Комиссар
Режиссер: А. Аскольдов
Авторы сценария: А. Аскольдов, В. Гроссман//
СССР, 1967

Это было в 1987-м. Показывали «Кинопанораму», и переполненная впечатлениями Нонна Мордюкова перебила ведущего передачи Эльдара Рязанова нетерпеливой репликой: «Вы не понимаете, мы же были в Иерусалиме!» Этот крик души мог понять лишь тот, кто жил в СССР, из которого если и уезжали, то навсегда. Выражение «съездить в Израиль» тогда еще не обрело рутинного смысла.

Вместе с режиссером Александром Аскольдовым Мордюкова ездила в Израиль показывать их только что вышедший на мировые экраны фильм. Может быть, с ними был и Ролан Быков, во всяком случае, он был еще жив. И для него перестроечные кинооткрытия были личным праздником — и в «Комиссаре», и в «Проверке на дорогах» Германа актер фантастически сыграл. А для Мордюковой эта ее роль стала главной в карьере вовсе не потому, что после премьеры фильма Британская киноакадемия ввела ее в десятку «Лучших актрис в истории кино». Просто даже у Мордюковой по-настоящему великий фильм был всего один — «Комиссар». И чем дальше, тем очевиднее его величие, всякий раз мы замечаем в нем новые пласты, и, переставляя акценты, находим новый смысл в сюжете, который знаем наизусть.

Начало 1920-х, Гражданская война… Проходя через еврейское местечко, красные оставляют в доме Ефима Магазаника и его жены Марии своего комиссара — беременную Клавдию Вавилову, жену погибшего командира. Ей не по себе в многодетной семье, где все тихо любят друг друга. Но со временем она так проникается доверием к этим людям, что оставляет им новорожденного. Не у чужих людей, но в семье, ставшей для нее своей, которую она идет защищать.

Сценарий, написанный Аскольдовым по мотивам рассказа Василия Гроссмана «В городе Бердичеве», прочел Сергей Герасимов. Благодаря ему фильм вообще позволили снимать. Когда Герасимова не стало, на режиссера ополчились коллеги по кино. Эту историю, по словам Аскольдова, наговорил перед смертью на кассету Ролан Быков, и она стоит того, чтобы воспроизвести цитату полностью:

— Аскольдов делал эту картину поразительно одиноко, и все, кто поддерживал его, предали его, когда она вышла. И его стали бить… Нас всех били, но так жестоко не били никого. Его ведь били чиновники как своего, предавшего их клан чиновничества, этих душителей подлинного искусства и творчества... Когда началась перестройка, то единственный позор, который был за времена существования нового секретариата Союза кинематографистов, — это то, что новые секретари, освобождавшие картину за картиной, предложили ему переделки в "Комиссаре". Я не знаю человека, больше пострадавшего в нашем искусстве, чем Аскольдов.
Быков намекает на чиновничье прошлое самого Александра Аскольдова: в самую безгрешную, «оттепельную» пору он работал главным редактором Госкино, при нем вышли «Застава Ильича», «Летят журавли» и «Баллада о солдате». Но «оттепель» закончилась. Да и в лучшие советские времена, посмотрим правде в глаза, никто бы не выпустил на экраны картину про евреев. Аскольдову даже предлагали поменять евреев на татар. Но он только усугубил еврейский акцент.

— Вот вы мне скажите, товарищ комиссар, — говорит герой Быкова, тщедушный человек с беззащитными глазами, обожающий свою жену, — почему так происходит? Помните, как все возмущались, когда англичане напали на буров? Как все печалились, когда турки вырезали армян? Но кто что скажет, если завтра не станет Ефима Магазаника?

Отвлекая детей от звуков стрельбы, Ефим напевает песенку, и в ней скорее угадывается, чем узнается еврейская мелодия: Шнитке, тогда еще никому не известный автор музыки к «Комиссару», ввел в музыкальный контекст еврейскую интонацию, подобно тому как Шостакович вводил еврейские темы, которые у него всегда были воплощением трагедии. Эта мелодия, переходящая в реквием, — больше чем еврейская тема. И фильм — больше, чем про евреев. Он о любви — к женщине, детям, ближнему, стране… Камера отъезжает, и мы видим людей с шестиконечными звездами — «Проход обреченных», как называет эту сцену режиссер, напоминая, что случится с героями в начале 1940-х. Намекая на то страшное, что никто не захотел предотвратить.

