«24»
США, 2001–2010
Создатели: Джоэл Сёрнау и Роберт Кокрэн
В ролях: Кифер Сазерленд, Мэри Линн Райскуб, Карлос Бернард, Элиша Катберт, Деннис Хейсберт, Рэйко Эйлсворт, Ким Рейвер, Д.Б. Вудсайд, Грегори Итцин, Джеймс Моррисон, Сара Кларк

От начала до конца полицейского триллера «24» прошло девять лет (с перерывом на забастовку сценаристов). За отчетный период вышли восемь сезонов сериала, один телевизионный фильм, сколько-то вэбизодов, появились графические романы, игрушки и игры (компьютерные и настольные). Десятки номинаций на всевозможные премии, больше двадцати побед, в том числе «Эмми» и «Золотой глобус». Книги — детальный анализ подхода создателей сериала к актуальным политическим, юридическим и общественным вопросам. Статьи — о том, как «24» влияет на законодательные решения членов Конгресса США и американских судей. Комментарии к выступлениям этих самых судей. Стивен Кесловиц, автор «Мира по Симпсонам», выпустил книгу «Дао Джека Бауэра». Еще какие-то люди выпустили книгу «“24” и философия: мир по Джеку»; если угодно, можете прочесть ее аннотацию самостоятельно, потому что я от нее как-то вздрагиваю. Скандалы и упреки тоже имели место во множестве — главным образом создателей сериала обвиняли в пропаганде исламофобии и пыток при допросе. В 2006 году, перед началом пятого сезона, «Гардиан» опубликовала статью, в которой Славой Жижек, обильно цитируя Ханну Арендт, проводит параллели между логикой лос-анджелесского Контртеррористического отдела, допускающей пытки в интересах благородной борьбы с терроризмом, и логикой СС, диктовавшей «окончательное решение».

Все понимают, что «24» — предсказуемый выхлоп 9/11. На благодатной почве человеческих страхов чего только не растет, а когда множество страхов спрессованы в единственные сутки и на экране то и дело появляются часы, которые отсчитывают неумолимо истекающее время (и тщательно делают поправку на рекламные паузы) — ну, в общем, поневоле занервничаешь. Ставки высоки, угроза для жизни, прогнозируемые жертвы исчисляются десятками, сотнями тысяч, а порой и миллионами. И все это творится вроде бы во вполне реальных Соединенных Штатах. Понятно, отчего у «24» были такие рейтинги и почему критики откликаются на него так живо. Они тоже нервничали и теперь довольны, что все закончилось хорошо.

«24» — это очень наполненные восемь суток. События происходят в реальном времени, один сезон — одни сутки, каждая серия — час. В течение восьми суток сотрудник лос-анджелесского Контртеррористического отдела Джек Бауэр (в разных ипостасях, от руководителя отдела до выкупленного из китайской тюрьмы агнца на заклание) спасает:

- сенатора-афроамериканца, кандидата в президенты, — от покушения;
- Лос-Анджелес — от ядерного взрыва;
- опять Лос-Анджелес — от смертельно опасного вируса;
- похищенного террористами министра обороны — от унижения и гибели, Америку — от ядерного удара и аварий на многочисленных АЭС, администрацию США — от конфликта с Китаем;
- Америку — от смертоносных газовых атак и от бестолкового президента;
- опять Лос-Анджелес — от нескольких ядерных взрывов, США и Россию — от угрозы войны;
- супруга президента США и президента США — от покушения африканской военщины, Америку — от ужасного биологического оружия;
- президента некой исламской республики — от покушения, организованного российскими властями, Нью-Йорк — от «грязной бомбы», президента США — от потери лица.

И это еще не все его подвиги. Успех не гарантирован, но всякий раз Джек Бауэр так или иначе решает проблему. Вообще-то не в одиночку, хотя нередко впечатление создается именно такое.

Вот, скажем, в совсем другом сериале «Day Break» — формально, правда, фантастическом — полицейского ложно обвиняют в убийстве прокурора, и он в одиночку расследует это убийство, попутно стараясь выкрутиться как-нибудь так, чтобы никто не попал под перекрестный огонь. В незавидном положении героя есть один плюс: каждое утро он просыпается в одном и том же дне, — «День сурка», только не смешно и возможны жертвы. Так вот, для того, чтобы собрать улики, выяснить, кто причастен к убийству и кто виновен, и уберечь всех от неминучей гибели, полицейскому требуются месяца два одних и тех же суток. Чтобы наконец все сделать правильно (и блистательно сбацать на фортепиано), Филу Коннорсу в «Дне сурка» потребовалось, говорил Гарольд Рэмис, десять лет (по позднейшим уточненным оценкам — тридцать-сорок, а по оценкам, уточненным еще позднее, — десять тысяч). Чтобы спасти от месяцами планируемого теракта целую страну, насквозь прошитую заговорами, конфликтами интересов и непредсказуемой бюрократией, где у каждой пешки своя тайная повестка дня, Джеку Бауэру и КТО хватает двадцати четырех часов.

Процедурные вопросы здесь никого не волнуют — Контртеррористический отдел играет на время, и если задача не будет решена в течение двадцати четырех часов, погибнут люди. Тут позволено нарушать любые правила (кроме субординации внутри КТО — за нарушение субординации и самовольные эскапады, сколь угодно эффективные в итоге, полагаются жестокие кары). Стандарты уже даже не двойные — они умножаются на глазах и составляют столь причудливый разноцветный гобелен, что в каждый данный момент приходится решать только один вопрос: поможет или не поможет? решит задачу или не решит? Если пытки при допросе позволят быстрее получить ответ, агент ни на миг не усомнится в необходимости пыток. И оправдание у него тоже есть. Восемь сезонов все отчетливее, сначала намеками, затем прямым текстом, звучит: «Я делаю то, что необходимо сделать, потому что этого не можете сделать вы».

