Один из своих великих рассказов О’Генри открывает следующим зачином:

Ну можно ли представить себе роман о Чикаго, или о Буффало, или, скажем, о Нэшвиле, штат Теннесси? В Соединенных Штатах всего три города, достойных этой чести: прежде всего, конечно, Нью-Йорк, затем Новый Орлеан и лучший из всех – Сан-Франциско.

В сущности, пространство бывшей Российской империи тоже соответствует подобной избирательности. Можно представить себе роман о Владивостоке, и даже о Ярославле, но сердце литераторов всегда билось в унисон с классической парой российских столиц.

Однако есть и еще один город – неправильный, смешной, очаровательный, всегда стоявший особняком – и в Российской империи, и в Советском Союзе. Город-государство, верный античной традиции гостеприимства, с иностранными названиями улиц и въедающимся в плоть и кровь запахом просторного моря. Город, разбрасывающий по сторонам коричневые стручки акаций, осыпающий их сладкой пыльцой мраморные столешницы в кофейнях.

Здесь, у столовой 68, где раньше помещалось прославленное кафе "Флорида", собирались обломки довоенного коммерческого Черноморска: маклеры, оставшиеся без своих контор, комиссионеры, увядшие по случаю отсутствия комиссий, хлебные агенты, выжившие из ума бухгалтеры и другая шушера. Когда-то они собирались здесь для совершения сделок. Сейчас же их тянули сюда, на солнечный угол, долголетняя привычка и необходимость почесать старые языки… Все, что бы ни происходило на свете, старики рассматривали как прелюдию к объявлению Черноморска вольным городом. Когда-то, лет сто тому назад, Черноморск был действительно вольным городом, и это было так весело и доходно, что легенда о "порто-франко" до сих пор еще бросала золотой блеск на светлый угол у кафе "Флорида".
Ее невозможно не полюбить, уж слишком она отличается от всего, что ее окружает. Самолет долго разворачивается над желтой украинской степью, примериваясь к ярко-лазурному развороту залива и сплетению улиц, площадей, переулков, спускающихся к полумесяцу пляжей.

- Девушка, послушайте за Одессу! – все таксисты здесь напоминают Жан-Поля Бельмондо или Роберта де Ниро, только в спортивных костюмах и белых фуражках.

- Интересуюсь знать, надолго к нам? – машина поднимает густую кремовую пыль. Еще Александр Сергеевич жаловался: «Я жил тогда в Одессе пыльной». Ничего с тех пор не изменилось, однако пыль не грязь, а через пару дней и вовсе перестаешь ее замечать – или относишься к ней как к элементу уникального одесского колорита.

Если в спа лечат грязями и минеральной водой, то одесское спа – это говор, еда и мужчины. Кстати, обычные спа здесь тоже есть, и после них выходишь в город с нежной младенческой кожей и неуловимым ароматом сероводорода – качать бедрами, которые на второй день пребывания в Одессе приобретают местную хищную грациозность.

Одесса – город невыразимо красивых людей. За триста лет жизни между морем и лиманом здесь сформировалась особая их порода – брутальные средиземноморские мачо с нежными глазами цвета каштанов и девушки, цокающие каблуками по булыжным мостовым. У них подтянутые задницы и прекрасная грудь – пышная, с этой итальянской ложбинкой посреди загорелого декольте.

Как же ее желали все, кто хоть раз о ней писал! Хоть на минуту приблизиться к этой чарующей южной красоте, так не похожей на пустынные, скованные льдом северные леса, на волглую грязь под ногами, на бесконечные осенние дожди.

Здесь, в городе, все еще стояло густое, роскошное лето. Томная ночная жара неподвижно висела в бездыханном воздухе улиц, заросших акациями… Сквозь железные решетки, увитые диким виноградом, в палисадниках виднелись клумбы, освещенные окнами особняков. Над роскошно разросшимися георгинами, бегониями, настурциями трепетали пухлые ночные бабочки-бражники.
Навряд ли Иосиф Дерибас, Франц Деволан и герцог Ришелье, вычерчивая в конце XVIII века план будущего военно-портового поселения, представляли себе, какой прекрасной сказкой обернется этот город для всех, кто хоть раз прикоснулся к нему.

