Широко открытые глаза
עינים פקוחות
Израиль, 2009
Режиссер: Хаим Табакман
В ролях: Зогар Штраусс, Ран Данкер, Тинкербелл, Цахи Град

Однажды по английскому ТВ показывали передачу о природе и причинах гомосексуализма. Там, среди прочего, рассказывали о так называемом «эффекте старшего брата» – неоднозначной гипотезе канадского ученого Энтони Богарта. Выражаясь доступным языком, суть ее в том, что иммунная система матери воспринимает каждого последующего сына как инородное тело и пытается «переиначить» под свою, женскую, сущность. Иными словами, идея заключается в том, что чем больше у мальчика старших единоутробных братьев, тем больше у него шансов стать геем. Через некоторое время на том же английском ТВ транслировали документальный фильм об ортодоксальной еврейской общине Лондона. Одна хозяйка на вопрос журналиста «Сколько у вас детей?» с гордостью ответила: «Десять мальчиков». На идише такую мать-героиню назвали бы «гебенчте маме» – благословил Всевышний десятью сыновьями. Тут-то и всплыла в памяти теория Богарта: как быть, скажем, десятому сыну благословенной мамы, выпестованному «для Торы, хупы и добрых дел», который неожиданно осознает свою гомосексуальность? И если у него хватит духу признаться себе в этом, то что следует делать: душить ее как йецер ха-ра (дурное начало), или примириться, потому что таким его создал Всевышний?

Эту дилемму и пытается если не решить, то хотя бы обозначить, режиссер Хаим Табакман в фильме «Широко раскрытые глаза» («Эйнаим пекухот»). В Лондоне его показывали в рамках 24-го Лондонского кинофестиваля о сексуальных меньшинствах. В зале был аншлаг, какой случается не на всяком блокбастере с многомиллионным бюджетом и коллекцией «Оскаров». Перед показом выступили два представителя «Jewish Lesbian and Gay Group»: в религии, мол, гомосексуализм – не грех, его просто не существует. А как относиться к тому, чего не существует?

Прежде, чем начать разговор о фильме, стоит заметить, что название его отсылает к картине Стэнли Кубрика «Широко закрытые глаза», в которой супружеская пара Билл и Элис Харфорд, устав от обыденной семейной жизни, изучают границы своих сексуальных потребностей и фантазий. Этот фильм вышел в 1999 году, супружеская пара Том Круз и Николь Кидман, сыгравшие мужа и жену, расстались после съемок.

Примечательно, что главные герои, которые в фильме были американцами по фамилии Харфорд, в повести Артура Шницлера – евреи. Больше того, в фильме есть эпизод, где героя оскорбляют гомофобы, в повести же речь шла об антисемитизме. Другими словами, изначально, вероятно, предполагалось исследование именно еврейской сексуальности, а не сексуальности вообще. И это возвращает нас к картине Хаима Табакмана, в которой внимание сосредоточено на сексуальных фантазиях и потаенных желаниях членов еврейской общины.

За стенами кинотеатра лило как из ведра, и так же лило на экране, где главный герой – Аарон, переваливший за тридцать ортодокс, не без труда взломал замок мясной лавки покойного отца: ключ потерялся, а продолжать семейное ремесло надо. Из непроницаемой пелены ливня появился и вошел в лавку – и в жизнь Аарона – приезжий студент йешивы Эзри. Одинокий и неприкаянный, он оказался без знакомых в чужом городе. В лавку к Аарону он зашел позвонить, тот предложил посетителю переждать дождь. Как выяснилось из дальнейшего немногословного разговора, Эзри недавно приехал в Иерусалим и ищет работу. Аарону нужен помощник в мясную лавку, и он предлагает Эзри место и временное жилье в комнатушке, отданной под склад.

Аарон неразговорчив и неулыбчив («Где ты видел, чтобы мясник улыбался?» - бросает он Эзри), сдержан и отстранен. Эзри тем временем старательно обучается ремеслу мясника и рисует по ночам, сидя на крыше лавки, а зритель узнает, почему Эзри приехал в Иерусалим: из-за любовной связи с другим студентом йешивы – тот больше не желает его знать.

В канун шаббата Эзри уговаривает Арона поехать с ним на омовение в источнике, и Аарон соглашается, хотя обещал помочь жене с приготовлениями к шаббату. На омовении Аарон заходит в воду в трусах, как того требует скромность (в отличие от менее стыдливого Эзри), и на глазах преображается, как будто ледяная вода смывает с него скованность и отчужденность. Оба резвятся в воде как дети, борются и в шутку топят друг друга. Некоторые рецензенты утверждают, что Эзри фактически совратил Аарона во время совместного омовения, но не стоит торопиться с выводами. Купание в источнике – действительно поворотный момент в отношениях Аарона и Эзри, обозначающий безусловное сближение, но вовсе не факт, что это сближение – сексуальное. Режиссер намеренно оставляет какую бы то ни было определенность за кадром.

После совместного купания мастер и подмастерье становятся друзьями. Аарон приглашает Эзри к себе домой на шаббат, они вместе ходят в синагогу и изучают Тору в классе раввина Вайсбена. Однажды Аарон просит Эзри нарисовать его портрет. Воодушевленный Эзри пытается показать свои чувства к Аарону, но тот твердо останавливает юношу. В этот момент он прекрасен: окрыленный сознанием того, что одержал верх над своим йецер ха-ра, он пламенно призывает Эзри восторжествовать над запретной страстью, которой Творец испытывает их обоих. Создатель, утверждает он, удостаивает таким искушением только особых людей, но Он же дает им силы выстоять. Очевидно, что Аарон уже много лет противостоит своей гомосексуальности. И столько силы и твердости в его словах, что у зрителя не остается никаких сомнений относительно его выбора.

