Израильский театр «Контекст» открыл новый сезон премьерой «Миреле Эфрат». Старинная пьеса полузабытого автора мелодрам Якова Гордина впервые за много лет сыграна на русском языке (перевод Марка Сорского). Что привлекло в этом материале молодого израильского режиссера? Михаил Теплицкий недавно стал номинантом театральной премии «Золотая маска» за спектакль «Главное забыл» («Такой театр», Санкт-Петербург), что говорит о его вхождении в высшую режиссерскую лигу. Как художественный руководитель театра Теплицкий имеет возможность придирчиво выбирать репертуар. Значит, при прочтении «Миреле Эфрат» у него что-то болит и рвется наружу. Что же?

Признаюсь честно, раньше я пьес Якова Михайловича Гордина не читала - по причине незнания языка идиш, на коем сей автор творил на рубеже XIX--XX веков. А также по причине недостаточного знания английского, на который Гордина в основном переводили. Нашла было его знаменитую «Сиротку Хасю» в переводе на иврит, обрадовалась, принялась читать. Но от скулосводительной скуки, неловко признаться, уснула. Если в сон клонит — пьеса дрянь. Впрочем, допускаю, что перевод плох.

Откуда мне было знать творчество Гордина? В советские времена его имя замалчивалось, а если и упоминалось, то пренебрежительно. Все статьи о нем были написаны лет за тридцать до моего рождения. А в мои студенческие годы словосочетание «еврейский драматург» звучало настолько крамольно, что попросту вышло из употребления. В общем, советские театроведы отзывались о Гордине так: «мещанская мелкобуржуазная тематика», «слезливая мелодрама на манер Я. Гордина», «не отражает классовой борьбы». И еще писали, что Гордин, мол, воровал сюжеты где ни попадя. То Уильяма нашего Шекспира перелицует, то Виктора Гюго, а то замахнется на Горького (дореволюционного), по дороге перехватив маленько из Гауптмана. Но разве Бертольд Брехт писал на свои сюжеты? А как же Евгений Шварц? Да масса первейших драматургов только и делали, что использовали бродячие сюжеты. А бывало наоборот: в погоне за новым самобытным сюжетом создавалось что-то совершенно неудобоваримое и моментально сходило со сцены. Впрочем, может быть, Теплицкому и не нужен качественный текст?

Есть старая поговорка, приписываемая разным театральным деятелям, в том числе Мейерхольду: хороший режиссер может инсценировать что угодно, даже телефонный справочник. И правда, некоторые образчики советской драматургии 1920—30-х годов, которые Мастер ставил, сегодня невозможно читать без содрогания. А ведь эти пьесы волею Мейерхольда превращались в сценические хиты — с давкой у билетных касс, с толпами фанаток-поклонниц у служебного входа. И с плеядой мейерхольдовых учеников, которые стали звездами, сыграв в этих постановках первые роли. Мастер, маг и чародей театра, преобразил литературный кошмар пьесы, вдунул в нее жизнь. Вероятно, для того, чтобы не заморачиваться качеством исходного сырья, режиссеру надо быть Мастером, как Мейерхольд. И обожать риск, как он.

Куда безопаснее брать проверенные добротные пьесы, обреченные на успех, «самоигральные». А еще лучше — просто в кайф поэкспериментровать с классикой, столь бездонной, что всякий оттуда может черпать и выуживать сокровища. При этом снискать обожание внутри собственной труппы. Какой молодой артист не хотел быть Гамлетом? Какая актриса не грезила "Бесприданницей" или "Чайкой"? Какой перезаслуженный Актер Актерыч не мечтал о Короле Лире?

Но Теплицкому захотелось поставить классику еврейского театра. Выбор не так уж велик: «Колдунья» Авраама Гольдфадена или «Диббук» Семена Ан-ского. Шолом-Алейхема Теплицкий уже ставил.