Приезжая сюда, забываешь о времени, ежедневно проходя мимо классически прекрасного Оперного театра, спускаясь по знаменитой лестнице, ныряя под развешанное во дворах белье. Здесь хочется танцевать танго в полуосвещенных подвальчиках и кормить виноградом из сухих губ смуглых юношей в белых брюках.

Хочется бросить работу и карьеру и продавать лотерейные билеты на набережной, воткнув кисть акации в блестящие кудри с кристалликами морской соли. Носить только шелковые платья до колен, с глубоким вырезом, и высокие каблуки. Ходить с плетеной корзинкой на Привоз за синенькими и скумбрией.

Тем, кто был лишен Франции и Италии, этот город заменил и Лазурный берег, и Порто-Амальфи, став единственной отдушиной в унылом мире тумана и новостроек.
Одесса - всегда золотистая, сияющая, нежная, как будто умывающаяся поутру соленой водой, щедро наделяет своих детей многими талантами и отпускает их – для того чтобы вновь манить к себе, переливаться вечерними огнями, блестеть, как прихотливая бабочка, распуская крылья черепичных крыш.

Нарядная южная толпа бурлит вечерами в центре города, и, как писал еще один знаменитый уроженец Одессы:
Лучшие в стране рты не закрываются ни на секунду: хрумкают, лузгают, щелкают, посапывают, слушают ртом. Рты прекрасные – смесь украинской, русской, греческой и еврейской породы..

Уже в 1804 году герцог Ришелье сообщал об Одессе: «Из трех тысяч населения больше двух третей – итальянцы, греки и евреи». Отсюда вышли негоцианты и артистичные налетчики Бабеля, здесь в 1840 году была открыта первая хоральная синагога в Российской империи – Бродская. Отсюда в тогда еще Палестину уезжали первые халуцим, здесь писали Ахад ха-Ам и Шауль Черниховский.

Вокруг отремонтированной Бродской синагоги буйно цветут каштаны. Пахнет морем, жареной рыбой и духами лениво фланирующих по улице девушек, в вырезных рубашечках, совсем как у легендарной Цили Эйхбаум.

Через два дня Беня без предупреждения вернул Эйхбауму все забранные деньги и после этого явился вечером с визитом. Он был одет в оранжевый костюм, под его манжеткой сиял бриллиантовый браслет; он вошел в комнату, поздоровался и попросил у Эйхбаума руки его дочери Цили. Старика хватил легкий удар, но он поднялся. В старике было еще жизни лет на двадцать.

- Слушайте, Эйхбаум, - сказал ему Король, - когда вы умрете, я похороню вас на первом еврейском кладбище, у самых ворот. Я поставлю вам, Эйхбаум, памятник из розового мрамора. Я сделаю вас старостой Бродской синагоги.
В самолете откладываешь потрепанный томик «Одесских рассказов», этого лучшего путеводителя по городу, и нажимаешь кнопку «Play». В наушниках звучит ни с чем не сравнимый, чуть надтреснутый, почти старческий голос, поющий великий советский ремикс «Вернись в Сорренто».

Есть город, который я вижу во сне,
О, если б вы знали, как дорог,
У Черного моря явившийся мне
В цветущих акациях город.
Ни в одном самолете, даже летящем из Одессы, вам не подадут такой еды – истинно средиземноморской мешанины самых спелых овощей, щедро приправленных морской солью, прованcким маслом и пряными травами – теми, что так сильно и по-летнему свежо пахнут под голубым небом у самого синего моря.

Рататуй по-одесски

Что надо:
1 крупный баклажан
1–2 кабачка
2 красных болгарских перца
2–3 помидора
2 луковицы
1 стебель лука-порея
2 зубчика чеснока
1 пучок петрушки
1 стручок жгучего перца
морская соль.

Что делать:
Нарезать репчатый лук кубиками, а лук-порей (белую часть) - колечками и потушить в оливковом масле. Тем временем нарезать крупными кубиками (с ребром в 1 см) все остальные овощи. Помидоры бланшировать, мякоть также нарезать. Через 6 минут от начала тушения добавить к луку все остальные овощи. Посолить, поперчить. Тушить 20 минут.

В качестве пряной приправы растолочь в ступке петрушку с чесноком, солью и жгучим красным перцем. Добавить к овощам за 10 минут до окончания тушения. Перемешать.

Еще об Одессе:

Путеводитель по еврейской Одессе

Одесская история