Дорога перемен
Revolutionary road
США, 2008

Режиссер: Сэм Мендес
В ролях: Леонардо ДиКаприо, Кейт Уинслет, Кэти Бейтс, Зои Казан, Кэтрин Хан, Майкл Шеннон

Эйприл и Фрэнк Уилеры живут в пригороде Нью-Йорка, в беленьком домике на Революционном холме. Эйприл – несостоявшаяся актриса, Фрэнк – офисный служащий в большой корпорации. Уилеры считают своих соседей недалекими обывателями, чей конформизм внушает отвращение; начальство – непроходимо тупыми выскочками; состояние американской нации – непотребным: «Никто ничего не чувствует, не думает, ни во что не верит, кроме своей удобной скотской заурядности». Cебя Уилеры считают интеллектуальным подпольем, готовым если не сражаться, то в любой момент эмигрировать из потребительского болота. Следует добавить, что у них двое детей, подержанный автомобиль, кредит за дом, а на дворе - середина пятидесятых.

Время Элвиса и серых костюмов, общество благоденствия в одинокой толпе. Поколение тридцатилетних американцев, у которых было все: дома, машины, жены, дети, развлечения – но казалось, что все это не вполне настоящее. Пятидесятые в Америке трудно назвать неизвестным временем, притом окучены, похоже, все грядки: дети эмигрантов довоенных, эмигранты послевоенные (имея в виду Вторую мировую), золотая молодежь, среднего класса обыватели и разного рода нонконформисты. Здесь все: военные травмы, потеря индивидуальности и невинности, начало культа потребления и массовое вхождение в психоанализ. Американцы еврейского происхождения - Беллоу, Маламуд и присоединившийся к ним во второй половине 50-х Филип Рот - тоже работали с этими темами, с понятным акцентом на поисках новой идентичности.

Что касается Фрэнка Уилера, то для него война оказалась похожа на первую поездку за границу без родителей: страшно, зато сколько адреналина: «Я тогда думал, вот оно, настоящее». С наступлением мирной жизни «настоящее» куда-то делось. Дети по залету, дом по образцу, работа по необходимости, но ведь он не такой, как все, просто пока не нашел себя, не было времени. С этой идеей Фрэнк идет по жизни до тех пор, пока жена не предлагает ему и в самом деле переехать в Париж. Она станет работать, а он будет искать себя, пока не найдет. На некоторое время фантастический план овладевает обоими Уилерами, вознося их в собственных глазах до небес, и в этом состоянии эйфории «сумасшедшие» поступки не кажутся такими уж сумасшедшими. А потом приходит день, когда нужно продавать дом, бросать работу, собирать вещи – все нелюбимое, но такое привычное и реальное.

Мендес ничего нового не открывает в теме 50-х, но это и не требовалось. Фильм, как и одноименный роман Йейтса (а Мендес экранизировал книгу почти дословно) скорее о вечном самообмане, чем о конкретном времени. Смещение акцентов видно по тому, как изменился герой: классический «Человек в сером фланелевом костюме» 1956 года – Грегори Пек, символ мужественности и решительности. Мендес вместо похожего типажа берет инфантильного истерика Лео ДиКаприо, многообещающего мальчика, вот-вот грозящего стать мальчиком стареющим и уже ничего никому не обещающим.

И да, он опять сделал это, хотя сравнивать «Дорогу перемен» с «Красотой по-американски» так же неловко, как чизбургер и гамбургер. Они одинаковые, но разные, если вы понимаете, о чем речь. Все дело в сыре, вернее, в сырных дырах. То, что в «Красоте» оставалось неназванным, в «Дороге» проговаривается вслух, и звук отключить не получится. То, что в прошлый раз снималось на черно-белую пленку и длилось от силы пару минут, здесь плывет в золотистом сиянии и множится в зеркалах.

С этого берега проблемы этих благополучных, в общем-то, людей кажутся немножко странными, а местный бэкграунд между тем наполняет историю иными смыслами. Сюжетная линия с покупкой билетов, раздачей имущества соседям и рассказами о том, «как хорошо в Париже» сильно напоминает советское «интеллектуальное подполье» шестидесятых-семидесятых. При полной противоположности внешних обстоятельств внутреннее ощущение абсолютно идентично. Люди, в общей массе «не нашедшие себя», черно-белые работники НИИ, стоя в бесконечных очередях, просыпаясь по утрам в маленьких квартирах, мечтали только об одном - «уехать».

Мы уедем, уедем, всю жизнь на чемоданах, всегда «потом», но нет ничего более постоянного, чем временное. Кто-то ушел в запой, кто-то в походы, другие в церковь, некоторые в науку или выращивание детей на приусадебных шести сотках. Диксиленд для уехавших обернулся, за редким исключением, тем же временным: жильем, статусом, судьбой. Из ушедших «на поиски себя» некоторые вернулись, большинство же потерялись окончательно.

Комичным образом Париж, о котором грезят Уилеры, советским «растянутым свитерам» виделся хоть с противоположной стороны, но ровно той же богемной игрушкой, единственным местом, где только и можно понять, кто ты есть. Ирония в том, что ехать, как правило, для этого вовсе никуда не нужно, но без воображаемого Парижа иногда почти невозможно оставаться живым. Последний из этой породы, помнится, справился с ситуацией, подарив приятелю свое зимнее пальто со словами: «Носи – и мечтай о чем-нибудь высоком».

Еще Париж:

Без перевода
Еврейский
Неистовый другой