Что у нас в сухом осадке? Инсценировки идишской прозы. Или семейные мелодрамы Якова Гордина. Как только я узнала, что Теплицкий репетирует «Миреле Эфрат», мне стало интересно: так ли плох Гордин, как о нем отзывались советские театроведы? Не поленилась поискать свежие публикации и выяснила удивительные вещи. Оказывается, Яков Гордин почитаем в Америке доныне, там он признан реформатором идишской драматургии. До Гордина на идише ставились в основном музыкальные незамысловатые комедии, которые историки театра почему-то называют опереттами. На самом деле это были подобия зингшпиля с бойкими диалогами и простенькими куплетами. Так вот, Джейкоб Гордин, уверяют американские театроведы, развернул еврейский театр лицом к серьезной мировой драматургии, взяв за образцы лучшее, что было ему доступно на тот момент: от философской трагедии до сентиментальной мелодрамы. С чутьем сцены у него было все в порядке. И планку хорошего вкуса Гордин старался держать на достойном уровне. Оказалось, что его драмы не сходили с подмостков на Западе. Лучшие актеры почитали за честь сыграть в них. Эти пьесы неоднократно экранизировались, наибольший успех выпал на долю фильма «Еврейский Король Лир», а также той самой «Миреле Эфрат».

Оказалось, в США торжественно отмечался 155-летний юбилей Гордина, а в 2007 году в Сиракузском университете (!) вышла в свет его биография, живо и занимательно написанная актрисой и литератором Бет Каплан: Finding the Jewish Shakespeare: The Life and Legacy of Jacob Gordin. Вот так неожиданность: еврейский Шекспир — не больше и не меньше!

Понятно, почему в советском театре Гордина не ставили. Он там был вовсе не ко двору. Социально чуждый. Эмигрировал в США задолго до Октябрьского переворота, при обстоятельствах весьма скандальных — удирал от царской охранки. Но преследовали Гордина не за социал-демократические взгляды и не за прокламации (такое бы ему власть большевиков зачла в плюс). Гордин был пламенным последователем учения графа Л.Н. Толстого, причем не на словах, а на деле: создал трудовую коммуну «Духовно-библейское братство». Пропагандировал сельское хозяйство для евреев. Увлекался баптистскими течениями. В своей публицистике призывал евреев отказаться от раввинистической традиции и жить по «библейским заповедям», очистив оные от поздних наслоений. Таким образом, Гордин в Российской империи сумел всем наступить на любимые мозоли: и русские толстовцы от него нос воротили, и свои евреи от синагоги отлучали. Куда такому подрывателю устоев бежать? Одна дорога — в Америку.

И вот уже там, занявшись всерьез театром, всю оставшуюся жизнь Гордин живописал в своих пьесах быт еврейской семьи. Не свободных американских евреев, а местечковых. Своих — миргородских, гродненских, слуцких — родимых евреев из Черты оседлости: богатых и бедных, глупых и умных, щедрых и скупердяев. Он использует народный юмор и народную мудрость — поговорки, хохмы и анекдоты — для придания живости диалогам, потому что без острого словца — какой идиш? Но Гордин-драматург силен не юмором. Он писал о своих сородичах сострадательно, порою — назидательно, он как будто с этим миром никак не мог расстаться. Хотел его, сидя у себя в Америке, законсервировать. Должно быть, это был его способ сохранения собственной личности. Рискну сравнить с Иваном Буниным: тот в эмиграции тоже все бродил мысленно по дворянским усадьбам, которые уже давно лежали в руинах, и не желал признать, что этот мир существует лишь в его голове, в его текстах.

Теперь, кое-что поняв о Гордине и его драматическом наследии, вернемся в израильские города Ашдод и Тель-Авив, где в марте состоялась премьера «Миреле Эфрат».

Для режиссера Теплицкого пьеса оказалась не мелодрамой, а настоящей трагедией распада, разрушения семьи. Он обостряет конфликт, насколько это возможно. Казалось бы, что нам до страданий какой-то богатой вдовы — коммерсантки Миреле Эфрат из Гродно? Это ведь почти мыло: богатые тоже люди. Ну, решила она женить обожаемого сыночка Йоселе (Данила Брук) на скромной девушке Шенделе из самой нищей семьи, специально отыскав таковую в забытой Богом глуши — в Слуцке. Ну, вышла трагическая ошибка: оказалось, что женить надо было на сироте, так как родители невесты начали отравлять жизнь матери жениха прямо накануне свадьбы. А отменить свадьбу нельзя: Йоселе уже без памяти влюблен в очаровательную рыжекудрую Шенделе (Евгения Шарова). И вот уже вся женская часть премьерной публики захвачена нехитрым сюжетом. Потому что каждая была однажды по одну из сторон этого конфликта. Или будет. Известно, что женщины — лучшие зрители в мире, а когда они начинают живо реагировать на каждую актерскую реплику, охают и смеются, — тут и мужчинам становится интересно.

