Умка она, как известно, сто лет как Умка. «Легенда русского рока» (одна из). «Бабушка русских хиппи» (ну какая она, к черту, бабушка!). «Русская Дженис Джоплин». И так далее. Умка богато и разнообразно дефинирована, так что глупо изобретать новые парадоксальные определения и красочные эпитеты. На одноименном сайте можно почитать краткую характеристику ее творчества и пространную биографию – себя и группы, очень внятную, подробную, а главное – из первых рук. Так что писать историю мы тоже не будем.

Но дело в том, что дефиниции, история или даже музыковедческий или поэтический анализ если и объясняют, чем Умка уникальна и почему ее так любят (а кто не любит, уважает), то не очень убедительно. Как известно, до недавнего времени группа «Умка и Броневичок» бытовала в устном и народном формате – формате живой музыки и самиздата, без институциализации, без корней. И представляется вполне последовательным написать здесь рассказ об Умке в формате живой истории, портрет Умки в исполнении современников. Это будет не строгая «объективная» реальность, а эмоции, конечно же субъективные, иногда авторские, приправленные попыткой анализа, иногда – вообще анонимные. Вот так. Ну да на что вам эта реальность, понятие крайне сомнительное.

***

Умка. Последний русский экзистенциалист, идеальный хиппи и, наконец, просто красавица.
Почему-то никогда раньше не была на ее концертах. Конечно, это было упущение. Надо слушать много, и надо быть близко.
Как ей удалось такой сохраниться в этой Москве, в Москве после конца 90-х? Ни намека на мутацию в направлении русского middle-класса. Искусство очень consistent, вне моды, без заигрываний, без фишек, без намеков на пост-. Простое, скромное, прямое, сильное. Искусство, которое не кричит о том, что оно – искусство. Это то самое, по чему я очень тосковала. [А у всех остальных] – выебоны заебали.

***

Ну вот известно, что Умка-девочка захипповала до небес, а потом – семья и наука, а потом – бросила мужа, сына и институт. Но наукой еще продолжала заниматься. Я был на одной конференции, в 95-м, где она должна была делать доклад про Хармса и дзен. И приготовила книжку толстую, и хэндауты к докладу, все дела. А потом – вышла на кафедру с пепельницей и сожгла в ней эти хэндауты. Речь, собственно, должна была пойти о тексте Хармса «Есть ли что-нибудь на земле...», который сейчас только ленивый не сравнил с дзен-буддистским коаном.
А сын ее, узнав об этой акции, сказал: «Мама, что ты наделала! Ведь филология – это единственное, что связывало тебя с нормальными людьми!»

***

Умка – мультяшный псевдоним. И, было время, волосы как вороново крыло и знатный шнобель – этакая ворона Каркуша с гнусавым голосом. А если из современных мультперсонажей – Масяня: такая девочка-мальчик, то брюзжит, то смеется, и главное – всегда пестует в себе долю здорового цинизма.
Не посмею сказать, что главное, но очень важное в Умке – самоирония. Она сама неизменно упоминает это необходимое качество чуть ли не в каждом интервью. Качество, столь несвойственное современному женскому року, представительницам которого лишь бы найти себе фамилию покрасивее да выставить себя роковой женщиной с необыкновенной жизнью и необыкновенными чувствами. А тут на сцене не femme fatale, не прекрасная дама, а юродивая - ходит с пакетиком, аскает деньги у населения, пьет кефирчик,
клоун – протыкает пальцами мыльные пузыри, таращит глаза, язык показывает,
училка-воспиталка – «Девочки вперед, мальчики назад». «Вы хоть знаете, что такое «одиозный»? «Слезли со сцены, встали сюда, отошли туда». «Те, кто понял, быстро объяснили тем, кто не понял».

***

Первую песню Умки я услышала в исполнении одного парня, гитариста группы *.
Он тогда начал за мной ухаживать, а я думала, что это его песня, и велась.
А песней были «Лошадки». Они и посейчас мои самые-самые.

***

Казалось бы... Если послушать песни, внимательно послушать песни, послушать треп со сцены, еще почитать немножко вокруг да около, то вполне можно прийти к выводу, что Умка – это
Sex – drugs – rock-n-roll
Liberté – égalité – fraternité
хайр – трасса – фри лав – пипл – ништяк – ... – ...
Но Умка, как любой настоящий художник, как, собственно, любая личность, выше – ну или шире – этой парадигмы, этих «измов», этих категориальных рамок, зачастую кажущихся анахронизмом, по крайней мере – в таком вот лексическом выражении. В этом смысле – вписанность в парадигму/поколение vs. уникальность – Умка, действительно, такая же, как все, только лучше.

