12
Россия, 2007
Режиссер: Никита Михалков
В ролях: Никита Михалков, Cергей Маковецкий, Сергей Гармаш, Алексей Петренко, Валентин Гафт, Юрий Стоянов, Михаил Ефремов, Сергей Газаров, Александр Адабашьян, Виктор Вержбицкий, Алексей Горбунов, Роман Мадянов, Сергей Арцибашев

В эти выходные вручают «Оскаров», и среди номинантов на премию за лучший иностранный фильм — «12» Никиты Михалкова, блестящий конструкт о законе, справедливости и роли Михалкова в новейшей русской истории.

Об этом фильме сказано уже так много, что сюжет известен даже тем, кто сопротивлялся. Двенадцать присяжных сидят в школьном спортзале, обсуждают, виновен ли чеченский паренек, убивший своего приемного отца, «русского офицера Володю». Одиннадцать человек — за то, что парень виновен, и только один — против. Слишком, говорит, быстро, нельзя так быстро решать человеческую жизнь. И постепенно перетягивает на свою сторону всех присутствующих, но каждый, в классическом русском стиле, прежде чем проголосовать, рассказывает собственную историю. Не то вольный ремейк драмы Сидни Люмета «Двенадцать разгневанных мужчин», не то экранизация одноименной пьесы Реджинальда Роуза, не то оммаж рязановскому «Гаражу». Театр, разбавленный кинематографом. Энциклопедия русской жизни 2007 года, Mikhalkov-mix.

Центральный вопрос фильма, помимо вопроса о взаимоотношении закона и справедливости, — подозрение к чужакам. Один из присяжных — открытый ксенофоб, он постоянно рассуждает об «этих ваших еврейских штучках» и утверждает, что чеченский паренек — дикарь, только что слез с дерева. Другие тоже задумываются не о конкретном парне, а о «чурках» вообще и о том, имеют ли они право убивать русских офицеров Володь. Потенциальные объекты ксенофобии сидят тут же: не очень хорошо говорящий по-русски кавказец и старый еврей, использующий вместо закладки в блокноте 25 дореформенных рублей. Симпатии режиссера явно на стороне этих людей и чеченского мальчика, ему омерзительны другие персонажи: лысый гнус, называющий себя «демократическими силами», и гнус кудрявенький, хвастающийся мамой-владелицей телеканала.

Считается, что в своем спортзале Михалков собрал все возможные российские типы, дав социальный и психологический срез русского общества. Его Россия, решающая судьбу Чечни, — двенадцать растерянных мужчин, каждый слегка не в себе, у каждого своя семейная проблема.

Итак, Россия у нас состоит из следующих человеческих типов. Тихий лысеющий Изобретатель, бывший алкоголик. Лысые очкастые Демократические Силы, неуловимо напоминающие Валерию Новодворскую. Очень глупый Украинец-ипохондрик. Хирург-кавказец, сходящий с ума от любого намека на наркотики. Пожилой Еврей, который на все реагирует словами: «Очень интересно!» Заикающийся Сын партработника с Урала. Специалист по оружию, он же Строитель. Директор кладбища, влюбленный в двадцатилетнюю девку с во-о-от такими сиськами. Шут гороховый, актер. Ксенофоб-бомбила, чуть не убивший собственного сына. Жалкий Бизнесмен, гарвардский выпускник, сын владелицы телеканала. Ну и сам Михалков — Офицер-акварелист. Все они ничуть не похожи на живых людей — и дело тут не в актерском мастерстве, с мастерством, в рамках системы Станиславского, там все хорошо. Они не люди, они собирательные типы, и собрались типы не для того, чтобы решить судьбу человека, а для того, чтобы поговорить. Или, по словам одного из героев, «сели, выпили, поплакали — и ни суда, ни следствия».

Милейший сенильный герой Гафта, таким образом, не еврей, а идея еврея. Это хороший и тихий человек, он первым — после Изобретателя — признает невиновность чеченского паренька. Идет в туалет, где «вообще хорошо думается», и там начинает размышлять о справедливости, а вернувшись в спортзал, выносит вердикт «не виновен». «У меня как у человека куча недостатков, — говорит он в ответ на возмущенные крики Бомбилы-ксенофоба, — но есть одно достоинство, и оно врожденное еврейское: задумываться». Свое решение он мотивирует тем, что адвокат выглядел совершенно незаинтересованным в оправдании подсудимого, а еще тем, что на свете «все бывает». Вот, к примеру, его папа во время войны… «Вы о Холокосте хотите рассказать?» — невежливо перебивает его Бомбила. — «Нет, о папе». Надо отдать Михалкову и его сценаристам должное: этот диалог идеально иллюстрирует взаимоотношения евреев с антисемитами. Антисемиты всегда считают, что евреи собираются говорить о Холокосте, евреи же чаще всего хотят рассказать о своих родителях.

Но что там было с еврейским папой во время войны — не так важно. Ни одна история из прозвучавших в фильме не имеет никакого значения. Режиссер не зря начинает картину с псевдоцитаты из Б. Тосья (похоже, несуществующего): «Не следует искать здесь правду быта, попытайтесь ощутить истину бытия». Правды быта в «12» нет и быть не должно. Единственная история, в которой нет фальши, — выдуманная Бомбилой страшилка, призванная запугать Бизнесмена. Эта история действительно важна для Михалкова, хотя бы потому, что Бизнесмен — пародия на реально существующего и досадившего Михалкову человека. Юрий Стоянов в этой роли так переигрывает и выглядит таким жалким и мерзопакостным, что возникает желание пойти в туалет и задуматься.

Не о справедливости, не о чеченском мальчике, не о разнообразных семейных байках, которыми делятся персонажи «12» (строго по очереди). И даже не о герое Михалкова, который в конце фильма вдруг оказывается всеведущим Богом, супергероем, бегло говорящим по-чеченски и утверждающим, что в России лучше сидеть в тюрьме, потому что на воле тебя убьют скорее. И, к сожалению, совершенно не хочется задумываться о том, что, как говорит Директор кладбища, «не будет никогда русский человек по закону жить. Потому что ему скучно по закону, ни украсть, ни покараулить». Законы, справедливость, евреи, антисемитизм, «чурки», голодный пес, кадры чеченской войны, наезды на «застройщиков», то есть бизнесменов, которые, по Михалкову, и виноваты в сложившемся беспределе, — все это в итоге слипается в голливудскую кашу, сдобренную русской манией величия, и разбираться во всем этом не интересно. Истины бытия в «12» нет.

А если и есть какая-то истина, то это истина бытия одного человека. Художника, офицера, царя и защитника. Похоже, «12» — это портрет вовсе не России, а загадочной русской души Никиты Михалкова. Душа его — школьный спортзал, через который уже лет сорок проходит некрасивая труба. Окно в русской душе всегда приоткрыто, поэтому тут холод и сквозняк. И вот сидят в этой самой душе двенадцать мужиков. Один танцует танцы с ножом. Другой сочиняет стихи для своей девки. Третий строит из себя шута горохового, но в нужный момент способен внезапно постареть на тридцать лет. Внутренний гарвардский выпускник блюет, внутренний еврей улыбается и говорит: «Очень интересно!» А потом приходит внутренний офицер с чистыми руками и наводит порядок.

Иногда в этой душе гаснет свет и летает божья птичка, не давая случиться беспределу. Иногда светится иконка, как раз таких размеров, чтобы влезла в бумажник, к кредитным карточкам. А если очень-очень припрет, можно вызвать пристава, он откроет дверь, принесет, что нужно. Фонарик там или ножик. Или «Оскара».