Затем жизнь Миреле в собственном доме превращается в ад. Выказав поначалу кроткий нрав и втершись в доверие к свекрови, обольстительная юная Шенделе оказывается той еще стервочкой. Немного пообвыкнув и охмурив ласками своего юного мужа Йоселе (и превратив его в подкаблучника), Шенделе начинает сражаться со свекровью за власть в доме. А Миреле страдает, разрываясь между любовью к сыну и ревностью к этой маленькой опасной хищнице, которая своего не упустит. Постепенно Шенделе привлекает на свою сторону деверя Доню (Леонид Шнейдерман) и вселяет в дом Миреле своих родителей. Партия молодой невестки становится многочисленнее партии свекрови: в последней остаются лишь двое — служанка Махле да управляющий реб Шальмон.

В результате у Миреле отбирают все: внимание и заботу сына, драгоценности, любимое кресло, в котором ранее никто, кроме нее самой, не смел сидеть. Отбирают тишину в доме, которая необходима ей для работы: она — хозяйка большой фирмы, бизнес-леди. Госпожа Эфрат удачлива в делах, и мы узнаем из рассказов ее окружения и из собственного ее монолога, что богатства и положения в обществе Миреле добилась собственным трудом и недюжинным деловым талантом. Ибо в юности осталась с двумя маленькими сыновьями одна, а в наследство от покойного мужа ей достались одни лишь долги.

Александра Комракова явно дождалась своей звездной роли. С первой секунды мы ощущаем масштаб сильной личности. В ее стальном голосе и королевской осанке с самого начала читается трагедия. Миреле Комраковой странно выламывается из узенькой двери, ей тесно в провинциальной гостинице. Ее кресло на самом деле — трон (сценография и костюмы Полины Адамовой). Она распоряжается всеми властно, она говорит лишь то, что думает, она выбирает самые прямые пути, она не умеет притворяться. Миреле прекрасна и строга в своем элегантном (из парижского журнала) черном одеянии, словно вдовствующая монархиня. И почему-то за нее становится страшно: такие люди несгибаемы, они держатся до последнего и вдруг — разом ломаются. И Миреле-Комракова оказывается сломленной действительно неожиданно, когда вдруг срывается ее голос, и нет сил дышать. Отказ от борьбы за дело всей жизни — это поражение, которого она может не пережить. Ее глаза сухи, но уж лучше бы она разрыдалась. Совершенно блистательна мизансцена в финале, когда обессиленная Миреле цепляется за деревянную стену дома, словно внезапно ослепнув, тычется в нее в поисках выхода — а стена вдруг отъезжает вглубь, и Миреле вынуждена эту стену толкать и толкать, чтобы не упасть. Сыграть трагедийный безмолвный монолог спиной к залу — это высокое искусство.

Комракова и Теплицкий задумали Короля Лира в юбке. Но есть непреложный театральный закон: «короля играет свита». А у трона королевы должен быть свой шут. И здесь эту задачу выполняет Марина Калачинская в роли преданной служанки Махле. Гротескная горбатенькая фигурка, выразительные глаза на уродливом бледном личике. Бедняжка Махле все видит. У нее сердце болит за обожаемую госпожу. Подволакивая ножку, она снует по дому, пытаясь спасти хоть что-то, хоть как-то упредить беду. Тщетно. Она порой ни звука не произносит, но таким выразительным рубящим жестом машет рукой, словно бранится страшными словами. Актрисе удалось удивительное перевоплощение, ведь в жизни Марина Калачинская — красавица с лучезарной улыбкой, а не хромая дурнушка. Далеко не все молодые актрисы решаются на такое радикальное преображение, но когда решаются — оно бывает очень впечатляющим. Одна голливудская актриса как-то раз открыла журналистам секрет получения «Оскара»: надо просто позволить гримерам себя изуродовать — и приз киноакадемии у вас в кармане.