***

Был на Умке. Диво, как хорошо было. Умка — живая. Таких мало.

Аня – это культовая личность.
...Я вот тоже вспоминаю первый её концерт, на котором я был, – это было ОЧЕНЬ сильно и свихнуло напрочь, до сих пор вспоминаю, а ведь десять лет прошло.

***

При всей кажущейся простоте мессиджа (условно – хипповского) и при всем засилии хипповского же жаргона, Умкина поэзия временами довольно сложно устроена, в основном за счет щедрого использования цитат, аллюзий и разнообразных «устойчивых выражений», которые возникают тут в самых неожиданных комбинациях. Филологическая школа не ушла в песок. Поклонники у Умки тоже не лыком шиты и составили целый огромный список под названием «Справка по первоисточникам», и, как это обычно бывает, наверняка добрую четверть аллюзий, раскопанных ценителями, автор в голове не держал. Дело, впрочем, не в количестве, а в способе обработки оного вторсырья. Умка играет цитатами и фразеологизмами, нанизывает их на общее слово (Возьми с полки пирожок / Положи туда зубы; Оставь надежду всяк входящий сюда / Оставь-оставь ее мне), и смысл тут зачастую один: травестия пафоса, ирония, самоирония.

А можно попробовать копнуть глубже. Если в Умкиной поэтике омонимия столь важна, что чуть ли не в каждом втором тексте порождает шуточку-прибауточку (Двадцать лет спустя рукава; Карта мира, ты бита; Люби трубача и тебе труба и т.д.), а в некоторых даже удостаивается специальной декларации (Газ бывает, чтобы гореть, / Газ бывает, чтобы жать), то, наверное, это что-то значит. Возможно, это приоткрывает нам дверь в тайну авторского мировосприятия. Авторского отношения к способности языка отражать реальность. Авторского отношения к реальности как таковой, ее много/неоднозначности. Впрочем, скорее всего, это значит лишь одно: у автора мозги повернуты на вылавливание в языке омонимов – так же, как у некоторых мозги повернуты на составление палиндромов.

***

То, за что я люблю Умку, можно выразить цитатой Мои одноклассники стали тетеньками и дяденьками. Такое вот нежелание вырастать, становиться взрослым в плохом смысле, по-тупому взрослым, по-мещански взрослым.

***

Продолжим цитату:
Как трудно взрослеть, когда уже поздно взрослеть
Мои одноклассники стали тетеньками и дяденьками
А я не хочу, я все время куда-то лечу
Подайте веселенького или сладенького
Пирожного, мороженого
Феллини, фри-лов и Битлов...
Но кто-то уже начинает отлов, начинает отлов.

При всем нежелании взрослеть, консервации стиля, поведения и идей, тема времени и его небесконечности возникает со всей своей жестокой неизбежностью. Я помню, как Умка с вполне явственными слезами в голосе пела «Мы обычные люди под сорок»:
Все, кто мог сойти с ума, уже посходили
Все, кто мог умереть, давно уже в могиле
...А у нас все в порядке
...Мы победили

При всем фри-лаве и нашивании цветочков, шуточках и озорстве, иронии и самоиронии, безусловном оптимизме и позитиве, очень важна – чем дальше, тем более – в Умкиной поэзии тема безысходности и смерти. Смерти без ада, рая, без загробного мира, без религиозных перспектив и без поэтических красивостей, смерти как абсолютного конца. Эта тема, естественным образом, самая высокоштильная у Умки и, наверное, самая сильная. И приступает к ней Умка не лирично-меланхолично, а максимально резко, манифестно, ультимативно, яростно, отчаянно. Она не раскрывает тему смерти, а расправляется с ней.

Иди ко мне скорей
И мы с тобой сыграем в ящик.

Газ бывает, чтобы гореть
Газ бывает, чтобы жать
Небо, чтобы в него смотреть
Земля – чтобы в ней лежать.

…Отсюда – в рай без пересадки
Оо, здравствуй, это я
Оо, поздно пить таблетки
Оо, поздно пить боржом
Оо, раковые клетки
Кромсать кухонным ножом

Зубы рвать и когти рвать, в небо синее плевать
Только б не на вечной койке век бескрайний вековать
Ненавижу тот матрас, на котором в первый раз
Я узнаю, что такое не дышать и не вставать.

