В субботу мне позвонил режиссер Театра.doc и напомнил о нашей договоренности: я приду к ним и расскажу какую-нибудь историю из мигрантских мытарств в Москве. А может и не из мытарств — какую захочу. И вот в воскресенье я пришла.
Было у меня двое коллег по сцене: Амад — выпускник Ташкентского хореографического училища, преобразованного в 1997 году указом президента республики в Высшую государственную академию национального танца и хореографии, каракалпак по национальности, и филолог, казах из Ферганы — Анвар. В Москве первый работает строителем, второй чинит канализацию. У Амада совершенно уникальная осанка, он среднего роста, ташкентское хореографическое училище безошибочно прочитывается в его манерах, привычка выглядеть и держаться хорошо — отутюжена. Анвар похож на симпатичного образованного разгильдяя и джинсы заправляет в высокие не по сезону ботинки; он длинный, худой, с залысинами.
Нас четыре часа репетировали, и на третьем круге я сказала, что повторять еще раз свою историю не буду: в повторах она меняется, но не становится лучше — давний мой грешок. Режиссер в конце концов разрешил закрепить на бумаге повествовательные пункты, и все стало ok. Анвар тоже чего-то там забыл и вспомнил уже на сцене во время выступления, а главным рассказом Амада был, разумеется, танец. Так у него лучше всего получалось говорить, надо признать. Его выступление было первым номером, потом Сева (режиссер спектакля) и Анвар.
В 2004 году он женился. «По нашим обычаям, — говорит он, — мама сама выбирает сыну невесту, но у меня родители педагоги, на обычаях сильно не настаивали. Мы с женой сначала познакомились, она мне понравилась, и только потом мы дали согласие на свадьбу». На следующее после брачной ночи утро молодая жена была грустной. Оказалось, она влюблена в другого, и тот, другой, в нее тоже вроде как влюблен. Анвар расчувствовался.
Он попросил его номер телефона, позвонил влюбленному и сказал, что готов передать в его разбитое сердце свою жену, и пусть все будут счастливы. Они догоровились встретиться в Коканде, куда Анвару с женой зачем-то было нужно. Но в день встречи несчастный влюбленный оказался недоступен по мобильной связи. «Не любит он тебя, — рассудил Анвар. — Что ж, давай жить как будет». Еще две недели они прожили и больше с тех пор и по сей день не встречались.
Каждая сердечная история Анвара начиналась со слов: «Она шла по улице, красивая, я влюбился». Через какое-то время после неудачной женитьбы он встретил свою новую любовь. Разведена, с дочкой, и в прошлом она была танцовщицей!
Выслушав дополнения к портрету невестки, мама перестала воспринимать информацию. Анвар обвенчался со своей Сураё втихаря. «Зачем ссориться? Можно же все спокойно решить». Места для маневра у мамы не осталось, ее поставили перед фактом. И они стали жить вместе. Правда, когда Анвар уехал на заработки в Москву, Сураё перебралась обратно к своим родителям. У них с Анваром есть общая маленькая дочка, которая растет мальчишкой, дерется и ругается, папа не скрывает, что любит ее и за дерзость тоже.
Не привлекая особого внимания к нарушению обычаев, несколько лет назад он обвенчался во второй раз. Я забыла, как зовут девушку, она тоже побывала замужем и к моменту встречи с Анваром оказалась на первом месяце беременности. Ее бросил муж.
Когда Сураё узнала о том, что у Анвара появилась младшая жена, она долго ругалась. Анвар на глаза не показывался. Она написала ему огромное смс, дескать, раз ты «такой же, как все», напоминаю, что для окончания отношений ты должен произнести «талак». Ну, Анвар возьми в ответном смс и напиши: «талак». Это слово обозначает «развод», его произнесения мужем вслух достаточно для свершения процедуры. «Смс не прокатит, — напомнила Сураё, — нам нужно встретиться». На встрече Анвар убедил горячую женщину, что в разводе нет ничего хорошего и лучше всем жить мирно.
Мама Анвара новую жену тоже пока не одобрила, и живет он на три дома в одном районе города. А конкретно сейчас — в Москве. (Не жизнь, а малина!)
«Сначала их жалко было, а потом я влюблялся, и теперь люблю их сильно. Я умею сильно любить. Понимаешь, по нашим обычаям на них вообще только старик какой-нибудь мог жениться. У нас разведенной женщине, да еще с ребенком, трудно во второй раз замуж выйти, и отношение к ним такое... неуважительное». Но, говорит, он может, если что, на дам и прикрикнуть, и заявить о себе, и пригрозить больше не показываться на порог. Так усмиряет, когда в очередной раз они пытаются поделить Анвара. Сейчас он готовит их к мысли об объединении под одной крышей вскорости, все же неудобно перебежками. И с детьми хочется видеться чаще. Детей, он говорит, у него трое.
После Анвара был мой выход. Представившись, я сказала публике, что тоже с гор, но крымских, — это подкупило аудиторию. Я вышла из обморока, шутовское самоощущение его победило (спасибо театральным студиям детства и юности и ярким софитам над сценой). Я рассказала историю девушки, приехавшей поступать в артистки и спустя 18 лет обнаружившей себя заложницей Москвы, кстати, разведенной и с ребенком, правда уже совершенно огромным, планирующей еще рвануть куда-нибуть. На этот раз история была пересказана вроде неплохо, зал аплодировал искренне.
— Ты молился за меня, султан? — спросила я, вернувшись в гримерку.
— Да.
— Я слышала! Ты прекрасный мужчина.
Я была в этом чудном состоянии, когда хочется обнять весь мир, и мысленно пророчила ему безоговорочную победу над бабами, которую он, безусловно, заслужил.