Управляющий Миреле, ее главный помощник реб Шальмон (Павел Кравецкий) сдержан, ироничен и умен. Сначала кажется, что он слишком хитер и нагло использует безоглядное доверие хозяйки себе во благо. Но вскоре замечаешь его тоскливый взгляд преданной собаки и понимаешь, что 30 лет подряд служить у красивой вдовы реб Шальмон может лишь потому, что безответно в нее влюблен. И вот он — долгожданный момент, когда она умоляет дать ей приют в его доме. Надежда вспыхивает в нем, вот-вот сорвутся слова признания. Но Миреле просит лишь разрешения быть компаньоном в деле: «Тридцать лет вы работали на меня, реб Шальмон. Разрешите же теперь и мне поработать на вас». Он изо всех сил старается не показать, что его сердце разбито.

Родители Шенделе Хана-Двойра и реб Нохумче представляют для актеров серьезную опасность. Они выписаны как комические отрицательные персонажи и несут ту самую долю народного юмора, которая призвана вызывать оживление в зале, оттенять драму. Здесь было очень легко впасть в гротескное преувеличение и комикование. Но и режиссеру, и актерам удалось сохранить чувство меры, они проходят по лезвию ножа, и в результате мы видим людей жалких, забавных, глуповатых и наивно-простых. Но это та самая простота, которая хуже воровства. Недалекая, напрочь лишенная такта Хана-Двойра (Олеся Алексеева) искренне не понимает, почему сватья Миреле держит с ней дистанцию, и всячески пытается навязать ей дружбу. Отвергнутая в своих притязаниях, она с дочерью начинает «дружить против» Миреле. Папаша реб Нохумче (Владимир Землянский) — доморощенный философ, казалось бы, добрый, безобидный тюфяк, любит потихоньку приложиться к рюмочке. Он затуркан женщинами в семье, а потому все время пытается доказать всем в городе, а прежде всего себе самому, что он ого какой умный. Но когда судьба дает ему шанс, упускает его самым бездарным образом, потому что глуп и ленив. А главное, рюмочек становится так много, что даже родная дочь брезгливо отстраняется.

Показательно, что актеры у Теплицкого совершенно не используют еврейский акцент. И правильно. Ведь когда русские актеры играют пьесу из жизни англичан, они не говорят с английским акцентом. В «Контексте» играют Гордина, как Ибсена. Да, Гордин все же не Шекспир. Но чем плоха семейная драма? На память приходят две похожие пьесы, где властная женщина-матриарх вершит судьбы домочадцев. Одна — финского драматурга Хэллы Вуолийоки: трилогия о «Старой хозяйке Нискавуорн». И русская «Васса Железнова» Горького. Но только не второй вариант, который Горький подогнал под стандарты «социалистического реализма», им же самим изобретенного, для чего искусственно ввел в действие большевичку Рашель. А первый вариант «Вассы Железновой», где никакими большевиками и не пахло, но было неуловимое предчувствие краха этого дома и этого мира. Если Гордин заимствовал данный сюжет у Горького, то, право, у него был хороший вкус.

…Дом Миреле Эфрат пока еще крепок. Но за окнами — все время идет дождь. Все приходят оттуда промокшие. Выставляют сушиться зонты. Махле постоянно ворчит, вытирая натекшие лужи и грязные следы. И все чаще за этими крепкими стенами слышны раскаты грома, а в окнах вспыхивает молния. Век грозы еще впереди. И грохот бомбежек, и вспышки пожаров. Дом семейства Эфрат обречен. Как обречены многие еврейские дома Европы. Герои пьесы об этом не ведают. Но оттого, что режиссер и мы с вами это знаем, страдания Миреле не кажутся менее глубокими. Она на самом деле убеждена, что нелады с невесткой — самое большое горе. А мы понимаем, что настоящее горе еще впереди, а пока важно ценить тепло семейного гнезда и то, что все живы-здоровы. Ведь за окнами враждебный мир, и предчувствие беды уже витает над этим уютным мирком. Но режиссер дает нам поверить в Спасение — появлением светлого мальчика, внука Миреле, солнечного лучика надежды. А как же жить иначе?