиком и комментатором древних текстов, подобно ученейшему Филону из Александрии, но жизнь распорядилась иначе. Среднему сыну в многодетной еврейской семье не приходится рассчитывать на праздную жизнь, и Товия сделался купцом, мечтая поскорее скопить денег для своих ученых занятий.&&

Именно эта светскость мышления, интерес к античному наследию и вера в свободу личности и государства — в той, конечно, степени, в которой она была возможна в теоцентричные Средние века, — и сближает «немолодого коротконого торговца» с юным арабским принцем. Абд-ар-Рахман из рода Умайя — реальное историческое лицо. Правда, согласно хроникам, он ни в какие тайные торгово-политические отношения не вступал и вообще в ранней юности отбыл в Испанию, а впоследствии стал эмиром Андалусии. Но человеком был таким, какого описала Мария Кондратова, — просвещенным и терпимым:

&&В отличие от своей просвещенной родни Абд-ар-Рахман водил дружбу не с одними лишь выходцами из Аравии. В его доме бывали образованные сирийцы и персы, он знал, о чем говорят на рынках Дамаска и Халеба, и даже летом предпочитал жить городе, в гуще людей и событий…
Основанный Абд-ар-Рахманом Первым и его потомками Кордовский халифат был не похож на другие средневековые государства, ни мусульманские, ни на христианские — в нем царила веротерпимость, без помех изучали античное наследие. Именно с мавританского Востока в Европу пришли взгляды и мысли, которые позднее оформились в идеологию эпохи Возрождения.

В рамках своей альтернативной истории Мария Кондратова задается вопросом, что было бы, если бы Абд-ар-Рахман встал во главе не далекой провинции на Иберийском полуострове, а всего мусульманского мира. И что было бы, если бы этот новый мусульманский мир сблизился с Византией — тогдашним центром христианской Европы? Могло бы не быть ужасов позднего Средневековья с его охотой на ведьм, и более близкого нам по времени Холокоста, и совершенно иными могли стать границы и даже названия современных государств. А эпоха Просвещения с ее культом разума, ставшая основой современной цивилизации, при том раскладе, что предлагает Мария Кондратова, не только непременно состоялась бы, но и наступила гораздо раньше, чем на самом деле.

Правда, сами герои ответов на вопрос «что было бы, если...» не узнают — они так и остаются жить в том альтернативном восьмом веке, в ярком, прекрасном, пропитанном пряностями мире Востока, который даже в параллельной реальности остается самим собой:

В пятницу торговля в Дамаске прекращалась рано: у купца за спиной пустели прилавки, закрывались торговые палатки и мастерские, затихал горячий людской гомон. <…> Многоликая, многоголосая толпа покидала крытые рынки, растекаясь про прилегающим улицам пестрыми красочными потоками. Кого тут только не было! Погонщики из Южной Аравии в белых бурнусах, прибывшие в Сирию по «дороге благовоний», и персидские купцы, водившие караваны по Великому шелковому пути. Темнокожие берберы и эфиопы, торговавшие золотом и драгоценной слоновой костью, и индусы в ярких одеждах, выставлявшие на продажу груз пряностей с далеких, неведомых островов.
Другие города, другие караваны:

Темная вода сонного озера
Президент параллельной реальности