Цель оправдывает средства — и можно сколько угодно морщиться: принципиально никто не разделяет эту позицию, это неэтично и неизящно, однако на практике этот вопрос человек всякий раз решает заново. Оправдывает ли эта цель — эти средства? У каждого есть предельная черта, за которую не переступить, но у каждого она своя, и свой выбор каждый мотивирует как может. См. «Эйхман в Иерусалиме». Наглядный урок: что полагается выбрать — обречь на смерть восемьсот человек в торговом центре, которым угрожает нервнопаралитический газ, или подростка, сына твоей любовницы, который тебе доверился? Время истекло, выбирай.

Вот именно.

Самые серьезные проблемы у сотрудников Контртеррористического отдела возникают, когда приходится делать выбор между выживанием конкретных любимых и абстрактных незнакомых людей. Муж и жена, оба работают в КТО; он, оказавшись перед выбором, выбирает жену (и получает за это тюремный срок), спустя несколько лет она в сходной ситуации выбирает успех операции. Главный герой обычно умудряется выкрутиться, сохранив жизни почти всем. Но задача вынуждает мыслить крупными блоками и работать с большими числами: терроризм предполагает массовость жертв, отдельный человек в груде трупов как-то теряет значимость. Проблема «цель против средств» сначала упрямо пихает зрителя в бок, потом истошно орет ему в лицо, а потом пожимает плечами и умолкает, потому что ей надоело. Зритель между тем как-то коченеет, наблюдая этот густо замешанный экшн, где в каждой серии кого-нибудь пытают, и на раздражители реагировать перестает. Со зрителем происходит что-то странное.

Он смотрит и изумляется — однако совсем не тому, что подразумевали создатели. Зритель постепенно догадывается, что ошибся дверью, шел за кефиром, а попал в Вануату, в другую галактику, в параллельное измерение. Создатели сериала ошиблись жанром.

Суть-то в чем. Невозможно всерьез рассматривать этические метания президента могущественного государства (и неважно, какого именно; равно неважно, какого пола и расы этот президент). Не выходит воспринимать историю всерьез — не в смысле «верить, что так и было», а в смысле «верить, что такое возможно». Фигуры у власти — всегда мультяшки, и о том, что это живые люди, население предпочитает забывать: так гораздо проще, чем помнить, что у первых лиц государства может случиться приступ изжоги, ссора с женой, тяжкое похмелье, а дочь сделала себе несанкционированную татуировку, и все это произошло в одно отнюдь не прекрасное утро, когда у генштаба возникли весьма неотложные вопросы касательно одной некрупной страны, где местная оппозиция вдруг воспротивилась заключению важного договора о сотрудничестве с крупной западной державой и уже точит ножи. Власть — машина, в ней нет людей и быть не может, они там не нужны и не выживут. Выйдя на сцену, они сбросили свою человечность, и теперь она валяется в пыли за кулисами.

Если сменить угол зрения — перестать смотреть «24» как историю о реальных проблемах реальной страны с реальной политикой (в любом смысле), трактовать историю как аллегорию, эпос, что угодно, кроме политического триллера о том, как американские власти борются с терроризмом, — внезапно все складывается. Зритель вдруг понимает, что ему рассказывают о человеке, который однажды решил делать то, чего никто больше сделать не может, и для этого отказался от своей человечности. Человек приучился целиком брать на себя ответственность за все, перестал беспокоиться о своем выживании, отключил эмпатию, подчинил себя задаче. Человек еще помнит, каково это — чувствовать чужую боль, но знание это умозрительно, сам он уже ничего не чувствует, а жену, дочь и друзей защищает из звериного инстинкта, ушедшего за пределы осознания. Человек больше не может остановиться.

Американские политические реалии и все прочие обстоятельства, вроде бы намекающие на то, что дело происходит в реальном мире, такому прочтению ужасно мешают. Когда зрителю рассказывают о Стальной Крысе, Фродо Бэггинсе, Уильяме Адаме, Артуре Денте, Баффи — Истребительнице вампиров, Кейле, Стрелке, ему не приходится ежеминутно решать вопрос, насколько исторически верна история. Чтобы быть подлинной, фантастической истории не нужна верность историческим фактам.

Расскажите лучше сказку. В сказку проще поверить, но главное, сказка универсальна, в сказке не надо то и дело напоминать себе, что на самом деле нет и не бывает таких людей, хотя вроде бы есть такие страны и должности. Сказка не врет — она не прикидывается правдой и оттого правдивее стократ. Фантастические миры вдруг оказываются убедительнее, потому что с легкостью надеваются на любой подлинный мир. Аллегория работает лучше репортажа. «Властелин колец» наглядно показывает, что такое солдат, что значит взяться за дело, на которое больше никто не способен, что значит пожертвовать всем, даже собственной душой, ради долга, хотя ты о такой судьбе совсем не просил. «24» слегка маскирует политические реалии, африканские и ближневосточные страны в нем лишены имен или названы вымышленными, но этот хлипкий камуфляж скорее подчеркивает якобы реальность, чем уводит в сферу вымышленного. Страх перед несуществующим Мордором менее опасен и более продуктивен для бессмертной души зрителя, чем вполне реальная повседневная ксенофобия. А зритель дорожит своей бессмертной душой и вообще довольно брезглив.