Острова, несущие на себе Нью-Йорк, выплывают из-за горизонта, в своей совершенной гармонии напоминая не дело рук человеческих, а творение Всевышнего. Причем божественный замысел здесь исполнен с таким вниманием к мельчайшим деталям, что, лишь сойдя на сушу, хочется остаться в этом городе навсегда.

Хочется просыпаться от рассветных лучей, по косой проникающих в узкие пространства городских кварталов. Они раскрашивают бесчисленные окна в нежно-розовый, золотистый, молочный цвет, отражающийся на лицах прохожих. Хочется бесконечно бродить по Центральному парку, шурша опавшими листьями, вдыхая запах города — кофе, горячих бейглов, ветра с моря. Хочется смотреть на восток, стоя на знаменитом деревянном променаде Брайтон-Бич. Оттуда приплыли или прилетели почти все, кто когда-либо населял Нью-Йорк. И вот уже и закат путается среди острых вершин зданий, солнце цепляется за шпили, уходя за великую равнину на западе – туда уходили миллионы тех, кого Нью-Йорк встретил и проводил в своей не такой уж долгой жизни.

Этот город строили мечтатели, равных которым не было в мире.

Первым из них был итальянец Джованни да Верразано, в начале XVI века открывший эту землю — лесистую, с мягким климатом дельту реки Гудзон и ее острова в самом ее конце — там, где медленный, широкий Гудзон соединяется с океанским заливом. Немного суши, щедрым жестом брошенной свыше как подарок человечеству.

Управляющий голландскими заморскими колониями Питер Минуит в 1626 году совершил самую известную сделку в истории — купил у местных индейцев остров Манхэттен за 60 гульденов, что в пересчете на нынешние деньги составляет примерно 1200 долларов.

Голландцы и их фактория, торговавшая мехом, располагались на самой южной оконечности Манхэттена, там, где теперь поднимается ввысь финансовый район. Они назвали это место «Новый Амстердам», с самого начала принеся в город тот дух бесконечной свободы и самостоятельности, который всегда отличал Амстердам от всех остальных столиц мира.

Нью-Йорк был столицей очень недолго, два десятка лет, пока на болотистых землях к юго-западу от него не возвели специально построенный для этой цели Вашингтон. Впрочем, Нью-Йорк никогда и не нуждался в официальном признании и статусе — ему было достаточно просто принимать в свои объятья всех, ищущих новой жизни.

Голландцы отдали Нью-Йорк англичанам в обмен на крохотный остров Ран на другом краю земли, в Индонезии. Там отлично рос мускатный орех, что в конце XVII века было значительно более ценно, нежели горстка островов на самом конце неизведанного континента.

С этого момента Нью-Йорк начинает свое абсолютно автономное существование. Он не Голландия, не Англия, не Италия, не Америка, а бурлящий котел, в котором зарождается что-то, доселе невиданное человечеством. Новые люди на новой земле.

Ценность Нью-Йорка — даже не в его красоте, а в хаосе и эклектике. Нью-Йорк – это странный сплав всего на свете, будто бы сюда привезли и и накидали в вольном порядке все, что было так дорого людям в разных концах земного шара.

Нью-Йорк великолепен своей жизнью. Ее каждодневное течение — то, на что не обращаешь внимания в большинстве европейских городов, здесь выходит на передний план. Здесь все сделано для человека: от чашки кофе до самой планировки города, той знаменитой сетки, которую потом будут копировать в тысячах мест, и ни в одном из них не добьются успеха.

Потому что мало расчертить на карте квадраты кварталов и прорыть туннели метро. Надо не пожалеть и отдать километры бесценного манхэттенского мидтауна газонам и паркам. Надо не побояться впустить на первые этажи роскошных зданий маленькие лавки — ремонт обуви, кондитерская, химчистка. Надо убрать с улиц машины и пересадить людей на автобусы — уровень потребления бензина в Нью-Йорке не меняется со середины 20-х годов. Надо, в общем, любить человека, и в этом искусстве нью-йоркская мэрия достигла особых высот.

Передвигаясь между островами и районами — деревенский Стэйтен-Айленд, с которого хорошо уезжать на старомодном желтом пароме, чтобы как следует рассмотреть всю гавань, просторный, открытый ветрам Бруклин с хасидскими Краун Хайтс, пресловутым Брайтон-Бич и прелестными кварталами XIX века, Квинс и Бронкс – ты на самом деле собираешься с силами, чтобы в конце концов окунуться в него – в самый волшебный и самый неправильный остров на свете. Если смотреть на него на карте, он похож на корабль, пришвартованный мостами к суше, готовый в любую минуту отправиться в бесконечное плавание. Остров Манхэттен.

После того, как исхожена Гринич Виллидж, Сохо и Маленькая Италия, когда стерты ноги в бесконечных магазинах и уже не осталось сил на очередной музей, надо сесть у окна в глубоком кожаном кресле, с чашкой кофе, и смотреть, как в окнах домов напротив затрепещут огоньки ханукальных свечей.

Здесь больше всего евреев в мире. Больше, чем в Иерусалиме и Тель-Авиве, вместе взятых. Все началось в сентябре 1654 года, незадолго до Рош га-Шана, когда в Нью-Амстердам прибыло двадцать голландских евреев. Приплыли они сюда кружным путем, через Бразилию.
Тогдашний губернатор Нью-Йорка Питер Стьювесант вначале отказал им в праве сойти на берег, заявляя в своем письме начальству, что «тогда мы вынуждены будем впустить сюда и лютеран, и папистов». Руководство Вест-Индской торговой компании ответило ему, что все религиозные и социальные права евреев в метрополии распространяются и на колонии.

