Эта подборка переводов Леонарда Коэна не полна, но некоторые вещи в ней вполне очевидны. Очевидно, в частности, что перевод как читательская и слушательская практика совершенно оправдывает себя. Что, сопоставляя разные переводы разных текстов разных переводчиков, получаешь интересную картину, на которой изображен не только переводимый автор, но и разные читательские страты — возрастные (как ни странно), культурные (что не новость) и эмоциональные (объяснимо). Вряд ли это свежая мысль, но вживую — в концентрированном виде — очень увлекательно наблюдать, что происходит с читателями одного автора. Наглядности ради "Букник" приводит здесь шесть текстов шести участников вечера «О любви и ненависти», посвященного Леонарду Коэну, — в переводе на русский и белорусский.
Голос в самолете над Европой
я больше не одинока.
Я согласна быть твоим другом
если ты сможешь вспомнить
обо мне что-нибудь
настоящее.
Правильно, да,
по вечерам я обычно
надевала красный свитер.
Годы свели нас снова.
Приведи спинку сиденья
в вертикальное положение.
Ты приземляешься в Вене,
где я покончила с собой
в тысяча девятьсот
шестьдесят втором.
Перевод Станислава Львовского
О доблестях и добродетелях
чтоб водилы, забыв про все,
пялились мне вослед
умей я, прямой, как струна,
скользить в прозрачной воде,
там, где рыбы и водяные змеи;
знай я, как это: падать,
слишком близко поднявшись к солнцу…
да разве торчал бы я в комнате,
читая тебе стишки
и мечтая о… (промолчу), —
в такт движению твоих губ?!
Перевод Антона Нестерова
Ранее был опубликован в журнале «Иностранная литература» (2006, № 11)
Будучыня
Мой тайны храм, люстраны схоў —
Сумна ў катавальні. Дзе ахвяра?
Дай мне ўладу і кантроль
Над усім, што церпіць боль,
І кладзіся побач — гэта кара!
Зьнесла крэкам паўстрахі.
Што звычайныя грахі,
Што садомскі — ўсё адно з табой мне.
Дай мне зноў вялікі пост,
Генацыд і галакост:
Будучыня — проста сьмерць на бойні!
Усё на глум, на глум,
Былое — сьмецьце.
Толькі рэшткі,
Рэшткі ўсё віруюць увушшу.
Завея, завея ўва ўсім сьвеце
Й апрамецьце,
Як навала,
Зруйнавала ўшчэнт душу.
Мне крычаць: ПРЫЗНАЙ ВІНУ!
Але чаму адну?
Мне крычаць: ПРЫЗНАЙ ВІНУ!
Чаму ўсяго адну?
Я табе амаль ніхто,
Я нуль, падзелены на сто,
Маленькі вечны жыд, што піша Тору.
Я глядзеў на ўсё, што ёсьць,
І паўсюль адно мілосьць
Прарастае часам у прастору.
Вунь прыйшоў твой пасланец —
Расказаць, што ўсім канец,
Пасланец суворы й непадкупны.
Неба падае згары,
Д’ябал дыхае ўнутры:
Будучыня — бойня. Хто наступны?
І раптам лясьнецца заходні ўвесь канон,
Жыцьцё тваё пакоціць пад адхон:
Агні на трасах і пачвары наўздагон —
З танцорам у белым…
І ўбачыш галавою ўніз яе:
Сукенка да зямлі не дастае…
І ўсе падонкі вершаваньня,
Што скуголяць,
Як маньяк над мёртвым целам, —
З танцорам белым…
Дай мне зноў вялікі пост,
Генацыд і галакост,
Дай мне ўкрыжаваньне ў Хірасыме.
Зьнішчы новае жыцьцё,
Усё адно, чыё дзіцё, —
Будучыня здарыцца з усімі!
