Тогда мне казалось, что 31 год — это длинная жизнь. Я думала, что он прекрасно ее прожил — был разотождествлен с собой настолько, чтобы писать:
Хорошо гулять по небу.
Босиком. Для моциона.
Хорошо гулять по небу,
вслух читая Аронзона!
Был запанибрата с Богом, даже извинялся за свою тоску в Его мире:
Не надо мне твоих утех:
ни эту жизнь и ни другую, —
прости мне, Господи, мой грех,
что я в миру Твоем тоскую.
И это очень совпадало с моим собственным мироощущением в те годы, когда мне казалось, что 31 — вполне нормально. И я как-то упустила момент, когда совпадать перестало. Возможно, примерно на этом же рубеже. Но все еще не забывается:
//В двух шагах за тобою рассвет.
Ты стоишь вдоль прекрасного сада.
Я смотрю — но прекрасного нет,
только тихо и радостно рядом.
Только осень разбросила сеть,
ловит души для райской альковни.
Дай нам Бог в этот миг умереть,
и, дай Бог, ничего не запомнив.
//