Каждый Песах седеросидельцы открывают пасхальную Агаду и читают:
Вот что случилось однажды с рабби Элиэзером, и рабби Иегошуа, и рабби Элиэзером, сыном Азарии, и рабби Акивой, и рабби Тарфоном. Восседая (на Седере) в Бней-Браке, они рассказывали об Исходе из Египта всю ночь, пока не пришли их ученики и не сказали им: учителя наши, настало время утренней молитвы «Шма».
Для того чтобы понять, какого рода событие происходило в Бней-Браке, нужно совершить небольшой экскурс в историю и обрисовать контекст происходящего. За шестьдесят примерно лет до того весь еврейский мир потрясла катастрофа – римляне разрушили Иерусалимский Храм, средоточие богослужения, центр всей религиозной жизни. Жертвоприношения, соответственно, прекратились, потому что нигде, кроме Храмовой горы, приносить жертвы не разрешалось. Что теперь будет? Выживет ли иудаизм – истекающее кровью тело, из которого вырвали сердце? Чем мы заменим жертвы и храмовую службу? Какой новый облик примет ритуал, и что теперь составит основное содержание праздников? И, наконец, кто будет принимать все эти ответственные решения?
Вероятнее всего, именно в этот период создается новая концепция праздника Песах. До разрушения Храма праздник был весь построен на процедуре приношения и поедания пасхальной жертвы. Теперь приносить жертву стало невозможно, а значит, нужно действовать как-то иначе. Но как? Вариантов может быть несколько.
Второй вариант: вообще прекратить празднование Песаха в том виде, в каком мы его знаем и помним, порвать с традицией пасхальной жертвы и исхода из Египта, благо жизнь подкидывает темы поактуальнее. Что толку нам сейчас в Исходе, если мы сидим у разбитого корыта? Или, возможно, стоит принять христианскую (тогда еще только зарождавшуюся) концепцию освобождения от Закона в пользу Благодати и начать строить Храм человеческий на новых основаниях?
Третий вариант: выбрать что-то еще из пасхального идеологического набора и сделать это духовным центром праздника. Например, взять идею Исхода из Египта и поставить в центр пасхальной церемонии повествование об Исходе.
Первый путь можно отождествить с путем, которым идет консерватор раббан Гамлиэль, ставящий во главу угла упоминание о пасхальной жертве, маце и горькой зелени. Тогда понятно, почему его нет на Седере, сделанном явно по третьему из предложенных вариантов. А из четырех сыновей, задающих вопросы в Пасхальной агаде, последователем раббана Гамлиэля является первый – хахам («мудрец» или «умный»). Он спрашивает: Что это за свидетельства, уставы и законы, которые заповедал вам Г-сподь, Б-г наш?
Разговор с этим, казалось бы, лучшим из сыновей почему-то предельно короток и не очень нам понятен:
ואף אתה אמור לו: אין מפטירין אחרי הפסח אפיקומן
А ты скажи ему: после пасхальной жертвы не едят афикоман (см. Мишна Псахим 10:8).
Если наше предположение верно, тогда понятно, почему этот сын, с одной стороны, упомянут первым, а с другой - Агада занимается не им. Первым он упомянут по старшинству и близости к традиции Храма, а Агада разговаривает не с ним, потому что ей нечего ему сообщить.
То ли это христианин, главный идеологический противник раббана Гамлиэля, то ли просто еврей, который с момента разрушения Храма считает себя свободным от ярма Царствия Небесного и смеется над любыми попытками продолжать традицию. Мы не знаем наверняка. Одно ясно: человека этого нужно обезвредить. Ответ ему дается несколько более развернутый, но тоже весьма лаконичный:
Притупи ему зубы и скажи ему: «Это ради того, что Г-сподь совершил для меня при выходе моем из Египта». «Для меня», но не для него. Будь он там – не был бы вызволен.
Осталось два сына. Третий, «простодушный», вероятно, символизирует учеников мэтров, собравшихся в Бней-Браке. Эту аудиторию завоевывать не нужно, они безоговорочно примут указания своих учителей. Им достаточно вбить в голову нехитрый слоган, чтобы на вопросы окружающих они уверенно отвечали:
Сильной рукой вывел нас Г-сподь из Египта, из дома рабов.
Но главное, что интересует наш бней-браковский совет, – это завоевание новой аудитории, неохваченного электората, той массы растерянных евреев, которые даже «не знают, что спрашивать». К ним, «в народ», надо пойти и дать им новое учение. Учение, которое наладит полноценную религиозную жизнь в эпоху разрушенного Храма и сможет конкурировать с набирающим силу христианством. Этим учением стал раввинистический иудаизм, а его самым прогрессивным идеологическим механизмом, организующим народ в кульминационный день годового праздничного цикла, – пасхальный Седер. Этот новый Седер не зацикливается на жертвоприношении, тем самым напоминая о недавней утрате Храма и подпитывая чувства богооставленности, отчаяния и фрустрации. Его начало – в самом горьком и трудном периоде существования еврейского народа - египетском рабстве, естественным образом отождествляемом с актуальной ситуацией. Его кульминация – легендарные события Исхода. Его конец – месть обидчикам за пережитые страдания, чудесное избавление и прославление Всевышнего. Его слоган: "В каждом поколении обязан человек видеть себя, как будто он вышел из Египта".