Верьте в себя и не забывайте навещать маму.
Роки Бальбоа
Ноет, и жалуется, и ноет, и жалуется, и жалеет себя, и устраивает мелкие рабочие бунты: «Да! Я ненавижу “Твиттер”! Кому нужен “Твиттер”!» — и вот уже весь молодой мир смотрит на него, старпера, с веселым безразличием.
Когда тебе исполняется 44, ты чувствуешь себя примерно так же, как во времена, когда тебе исполнилось шесть, и ты был меньше всех в классе, и тебя никто не понимал, потому что ты говорил тихо, а они все казались уже взрослыми. И ты слабо, но все-таки надеялся, что прилетит летающая тарелка и заберет тебя на ту планету, откуда ты родом. Потому что ты же не можешь быть родом отсюда. Тут ведь эти… люди.
В 44 все так же — люди, рабочие совещания, приступы корпоративного экстаза, ты самый жалкий из тех, кто топчется в комнате для совещаний, у тебя нет «Фейсбука», ты не пользуешься «Твиттером», тебя никто не понимает, потому что ты говоришь длинно, а они все такие молодые. Тарелка за тобой не прилетает. Может быть, завтра.
Это очень понятные эмоции, и все мы, кому шесть и кому сорок четыре, кто сидит в «Фейсбуке» и не пользуется «Твиттером», кто курит вечером косяк с женой и ждет свою тарелку, кто воспитывает ребенка и не воспитывает сам себя, — все мы не испытываем никакой жалости к герою сериала Шалома Аусландера “Happyish”.
Филипп Сеймур Хоффман снялся в пилоте “Happyish” и через месяц был найден мертвым со шприцем в руке. Не связанные друг с другом события.
Шалом Аусландер — писатель, автор одного из самых популярных в Штатах радиошоу, еврейский сорокапятилетний мальчик с убийственным чувством юмора. Неудивительно, что через год сериал был перезапущен. На главную роль вместо Хоффмана взяли английского актера Стивена Кугана. Что было бы, сыграй его Хоффман, актер, который одним взглядом мог впустить Шекспира в любой фильм и сразу же выгнать его оттуда взашей? Было бы что-нибудь другое. Сейчас здесь Куган. Отличный стэнд-ап комик, вечный недотепа.
Он играет Тома Пейна — фамилия звучит (но не пишется), как у англо-американского деятеля времен борьбы за независимость Томаса Пейна. Философ и писатель, деист и ниспровергатель христианства, «крестный отец США», Томас Пейн однажды сказал о счастье: «Для счастья человека необходимо, чтобы в душе он был верен самому себе».
Счастливоватый Том Пейн верен жене и сыну, верен своим заказчикам (он работает в рекламе) и начальству. Но самому себе — нет. Работа его угнетает, хотя в клиентах его агентства — “Coca-Cola” и американская армия. Он только что отпраздновал в счастливом семейном кругу 44-летие. («Ты старый, ты умрешь», — сочувственно говорит ему после праздника шестилетний сын.) И тут на работе появляются два шведа: новые креативные директоры, миллениалы, молодые креаклы.
Ветер идиотских перемен и туповатые мантры, которые теперь скандируют в агентстве («Мы работаем в бизнесе идей! Бизнес движется со скоростью идей! Это можно не любить, но это нельзя игнорировать!»), обостряют мизантропию Тома. У него все чаще случаются приступы демонстрации миру среднего пальца.
С такого жеста начинаются первые серии этой мрачной, злобной, человеконенавистнической, грубой и нетолерантной комедии. Том показывает палец отцам-основателям («фак ю, отцы-основатели!»), богу («фак ю, год!»), Артуру Миллеру (автор, ты заставь меня смеяться, автор, а трагедии мне на хрен не нужны), ну и всем, кто попадется под руку с пальцем.
А в чем, собственно, его проблема?
«Я воспринимаю это как фильм о побеге из тюрьмы, — объясняет Шалом Аусландер. — Тюрьма — это работа». Он знает, о чем говорит: сам из мира рекламы, работал в McCann Erickson, тоже придумывал ролики для американской армии, тоже терпел двоих шведов.
Никто ничего не понимает. Эти идиоты хотят сделать «реальными» эльфов из рекламы печенья! Эльфов, которые десятилетиями были рисованными! Один из эльфов, узнав о ребрендинге, пускает себе рисованную пулю в рисованный лоб. (Да, в сериале есть эпизоды анимационной жестокости и извращенного анимационного секса. Уберите от экранов своих воображаемых друзей.)
Говорят, обычно люди критикуют в других собственные недостатки. Инфантильный Том восстает против новых инфантилов. Его претензии к рекламе и корпоративному миру остроумно звучали бы в фильме семидесятых годов. Сейчас у молодых эти претензии уже прошиты по умолчанию, они читали антикорпоративные романы и смотрели нужные фильмы, они хотят перезагрузить все, что можно. Система стала настолько изощренной, что бунтами она давно уже кормится.