После этой сцены тем более ошеломляет центральный эпизод фильма. Аарон нервно наблюдает из коридора, как Эзри разделывает в каморке тушу. «Почему ты всегда такой серьезный? Работа закончена, улыбнись!» – говорит Эзри. Аарон молча переступает порог комнаты и гасит свет, не спуская глаз с помощника. Считанные секунды лицом к лицу полны зашкаливающей, но еще не выпущенной на волю страсти. Каждый из них делает движение навстречу друг другу и отступает, не решаясь на последний шаг. И только когда ни они, ни зритель больше не могут выдерживать это напряжение, Аарон, как в омут головой, бросается к Эзри.

Они тайно встречаются, и режиссер от подробностей физической близости оставляет только сцены щемящей нежности, с которой эти двое обнимают друг друга. Тем временем улей начинает гудеть. Слухи о репутации Эзри разносятся по кварталу, жители начинают подозревать недоброе и судачить. Раввин Вайсбен предостерегает Аарона от опасности и советует не общаться с Эзри. Полиция нравов сначала предупреждает Аарона, потом открыто ему угрожает. Эзри начинают травить, атмосфера накаляется. Аарон, богобоязненный еврей и примерный семьянин, разрывается между семьей и любовником, с которым не в силах расстаться. Когда же раввин спрашивает, почему подмастерье все еще живет в лавке, Аарон отвечает: «Потому что я ожил. Он нужен мне», – и получает от раввина звонкую оплеуху.

В конце концов, после открытого столкновения между Эзри и студентами йешивы, Эзри, посрамленный и отвергнутый, сам покидает квартал. Аарон бессилен его остановить.

Параллельно в общине разворачивается еще одна драма: помолвленная девушка Сара тайно встречается с влюбленным в нее лавочником, соседом Аарона. Тайну вскоре раскрывают, и блюстители нравственности запускают карательный механизм. К Саре отношение снисходительнее; она – «заблудшая овца», и ее попросту спешно выдают замуж. Методы «обезвреживания» ее поклонника не сильно отличаются от тех, что любят применять к неугодным тоталитарные режимы. Раввин Вайсбен, не иначе как в назидательных целях, берет на «разговор» с лавочником и Аарона. Мясник явно сочувствует соседу, но не в силах пойти наперекор общине.

Как ни странно, единственный человек, который не осуждает Аарона и Эзри – жена Аарона, Ривка. Она догадалась о тайной связи мужа с подмастерьем, но ни словом не упрекает Аарона, хотя ее безмолвные страдания выразительнее слов. С редким благородством она предоставляет мужу сделать выбор, и тот остается в семье, уверяя Ривку, что оступился и раскаивается.

В финальной сцене Аарон, на этот раз полностью обнаженный, в сгущающихся сумерках спускается в ту самую микву, где он «ожил» благодаря Эзри. Он трижды погружается в воду, но после третьего погружения не выныривает. Камера замирает, глядя на колыхание водной глади, и когда зритель понимает, что больше задерживать дыхание под водой невозможно, – фильм заканчивается.

О чем же этот фильм, кроме обреченной однополой любви двух ультраортодоксальных евреев? Сам режиссер говорит в интервью, что никому не интересно снимать фильмы о благоразумных людях, поступающих резонно в заурядных обстоятельствах. Его в первую очередь интересовала проблема самосознания, поиска своего «я» в религиозном контексте. Аарон, по его словам, имеет смелость отличаться от других, но не вызывающе, а сохраняя цельность и внутреннее достоинство. Пытаясь примирить свое гомосексуальное и религиозное «я», Аарон видит в своей страсти к Эзри возможность преодолеть грех и тем самым приблизиться к Создателю. Но когда страсть пересиливает, Аарон именно через грех обретает индивидуальность. Ультраортодоксальный иудаизм, говорит Табакман, отказывает гомосексуальности в праве на существование, ставит ее даже вне греха. Поэтому хотя бы дать повод заговорить о ней – уже шаг вперед.

Взаимосвязь страсти и сдержанности – лейтмотив всего фильма. Сюжет построен на контрастах: крайне скупые проявления любви между Аароном и Ривкой и целомудренность их супружеских отношений – с одной стороны; нетерпеливая, жгучая страсть, захлестывающая Аарона и Эзри – с другой. Режиссер, показывая гетеро- и гомосексуальную любовь, не отдает предпочтение чему-то одному: в жизни есть место противоположностям, бывает, они пересекаются и уравновешивают друг друга. Целомудрие не лишено страсти, а вожделение – духовной близости. Аарон, мясник, никогда не учившийся в йешиве – кто может быть дальше от духовных сфер? – оказывается человеком возвышенной души, а Эзри, при всем своем религиозном образовании, ведом физическим влечением. И эти несоответствия уживаются и взаимодополняют друг друга.

И едва ли случаен в фильме мотив воды, который сопровождает их любовь от начала и до конца: ливень, источник, струя, хлещущая из лопнувшей трубы, и расходящиеся круги на воде. Табакман объясняет это многоплановым символизмом воды: очищение, «стихия, которая сильнее тебя», новые течения-начинания. Буйство ливня в начале фильма противопоставлено спокойствию водной глади в финале, словно говоря, что терзаемый страстями Аарон достиг наконец-то мира с самим собой. Вот только порой для победы духа над телом надо научиться дышать под водой.

И другие геи:

в Вудстоке
в Иерусалиме
в Тель-Авиве