Автор посвятил эти кадры людям, которые ребенком его спасли. Родившийся в 1932-м, Саша Аскольдов был совсем маленьким, когда арестовали отца и следом забрали мать. Фраза энкавэдэшника, проводившего обыск, что за сыном надо бы вернуться, заставила его впервые в жизни самостоятельно завязать шнурки и открыть английский замок. Он шел по Крещатику к друзьям родителей — в многодетную еврейскую семью. Его пригрели и отправили к бабушке в Москву. Став взрослым, Аскольдов поехал в Киев искать своих спасителей. Их расстреляли в Бабьем Яре, так что «Комиссар» — реквием и по ним. И одновременно попытка навести мосты, напоминание о том, что в Гражданской войне нет победителей. Сегодня это назвали бы толерантностью, но в 1967-м она была не в ходу.

— Мы приехали в украинский городок Каменец-Подольский, — вспоминает Александр Яковлевич, — и узнали, что местная еврейская община очень обижена, так как хулиганы сожгли синагогу. Ни один еврей не захотел принять участия в нашей съемке — никто не верил, что такой фильм можно снять в нашей стране. Что делать? Я посылаю телеграмму секретарю ЦК Украины. Сверху распорядились организовать массовку: «Выделить для съемок “Комиссара” по два еврея с фабрики, завода, кожкомбината». Но собранные люди не хотели ничего делать. И перед ними выступила Нонна Викторовна Мордюкова: «Товарищи евреи! Как вам не стыдно? Мы снимем очень хорошую картину, и она обязательно выйдет!» Вроде бы Мордюкова добавила еще пару крепких слов, от себя. И люди за ней пошли.
В отличие от коллег, которые не смогли простить режиссеру его смелости и презрения допустимых свобод. Единственный показ фильма на студии Горького вылился в провал: как вспоминает режиссер, «такого публичного провала не было со времен, извините за сравнение, “Эрнани” Гюго и чеховской “Чайки”… Для меня загадка, почему люди из моего профессионального цеха, пришедшие на просмотр, например Элем Климов, Андрей Смирнов и прочие, или промолчали, или двадцать лет обгаживали картину».

Сегодня многие сетуют, как трудно им было при советской власти. И кстати помянутый Андрей Смирнов любит вспоминать, как называли антисоветским его «Белорусский вокзал». О таких стенаниях Александр Аскольдов как-то сказал крылатую фразу, которую с готовностью растиражировал Ролан Быков: «Люди сегодня расчесывают комариные укусы и выдают их за фронтовые раны».

Не кидая камня в нежно любимый мною «Белорусский вокзал», я, тем не менее, восстановлю справедливость в отношении «Комиссара». Представляя на Берлинале 1988 года Советский Союз, Андрей Смирнов от имени родного Союза кинематографистов попросил «Комиссару» наград не давать. Его не послушались, и фильм получил аж четыре приза, в том числе «Серебряного медведя». Но в Берлин картину никто бы не отправил, не случись годом раньше Международный кинофестиваль в Москве. На нем присутствовали Роберт Де Ниро и известная правдолюбица Ванесса Редгрейв. Элем Климов, державший речь перед приезжими, заявил, что «на полке» у нас фильмов больше не лежит. Аскольдов посмел ему возразить, Редгрейв прислушалась — и фильм наконец-то увидел свет.

Новый Свет, Старый Свет… В Штатах картина, снятая двадцать лет назад, собрала почти 400 тысяч долларов. В Токио Раису Недашковскую, замечательную киевскую актрису, которая сыграла Марию Магазаник, узнавали по афишам, расклеенным в метро.

Не было полномасштабного признания только в России. И до сих пор нет, что печалит режиссера, живущего и преподающего в Германии: он снимал кино для нас.