Перевод Андрея Хадановича
Ранее был опубликован в журнале «ARCHE» (2005, № 2)
Аллилуйя
Возьмешь его, и все поет,
Но ты не любишь музыку,
Смотрю я
Она идет то вниз, то вверх
Минорный дождь, мажорный смех
И в сердце вдруг забрезжит
Аллилуйя
Аллилуйя, аллилуйя
Аллилуйя, аллилуйя
Любовь близка, разлита тушь
Она шагнет под лунный душ
Небесной красотой тебя
Чаруя
Она зажжет на кухне свет
И кудри лягут на паркет
И с губ твоих сорвется
Аллилуйя
Аллилуйя, аллилуйя
Аллилуйя, аллилуйя
Сестричка, я бывал не раз
В твоей квартирке, как сейчас,
Я тихо пел,
Твой сон спугнуть рискуя
Я видел твой победный флаг,
Но любовь — не ворох постельных драк,
А надломленная жизнью
Аллилуйя
Аллилуйя, аллилуйя
Аллилуйя, аллилуйя
Бывало, ты шептала мне,
Что происходит там, на дне
Твоей земной души,
Теперь грущу я…
А ты помнишь, как
Все исчезли «но»,
И белый голубь влетел в окно
И каждый выдох наш был
Аллилуйя?
Аллилуйя, аллилуйя
Аллилуйя, аллилуйя
Что ж, может, бог и вправду есть,
Но я считаю, лучше месть,
Чем, по щеке поймав,
Давать другую!
Что нужно мне? Не свет в ночи,
Не дух святой, от небес ключи,
А надломленная жизнью
Аллилуйя!
Аллилуйя, аллилуйя
Аллилуйя, аллилуйя
Перевод Андрея Снегова
Публикуется с разрешения переводчика и исполнителя
Званый обед в Квебеке
Спустя несколько дней после крещения Катрин Текаквиту пригласили на званый обед в Квебек. Присутствовали маркиз де Траси, интендант Талон, губернатор маркиз де Курсель, вождь могавков Крин (один из свирепейших адептов, каких только знало христианство), и множество прекрасных дам и господ. Власы их благоухали. Все были элегантны, как умеют быть элегантны лишь граждане в двух тысячах миль от Парижа. В каждой беседе цвело остроумие. Масла не передавали без афоризма. Обсуждалась работа Французской академии наук, которой исполнилось всего десять лет. На некоторых гостях пустила побеги новинка, покорившая Европу, — пружинные карманные часы. Кто-то описывал другой свежеизобретенный часовой прибор — маятник. Катрин Текаквита тихонько слушала. Опустив голову, приняла комплименты игольчатым узорам на платье оленьей кожи. Длинный белый стол спесиво сиял хрусталем, серебром и цветами ранней весны, и на мгновенье глаза ее утонули в этом великолепии. Статные слуги разливали вино по бокалам, что уподоблялись розам на длинных стеблях. Сотня свечей горела и отражалась в сотне серебряных приборов, ароматные гости трудились над кусками мяса, и на секунду рой мигающих солнц обжег ей глаза, выжег аппетит. Крошечным взмахом руки, нечаянным и невольным, Катрин опрокинула свой бокал. И уставилась на пятно в форме кита, окоченев от стыда.
— Ничего, — сказал маркиз. — Ничего страшного, дитя мое.
Катрин Текаквита сидела недвижно. Маркиз вернулся к беседе. Что-то о новом военном изобретеньи французов, штыке. Пятно стремительно растекалось.
— Даже скатерти захотелось хорошего вина, — пошутил маркиз. — Не бойся, дитя мое. За то, что уронила бокал, не наказывают.
Несмотря на обходительную работу слуг, пятно ползло и окрашивало скатерть. Разговоры пошли на убыль, гости следили за поразительным его продвижением. Пятно затопило скатерть целиком. Беседа оборвалась, когда густо покраснела серебряная ваза, и розовые цветы в ней тоже не устояли перед пурпуром. Красивая дама закричала от боли, когда стала пурпурной ее изящная рука. Несколько минут — и случилась полная цветовая метаморфоза. Вопли и проклятия зазвучали в пурпурном зале, а лица, одежды, гобелены и мебель погружались в пурпурную тьму. За высокими окнами в лунном свете мерцали снежные сугробы. Все общество, господа и слуги, обратили взоры туда, будто надеясь увериться в разноцветье вселенной. У них на глазах эти кучи весеннего снега окрасились пролитым вином, и сама луна обрела тот же царственный оттенок. Катрин медленно поднялась.
— Полагаю, я должна перед вами извиниться.