Первая еврейская школа в США была открыта в Нью-Йорке, и в течение всего XIX века сюда стекались сначала еврейские иммигранты из Центральной, а потом и из Восточной Европы. Тогда выросли кварталы нижнего Ист-Сайда, этого заповедника ушедшей американской идишской культуры, тогда начался расцвет еврейской жизни — с газетами, театрами, варьете, всемогущими профсоюзами, гангстерами и кошерными хот-догами. Их до сих пор можно купить на любом углу, с тележки уличного торговца.

Евреи ушли из Ист-Сайда после Второй мировой, оставили полузаброшенные трущобы и переселились на север, туда, где вокруг Центрального парка сияет великолепное ожерелье синагог — с мавританскими башенками, витражами и арками.

Когда-то давно, в наказание за дерзость, Всевышний смешал языки, и строители Вавилонской башни прекратили понимать друг друга. Прошло время, и было сказано: «Пока Бог не построит здание, работники трудятся впустую». И Бог действительно дал людям выстроить Нью-Йорк — невозможный город, которого, по всем правилам жизни, вообще-то не должно было существовать. Новый Вавилон, вобравший в себя все, что только можно, и сохраняющий свое единство – несмотря на множество языков, кухонь и цветов кожи.
Новый Вавилон живет и дышит. С его ущельями улиц, серыми тротуарами, разноцветным одеялом Центрального парка, небрежно брошенным среди острых пиков и плоскогорий домов. С холеными женщинами, непременно в сером, черном или коричневом, легко идущими мимо роскошных витрин — вверх по Пятой Авеню, вниз по Мэдисон. С ухоженными мужчинами, смотрящими на тебя с этакой непременной нью-йоркской улыбкой, где смешались здоровая доля восхищения и крохотная порция иронии — ровно столько, сколько им посоветовал психоаналитик.

С действительно желтыми такси и тяжелым ворохом воскресной газеты. С рассветным кофе в бумажном стаканчике и гулом поездов метро под твоими ногами. С бесконечным океаном с одной стороны и бесконечной массой земли — с другой.

Он сам уже не земля, а пограничье, ворота между мирами – оторванный от континента, устремляющийся вверх, туда, где, почти невидимые, пораженные его мощью и силой, мерцают звезды.

Поздним вечером он, наконец, затихает, убаюканный под легкой периной снега, на котором видны отсветы из окон бесчисленных квартир — где горит ханукальный семисвечник, где мигает рождественская иллюминация.

Самолет, натужно таща свое огромное тело, поднимается со взлетной полосы, устремившись прямо в темную массу океана. Город на горизонте рассыпан столбами огней, постепенно уходящими вдаль, гаснущими, пока от них не останутся лишь тонкие нити света.

Они-то и держат Нью-Йорк в нежном, трепетном равновесии — между прошлым и будущим, между земной твердью и морской пучиной, между мечтой и реальностью, так, чтобы в нем было место каждому из нас.

Пеките бублики

Воскресная «Нью-Йорк Таймс» до сих пор остается идеалом и образцом газеты. Ее разбираешь на приложения и устраиваешься поудобнее в кресле. Теперь вас нельзя трогать по меньшей мере несколько часов — пока не будут прочитаны все остроумные колонки, вся светская хроника, все рецензии и обзоры, все тексты — о книгах, о кино, о театре, о моде, о дизайне и еде.

Restaurant guide особенно хорошо заедается бубликом. Sorry, бейглом. На самом деле бейгл и бублик почти близнецы. Но для выяснения их происхождения нам надо перенестись на несколько веков назад, в Вену 1683 года. Согласно распространенному преданию, один булочник испек два изделия, которые стали потом самой популярной продукцией всех пекарен мира. Это были круассан, повторявший своей формой полумесяц на флагах турецкой армии, осаждавшей Вену, и бейгл — по форме стремени у всадников победоносной кавалерии Яна Собеского, спасшей город своей отчаянной атакой на турецкие войска.

Нью-йоркский бейгл прекрасен. Он почти идеально круглый, чуть поджаристый, с нежной, упругой, обволакивающей язык плотью. Он не нуждается в украшениях, но с радостью принимает их все — от простого мака до яблочно-коричной смеси: внутрь его разрезанного кольца можно упрятать любую начинку, нет предела фантазии кулинара, вдохновленного окружающим его городом, ровно дышащим под легким снегом. Он весь в перекличке уличных огней, свежий и крепкий, как и его прозвище — Big Apple, большое яблоко. Большой бейгл.

Большой бейгл-проект для ненастного дня

Что надо:
два стакана теплой воды
2 пакета сухих дрожжей
4 ст. ложки сахара
5-6 стаканов муки
2 ч. ложки соли
2 ч. ложки растительного масла
2 ст. ложки кукурузной муки.

Что делать:
Смешать воду, дрожжи и 3 ст. ложки сахара. Взбить и оставить до появления пены, примерно 5 минут. Постепенно добавить 4 стакана муки, соль, и месить тесто до эластичности. Постепенно добавлять по 0,5 стакана муки и месить тесто на слегка посыпанной мукой доске, до упругости.

Смазать большую миску 1 ч. ложкой растительного масла. Положить тесто, накрыть и оставить в теплом месте на час.

Разделить тесто на 12 кусочков, скатать колбаски и слепить бейглы. Накрыть и оставить подходить в тихом месте, на чуть смазанной маслом поверхности на 30 минут.

Разогреть духовку до 200 градусов. Смазать противень 1 ч. ложкой масла. В кастрюле довести до кипения воду, и постепенно добавлять туда бейглы, обваривая их примерно 1 минуту. Вынуть, разложить на противне, поместить в духовку на 5 минут, перевернуть и печь еще 30-35 минут.

Вынуть, охладить.