Снег на иврите — «шелег». Вот тут-то, прямо с порога, и начинается путаница, потому что «снег» — это одно, а «шелег» — совсем-совсем другое. «Снег» — форма атмосферных осадков, скрип и хруст, мороз и солнце, свежесть и колкость. «Шелег» — катастрофа, крушение систем, условный код бедствия.
«Шелег» означает, что ваше начальство милостиво предложит вам взять в эти дни отпуск за свой счет. Упрямец, не оценивший этот великодушный жест и припершийся на работу, будет слоняться по пустым коридорам, слушать прогноз по радио и чувствовать себя забытым на посту часовым, который чует приближение вражеской армии и хочет одного: сорвать погоны и бежать.
«Шелег» означает, что урок вождения не состоится, а хор пенсионеров не соберется на репетицию. У кого-то будет отменено совещание кабинета директоров, у кого-то — отложена покупка нового компьютера. Потому что — какой тут компьютер, если понадобится менять проводку?! Или чинить крышу. Или ставить новый бойлер.
Ну ладно, пенсионерам, положим, и в самом деле не стоит мерзнуть, а с компьютером действительно можно повременить, но почему в магазин не завозят корм для аквариумных рыбок? Почему сосед из второго подъезда не приходит к папе играть в шахматы? Вот почему: ради гармонии со всеобщей дисгармонией.
В первые годы жизни в стране меня очень раздражало неприятие израильтянами важных составляющих снега — эстетической и эмоциональной. Да что там раздражало! Меня просто оскорбляло их упрощенное понимание: снег — это холодно, опасно, Сибир. Теперь мне кажется, что все наоборот: я сама не понимала сложных взаимоотношений этих людей со снегом.
Я, например, долго не могла припомнить, кого же мне напоминают укутанные израильтяне. Наконец поняла: именно так в израильских детских книжках изображены подпольщики из гетто. Кепка, куцый пиджачок, застегнутый на все пуговицы, резиновые сапоги и огромный желтый шарф, намотанный с несколько обсессивным усердием.
Раньше, наблюдая, как местная молодежь разъезжает с огромными снежными шапками на машинах, я приписывала это лени и пассивности. Оказалось — все наоборот. Люди не счищают снег с машин, потому что хвастаются. Хотят, чтобы все вместе с ними приобщились к чуду. Снег на капоте — что-то вроде двухметрового огурца или гигантской тыквы, курьез, диковинка, которую надо показать всем.
Но стоило мне чуть воспрянуть, заметив эти ободряющие тенденции, как я получила неожиданный удар с тыла.
Ввиду приближающегося снега к нам в Иерусалим из Тель-Авива был командирован юный родственник.
Ребенок продемонстрировал неплохую теоретическую подготовку: бегло декламировал строки «Никого-не-будет-в-доме-кроме-сумерек-один-зимний-день-в-сквозном-проеме-незадернутых-гардин», знал, что язык примерзает к железу и объявил, что намерен проверить это на практике. В программе также стояло: «Играть в снег и делать кейф». Веселиться, то есть.
«А куртка? — спросила я несколько жестко. — Куртка-то где?»
«А вот!» – сказал мальчик, эффектно накидывая на голову капюшон байковой толстовки.
— Извини, но это не куртка.
Ребенок в растерянности потянулся к рюкзачку и вынул оттуда три сменных футболки и трусы.
«Куртка, — голосила я в телефон, звоня его родителям, — Куртка — это такое теплое! Стеганое! На молнии! Вжик-вжик».
«А ты в рюкзачке там у него, в рюкзачке посмотри, там теплое,» — смущенно бормотали родители-тель-авивцы.
Чего ждать от израильтян, если наши люди, выросшие на лыжне, прожив лишь десяток лет в Тель-Авиве, напрочь забыли, что такое снег?
Зато и утешение тоже пришло неожиданно. Зайдя однажды в супермаркет, я обнаружила, что руководство проявило небывалую прыть: пространство было увешано рекламными постерами, на которых слово «шелег» впервые звучало не в апокалиптическом, а в гедонистическом контексте. Торговая сеть сообщала что-то о тепле, которым она намерена окутать своих клиентов в дни снегопада. Разумеется, звучали ключевые для израильского потребителя слова: «кейф» и «побаловать». Кто ты, о циничный маркетолог, первым осознавший, что «шелег», этот белый провал, — вовсе не провал, а коммерческая ниша?
Торговый зал супермаркета уже выглядел по-новому: словно распахнутым сразу во все стороны. В центре появилось множество прилавков и стендов. Разумеется, тема противостояния стихии присутствовала: часть стендов была с зимними шапками, грелками и аккумуляторными фонарями. На других лежали семечки и орехи, сухофрукты и книжки-раскраски. Появился прилавок с живыми цветами, а строго напротив него, — по малопонятной, но чарующей логике — прилавок с женскими трусами огромных размеров, робких деревенских расцветок. Чуть сбоку — стенд с широким ассортиментом детских диадем.
Кассиров не хватало, и их заменили подсобные рабочие. Привыкшие к тесноте складов, они нервно озирались и смущенно перешучивались. Один из них, похожий на старого жилистого попугая, время от времени вскрикивал с апокалиптическим клекотом: «Шелег! Шелег!» — и хохотал.
Ещё про израильские слова, обычаи и выражения:
Тави киф!
Ухоеды