Перевод Анастасии Грызуновой
Роман «Прекрасные неудачники» был опубликован в издательстве «Аналитика-Пресс» (2001)
Как произносить поэзию
Какого выражения требует эпоха? Эпоха не требует вообще никакого выражения. Мы видели фотографии безутешных азиатских матерей, нас не интересует агония твоих мятых и перепутанных органов. Тебе не удастся отразить на лице то, что могло бы соответствовать ужасу этого времени. И не пытайся. Ты лишь подставишься презрению тех, кто глубоко чувствует. Мы видели кинохронику о людях в крайностях боли и разложения Все знают, что кушаешь ты хорошо и тебе даже платят за то, чтобы ты тут стоял. Ты играешь людям, пережившим катастрофу. Так что нишкни. Произнеси слова, передай данные, отойди в сторону. Все знают, что тебе больно. Ты не можешь сообщить публике все, что знаешь о любви, в каждой строчке любви, которую произносишь. Шагни в сторону, и они поймут, что ты знаешь, потому что они уже это знают. Тебе нечему их научить. Ты не прекраснее их. Не мудрее. Не ори на них. Не суй всухую. Это плохой секс. Если показываешь очертания своих гениталий, — давай что обещаешь. И помни: людям на самом деле не хочется акробата в постели. Ведь что нам нужно? Быть ближе к естественному мужчине, ближе к естественной женщине. Не делай вид, что ты любимый певец с огромной и верной аудиторией, которая следит за всеми взлетами и падениями твоей жизни вплоть до этого самого момента. Бомбы, огнеметы и прочее говно уничтожили не только деревья и деревни. Еще они уничтожили сцену. Ты что, думал, твоя профессия избежит всеобщей разрухи? Сцены больше нет. Софитов нет. Ты среди людей. Значит, будь скромнее. Произнеси слова, передай данные, отойди в сторону. Будь сам по себе. Сиди у себя. Не выставляйся.
Это внутренний пейзаж. Оно внутри. Он приватен. Уважай приватность материала. Все эти фрагменты были написаны в молчании. Мужество игры — в том, чтобы их произнести. Дисциплина игры — в том, чтобы их не нарушить. Пускай публика ощущает твою любовь к приватности, хоть никакой приватности и нет. Будь хорошим блядвом. Поэма — не лозунг. Она не сможет тебя рекламировать. Она не продвинет твою репутацию восприимчивого. Ты — не жеребец. Ты — не дама-убийца. Вся эта срань про гангстеров любви. Вы изучаете дисциплину. Не изображай слова. Слова умирают, когда их изображаешь, они вянут, а нам остаются только твои амбиции.
Произноси слова с четкой точностью, как проверял бы список сданного в стирку белья. Не надо эмоций по поводу кружевной блузки. Не надо эрекций, когда говоришь "трусики". Не стоит дрожать из-за полотенца. От простыней не должны слипаться глаза. Не нужно рыдать в носовой платок. Носки здесь не для того, чтобы напоминать о странных и дальних дорогах. Это всего лишь твое белье. Твоя одежда. Не подглядывай сквозь нее. Носи.
Поэма — информация и только. Это Конституция внутренней страны. Если начнешь ее декламировать и раздувать благородными намерениями, окажешься не лучше политиков, которых презираешь. Станешь, как прочие, махать флагом и дешевейшим образом взывать к какому-то эмоциональному патриотизму. Считай слова наукой, а не искусством. Они — отчет. Ты выступаешь перед собранием клуба исследователей Национального географического общества. Этим людям отлично известен риск скалолазания. Они чествуют тебя, принимая это как данность. Если же начнешь тыкать их носом, это оскорбит их гостеприимство. Расскажи им лучше о высоте горы, о снаряжении, которое брал, побольше подробностей о поверхностях и о том, сколько времени ушло на их преодоление. Не понуждай публику к ахам и вздохам. Если ты достоин ахов и вздохов, то не по твоей оценке события, а по их. Это будет в статистике, а не в дрожи голоса, не во вспарывании воздуха руками. Это будет в данных и в спокойной организации твоего присутствия.
Избегай росчерков. Не бойся быть слабым. Не стыдись усталости. Ты хорошо выглядишь, когда устал. Ты выглядишь так, будто можешь тянуть вечно. Теперь приди в мои объятья. Ты — образ моей красоты.
Перевод Максима Немцова
Текст готовился к публикации в издательстве «Ультра.Культура»; публикация не состоялась по не зависящим ни от кого обстоятельствам
И другие места, где нет того, кто есть:
Нет Леонарда Коэна
Нет Боба Дилана
Нет Ника Рок-н-ролла
Нет Штирлица