Ну и, пожалуй, вот еще песня в тему:
Мы висели на кокосовой пальме, кругом была вода
И мы знали, что отсюда мы не слезем никогда
Ты не волнуйся, мама, ничего не будет хорошо
...Пока мы скачем по планете, валяем дурака
Пока живем на белом свете, привет-пока
Ты не волнуйся, мама, ничего не будет хорошо.

И это не с тем смыслом, что хорошо будет потом, а с тем – что потом будет никак. И конечно же, нехорошо лучше, чем никак. Как у раннего Бродского: Смерть – это только равнины, жизнь – холмы, холмы.

***

Вчера мы были на презентации книги Лены Погребижской "Исповедь четырех". Книгу я уже прочитала, местами по 2-3 раза. Самое большое впечатление, как оказалось, на меня произвела Умка (Анна Герасимова). Я уже осторожно, как сильнодействующее психотропное, начинаю выуживать из Сети и слушать ее песни. Пытаюсь понять, почему все-таки «ничего не будет хорошо».

***

Ох, Умка. Мой предыдущий муж так ее любил, так ее любил, все время ставил только Умкины кассеты, ходил на все сейшна. Да и вообще – было время, все вокруг меня говорили об Умке. Так что я – нет, дудки. Ни на один концерт так и не сходила и слушать не желаю!

***

Анна Герасимова покорила меня с первого взгляда – голосом и рок-н-рольным драйвом, а со второго – уместной филологической эрудицией. Впрочем, эти слова бессильны и не объясняют, почему большинство песен, которые мы слушали, скажем, в середине 90-х, сейчас слушать не то чтобы невозможно, а как-то… некогда. Я перестала следить за творчеством X, покупать новые альбомы Y, ходить на концерты Z. А вот к Умке у меня завидное постоянство.
В первый раз я увидела Умку на каком-то сейшне на Гоголевском бульваре. Умка не была главным блюдом, но после нее никого слушать было уже невозможно. Потом были всякие сто раз переписанные кассеты с записями квартирников 90-х гг. в Москве и легендарного – в Рамат-Гане:
А сейчас по просьбе Вероники из города Тель-Авива исполняется песня про объедки.

А потом мы пошли на концерт в клуб «Форпост» (нынче уже закрытый), очень удачный концерт, занят каждый миллиметр пола-стульев-всех возможных поверхностей, Умка поет:
Река времен в своем стремленьи
Уносит все дела людей
И топит в пропасти забвенья
Народы, царства и царей..
Думаю, это была импровизация. Публика находилась на такой волне, что готова была просветлиться и от текста телефонного справочника. Державин подошел вполне.

А дальше... В учебниках напишут, что любовная лирика в творчестве Анны Герасимовой уступила место гражданской и философской. У Умки есть гражданская позиция – мне, честно, говоря, лень уточнять, какая именно, но мне важно, что она есть. А еще: Умка поёт, что
Где-то за большой рекой, говорят, такой покой,
Не взмахнуть там и ресницей, а не то чтобы рукой
и при этом говорит, что не любит думать о смерти.
И мне кажется, это не конец, Света.

***

Я люблю, когда истошно.
Я люблю, чтоб так честно, что аж больно.
Люблю, когда орут.
Люблю, когда как бензопила.
Как ультразвук.
Эта нервная тетка, истеричка с гитарой – для меня в самый раз. Она не врет. Иногда ошибается, но никогда не врет.

***

Я, надо признаться, давно собираюсь что-то написать об Умке, очень давно. Но настоящую любовь не то чтобы нельзя выразить словами – нельзя привить заочно. Умку надо видеть. Ну и, конечно, слушать. Она больше, чем волосатый ублюдок. Чем обычная тётя за сорок. Чем специалист по обэриутам и переводчик битников. Чем негламурный кумир негламурных подростков. Чем человек, тридцать лет не изменяющий своему кредо, не предавший, не продавшийся и при этом – не загнанный в подвально-квартирный формат. И даже больше, чем «легенда русского рока» – что бы это ни значило.

Я хотела спеть вам про все дела
Но забыла все слова, кроме слов:
Без меня не завертится мир.

Большое спасибо Умке за то, что она есть.

А также – за вербальный и визуальный, намеренный и ненамеренный вклад в этот материал – спасибо Лие Рубштейн, Куле, Лене Модель, Асе Вайсман, Ане Школьник, Яше Лобкову, emahunt, dpetrov, maid-beddlam, repeisha, malinovyj.