Александра Довлатова
Будни москвичей
На прошлой неделе Петя Иванов водил своего сына Васю обучаться математике на Малый мехмат МГУ. После трехчасового занятия на вопрос: «Детка, ты что-нибудь понял?» — Вася экспрессивно ответил: «Пока я понял только одно: что я не хочу учиться!»
А некоторые другие дети, говорит Вася, смотрели на него подозрительно, но потом все-таки решились поинтересоваться: «ты какой национальности? таджик?»
«Евреи, — утешил Петя сына. — Они тут других детей просто видели». Тем временем мама Васи, Даша, металась по Москве в поисках халата для васиных уроков труда. Задача не из тривиальных, потому что на сайтах спецодежды продаются все больше комплекты «Людмила бордо» (для горничных, с выточками, 238 руб, опт) и кокетливые модели «Варя», «Татьяна», «Снежана», «Леди»и »Сервис»(для медсестер, от 330 руб до 568, опт), а также костюм хирурга «Василек»(556 руб). Удалось выяснить, что особым спросом пользуются халат «Рубин мужской бирюза» и костюм «Ольга белый мужской с васильком». Уже третью неделю Вася ходит на уроки труда без халата, за что каждый раз имеет в дневнике запись: «Снова явился без халата! Возмутительно!»
Приятель же Пети Иванова, Леопольд, скажем, Цветинский, говорит, что снимать квартиру в Москве нынче так же гадко, как десять лет назад. Уж вроде ты и повзрослел, и квартиру выбираешь посолиднее, а все то ж. Во-первых, не ты выбираешь, а тебя — «преличных словян», «одинокую женщину или семью, без детей, животных и птиц», — и потом придирчиво заглядывают в рот, проверяют крепость зубов и чистоту ногтей, подозрительно спрашивают: «А зачем вам два ноутбука и еще вот это вот?», сочувственно интересуются: «А как же вы один с тремя, скажем, собаками?» А вопрос «вы сами-то с Москвы будете?» просто заставляет развернуться и уйти, потому что честно и односложно ответить на него москвич не может.
Дальше — лучше. Допустим, ты преодолел злонамеренное вранье агентов, виртуозно «путающих» за раз всё: номер дома, этаж, цену и время показа, — понравился хозяину (Он: «Ну хорошо, давайте с вами подпишемся, я в принципе доволен, а то, знаете, эти чурки задолбали...»; Ты (собрав волю в кулак, готовый пустить псу под хвост 3 недели квартиропоисков): «А к евреям у вас нет претензий?» — «Аа, пофиг, эти зануды безобидные»), подписываете договор — и тут он начинает вносить в опись раковину на кухне, эмалированную,
А потом он порывается хранить у тебя на балконе свою летнюю резину, а получив отказ, не дает тебе логин и пароль для модема: «Я сам введу, я должен все это дело держать под контролем, а то мало ли что». Действительно. Можно же залить пол в ванной, протечет к соседям снизу, придется оплачивать им ремонт — вы, пожалуйста, воду в ванной не включайте, когда (если) захотите принять душ — позвоните мне, я приеду — вам полью.
Ахматова говорила, курение — цепь унижений. Отдыхает курение. Или нервно курит в углу.
Я не купил себе новую турку. Красивую, расписную, с удобной ручкой и широкими бедрами. Подумал и не купил. Подумал, что старая ведь есть, высокая, с узким горлом. Ручка, конечно, у нее так себе, и бока изрядно закоптились, но она своя, знакомая и, как бы сказать, объезженная. Потом я летел в самолете и думал (как многие другие, летающие в самолетах), что вообще с годами все новое начинает нервировать. Новые ботинки, новая мебель. Но особенно мелочи — ключи, телефоны, турки.
Не раздражают разве что новые языки. Вот они с годами становятся только краше. Особенно если их не учить.
Языковой барьер, думал я, сидя в самолете, летящем в сторону родины, с возрастом перестает быть барьером и превращается в занавес. В него можно завернуться и сидеть, как в паланкине, выглядывая сквозь прорехи знакомых слов, быть только наблюдателем, персонажем с ролью без текста. Ни за что не отвечать, ни к чему не иметь отношения. Пусть за окном будут горланить лудильщики, и я догадаюсь, что они лудильщики, только по медному звону в конце фразы. Пусть в кафе на пристани будут сидеть двое и разговаривать на неизвестном мне языке, а я буду разглядывать их руки и позы, догадываясь только примерно, кем они приходятся друг другу. И никто из говорящих по телефону в трамвае не заденет моих чувств, разве что наступит на ногу, и разговаривать я буду только с теми, кто поместится в мой электронный девайс для чтения.
Так я думал, сидя в самолете, летящем на родину, а на заднем ряду стремительно пьянеющий сорокалетний мужик в футболке с символикой несуществующей олимпиады впаривал блондинке что-то про бизнес, Газпром, погоду в Норильске и усталость, которая приходит с возрастом.
Блондинка вжималась в иллюминатор и затравленно со всем соглашалась, особенно про усталость. Она бы тоже с удовольствием завернулась в языковой занавес и уснула, но у нее не было шансов: он обрушился еще на границе и валялся под креслом кусками аэрофлотовской салфетки.
Для моего сына неделя Суккота, предваряющая начало нового цикла чтения Торы, оказалась-таки наполнена чтением Торы. Им задали принести в школу (5 класс) несколько фрагментов из Библии (Каин и Авель, Потоп и история Вавилонской башни). Что они с ними собирались делать, я так и не выяснил, но, видимо, учительницу волновал исключительно сюжет, потому что было сказано, что можно «в пересказе для детей». Я возмутился и сказал сыну, что он уже взрослый мальчик и может читать Библию без всякого пересказа. После чего мы прочитали все три истории в Библии (синодальный перевод) и в Торе (перевод Давида Сафронова, читали прямо с сайта). Сын сказал, что в Торе все изложено гораздо понятней, и лег спать гордый.
Через несколько дней в школе обсуждали, кто какой национальности, и сын среди прочих своих национальностей назвал еврейскую.
— О, — сказали одноклассники, — мы теперь у тебя будем списывать! Евреи ведь умные!
Не знаю, объяснил ли сын одноклассникам, что мы не только умные, но и про Вавилонскую башню у нас понятней написано.
Общественная палата на этой неделе пришла к выводу, что «уголовное наказание за оскорбление религиозных чувств — избыточная мера».
Я тоже считаю — избыточная. Все уже и так все поняли.
Вот в Лейпциге, говорят, недавно проходила выставка, на которой среди прочих экспонировалась картина Репина, ранее известная под названием «Отказ от исповеди». Однако понятливые организаторы выставки с российской стороны решили, не дожидаясь принятия закона, его почтить — картина приехала в Германию под названием «Перед исповедью».
А для тех, кто еще не понял,
А на другом, что интереснее, Том Хэнкс, действительно Greek Orthodox (перешел в православие, женившись вторым браком на православной). Цитата позаимствована из давнего интервью «АиФ», где, кстати, он говорит, что ходит в церковь нечасто. Но главное, вряд ли же он давал согласие на изображение себя на этом плакате.