Кризис середины жизни, кризис просто жизни. Убрать из Вуди Аллена обаяние и чувство меры — получится “Happyish”. Спасает мизантропическое чувство юмора Шалома Аусландера, которым он поделился не с героем, а с женой героя. Когда Пейн нудно жалуется засыпающей жене на жизнь, перечисляя страхи и невзгоды, она успокаивает: «Ну как скажешь, сам выбери, что для тебя мучительнее, милый».
Ей, правда, тоже все не нравится. Подруга, послушав ее жалобы, говорит: «У тебя крепкий брак. Прекрасный ребенок. Дом. Студия. Но ты бесишься и недовольна. Почему?»
Она еврейка, а они, как кто-то говорит в сериале, любят и умеют страдать. Она не проработала ни свои проблемы с родителями (когда мать присылает ей посылку, она долго с этой посылкой ругается, причем посылка ей отвечает, — а потом, не вскрывая, отправляет коробку обратно), ни свои проблемы с еврейством вообще. Ведет сына в еврейскую школу, «чтобы он узнал о традициях, о святом и вечном». Но им обоим там не нравится.
— А папа еврей?
— Нет.
— Везет.
Папа католик, тут тоже радости мало. Вообще Аусландер прошел обличительным катком по всем конфессиям. Сосед — злой чернокожий буддист, который пошел за мечтой, стал дауншифтером, уехал в маленький городок работать социальным юристом, но в итоге разочаровался в этой затее: обломов в новой жизни оказалось не меньше, чем в старой. Том — католик, которому нельзя даже присесть на ступеньки церкви и подумать о вечном: сразу появляется полицейский. А в финальной серии Том скатывается в туалетное богохульство — правда, к этому времени зрителей сериала стало так мало, что этого почти никто не заметил. Его жена — иудейка, которая, поболтавшись с Моисеем по пустыне и дойдя до Земли обетованной, разочарованно спрашивает: «И это все? Да тут сплошной песок!» Хедхантерша Дани Киршенблум — гностик, она верит в Создателя не как в сущность, без которой не могло бы появиться все это прекрасное и совершенное, она воспринимает его как творца всего дешевого, плохого и безвкусного. Аналогия часовщика? Да, но он штампует одноразовые часики.
Кажется, в этом и есть главная проблема сериала: Шалом Аусландер считает, что герои-то все нормальные люди, это мир вокруг них отвратителен. В этом мире прозак вступает в конфликт с виагрой, рекламщики продвигают хаос и страх, надеются на рецессию и называют Гитлера и Христа авторами лучших рекламных кампаний. Из Эдема всегда гонят в шею. Режиссером ролика про анимационных эльфов становится Роб Райнер, и снимает он его в духе Кассаветиса. Все вокруг читают Стива Джобса (только герой мусолит Камю). Стоит найти спокойное место для работы, как выясняется, что к этой студии прилагается старичок с бесконечными историями о Холокосте. Да и вообще, весь мир — это сплошная реклама.
Аусландер — автор очень смешной и жестокой книги «Стенания крайней плоти», автобиографического описания чудовищного детства, загубленного в ортодоксальной общине недалеко от Нью-Йорка. Родителей ненавидит и напоминает об этом публике при каждом удобном случае. Всю жизнь устраивает разборки с «мстительным и ревнивым» Богом. Что-то там у них не сложилось. У Аусландера всегда виноват кто-то другой, и самый очевидный виновник распада семей, рецессии, смертей, проблем, горестей — Создатель. Ну разумеется.
В списках «приглашенных звезд» сериала, помимо Бога, — доктор Альцгеймер, Владимир Набоков, доктор Фрейд, Буковски, Чехов, Гитлер. Аусландер особенно гордится эпизодом с Гитлером, который снимает классический ролик для “Coca-Cola” и расстреливает в массовке всех, кто «недостаточно счастлив». Эти полминуты — квинтэссенция всего, что хотел сказать автор. Рекламщики торгуют счастьем, они тоталитаристы, если бы они пришли к власти, они расстреляли бы сами себя.
И это тот самый ролик 1976 года, который идет на последних кадрах “Mad Men”, главного сериала о рекламщиках и их неспособности любить. В “Mad Men” у героя есть тайна, стыдный поступок, преступление, которое он совершил в молодости: присвоил имя другого человека и всю жизнь потом, всю блестящую карьеру, мучился от того, что живет чужую жизнь (хотя чужим было только имя, всего он добился сам). А Том ни секунды не сомневается в своей правоте. И сочувствия поэтому не заслуживает. От зрителя точно. Ну, разве что от Бога.
Хоффман, возможно, превратил бы это все в какие-нибудь «Полеты во сне и наяву», когда проблемы окружающего мира уходят на второй план, а мы вглядываемся в человека и пытаемся понять, что же его так колбасит. Не получилось. Во всем виновата душная атмосфера Земли.
Нынешний Том мог бы стать прекрасным второстепенным героем сериала. Главным был бы его босс, Джонатан, которому доктора запретили все, что возможно, а он продолжает борьбу за жизнь. Или шведы, попавшие в этот приют для престарелых твиттероненавистников. Или пришельцы, которые посмотрели на земные проблемы, да и не стали тут высаживаться. А этот комик с придуманными бедами пусть разбавляет драму, ладно.
— Том!
Нет ответа.
— Том!
Нет ответа.
Фак ю, Том.
