Везет израильтянам, им почти ничего нельзя! Со всех сторон, снаружи и изнутри стиснутые запретами и строгими предписаниями, они просто вынуждены демонстрировать высокий класс креативности, чтобы жить полноценной жизнью. Скажем, религиозный запрет на изображения существ, рисованных или объемных, во многом определил городскую среду современного Израиля: не-абстрактные скульптуры здесь скорее исключение, чем правило. Зато вся страна наполнена яркими милыми обаятельными зверюшками. Они повсюду, буквально на каждом повороте. Это — пожарные гидранты, стойки системы водоснабжения, к которым в любой части любого города по любой внезапной тревоге можно подключить шланг и загасить огонь.

Помню, как я увидел его впервые: в Иерусалиме, с обзорной экскурсией, бегом от Западной стены до Храма Гроба, вот здесь сидела императрица Елена, вон там ей прикладывали мертвецов к честному животворящему кресту, здесь у нас рынок Старого города, торгуйтесь, если сможете.

Вот в этих-то декорациях мы и повстречались. Он стоял за спиной продавца, таращил на меня скорбные круглые глаза, на одно желтое ухо ему была надета стопка соломенных шляп. Казалось, что это кто-то с другой планеты тщетно пытается слиться с толпой, нарядившись почти как местные. Пожалуй, это было чуть меньше десяти лет назад.

Гидрантами гордятся в Нью Йорке и Сан Франциско, очень хвалят свою систему шведы, много где они стали значимым элементом городского пейзажа, но везде они — функция, а в Израиле — личность. Все особенные, очень похожие и очень по-разному выразительные.

В один из последних своих приездов уже я показывал окрестности вновь прибывшим и, конечно, хвастался глазастыми гидрантами. И тут кто-то задал мне вопрос, полный детского простодушия и повисший в молчании: но кто же их сделал? Кто автор этих прелестных городских объектов? Как его зовут? Теперь я уже не понимаю, как вышло, что я не задал себе этот вопрос раньше, не облазал все доступные гидранты, не нашел на них маркировку Z.E.T., не бросился гуглить и не написал в ZET Industries письмо: «Многоуважаемые господа, я бы хотел поговорить с тем, кто создал этот дизайн». Минут через десять мне приходит краткий ответ: «Дизайн наш собственный». На мой уточняющий вопрос, могу ли я лично пообщаться с тем, кто придумал внешний облик гидрантов и украсил ими города, с той же скоростью Шай Збеда отвечает: «Конечно. Это я. Я лично сделал весь дизайн, снаружи и внутри».

Приехавший в Израиль из Ирака Цви Збеда, отец Шая, построил фабрику гидрантов в 1961 году. На одной из первых страниц нынешнего каталога Z.E.T. Industries есть фотография того, чем тогда торговала компания: очень простые формы, медь под прозрачным лаком, узнаваемые разъемы для подсоединения пожарного шланга — в точности те же самые, что и у нынешних поколений, — но никакого выражения лица. Государственные стандарты (очень строгие и уникальные для каждой страны) получалось выполнять, но и только.

Как Шай оказался в этом бизнесе? Да просто вырос на фабрике. Он ходил туда после школы, приезжал из армии — и поскольку гидранты были и его игрушками, и воображаемыми друзьями, ему всегда было важно и интересно, как они выглядят, какими они станут через десять лет эксплуатации. Когда вернулся из армии, серьезно выбирал: быть ветеринаром или инженером. Потом решил, что семейное дело — это то, чему вполне можно посвятить жизнь, закончил Технион и снова пришел туда, где провел детство.

«Но я, — говорит Шай, чуть-чуть заметнее улыбаясь, — не совсем такой, как другие инженеры. Их учат, как делать то или иное, что может когда-нибудь пригодится, а потом они решают, что именно будут делать. У меня все было наоборот: я точно знал, чем собираюсь заниматься, и искал совершенно конкретное “как”».

Блестящие глаза зверюшек — это то, что жестко задано стандартами пожарной службы: разъемы должны быть именно такого размера, именно так устроены и сделаны только из алюминия. Со всем остальным — размеры, цвета, материалы — создатели могут возиться по своему усмотрению.

В глазах Шая светится настоящая страсть: «Я хочу знать, как они выгорают на солнце и как они сопротивляются коррозии. Кроме того, в среде гидрант занимает столь значимое место (он яркий, он у всех на виду), что по факту становится чем-то вроде городских скульптур. И здесь важно не только то, что они хорошенькие — но и технология их долгой жизни. Мыть ведь их никогда не будут? Значит, надо придумать, как сделать, чтобы они не стояли перепачканные!». Поэтому Шай выбрал особую краску — не только яркую и устойчивую к выцветанию, не только особо гладкую, с особыми пластиковыми присадками, чтобы не накапливалось статическое электричество и не притягивало пыль, но и стопроцентно безвредную для здоровья. Мало ли кто решит облизать гидрант на улице.

Новые гидранты появились в 2000-х годах. У них были разные уши (то длинней, то короче), под разным углом поставленные глаза, по-разному устроено подсоединение к трубе, формирующее не то странный инопланетый нос, не то крепко сжатые узкие губы.

«Это тоже вопросы технологии и государственного регулирования?» — спрашиваю я.

Шай вообще отвечает на вопросы очень основательно. Так и тут. «Понимаешь, — говорит он, — мы должны обеспечить пожарным абсолютную точность подсоединения их рукавов к стандартному разъему и строго оговоренный угол доворота в момент присоединения. Но это вообще все, что мы кому-нибудь должны. Остальное — это целиком мое художественное решение. Как хочу, так и собираю».

«А папе они понравились такие? А почему муниципальные чиновники согласились все поменять, снять старые модели и поставить твои?» — «Чиновники согласились потому, что знали: если что-то не нужно чинить, мы не станем. Если быстрее или лучше сделать это на технике наших конкурентов, так и скажем. Они верили папе. А папа полюбил мой дизайн с первого взгляда. Он и сейчас руководит всем. Мы работаем вместе, но он главный».

Поразительно, но дизайну Шай учиться не пошел. Говорит: «Дизайн — это то, что нужно чувствовать, а не то, чему можно научить».

Я знаю русскоязычных израильтян, которые зовут эти штуки глазастиками, знаю других, которые зовут их чубриками. Одна жительница Беер-Шевы рассказывала мне, что на иврите их чаще всего называют верблюдиками. Решаюсь задать этот вопрос Шаю: а как их между собой зовут работники завода? Как вы называли их в детстве?

По просторному лицу Збеды пробегает совсем другая эмоция. Улыбка прячется почти совсем, глаза становятся предельно внимательными, почти жесткими. Он смотрит мне прямо в лицо и медленно, аккуратно артикулируя, проговаривает: «Как мы называем гидранты? Обычно мы на производстве называем их — гидрантами. Гидрант одиночный. Гидрант двойной. Вот это, например, комплект гидранта двойного номер четыре». Ощущение такое, что если я все-таки стану настаивать на «чубриках» и «головастиках», санитаров мне вызовут совсем-совсем скоро.

Резко меняю тему: «Чем вы больше всего гордитесь из того, что получилось сделать в последнее время?» В ответ у Шая снова вспыхивают глаза. «У гидрантов есть враги! Естественные враги в дикой природе. Это собаки. У самого низа трубы, там, где она подходит к земле, гидранты постоянно ржавеют и даже иногда ржавчина проедает толстую стенку насквозь. И все из-за собак. Они метят гидранты!»
«Что же делать?» — переспрашиваю я. С моей точки зрения все это выглядит довольно печально, но непреодолимо. В законодательный запрет собакам задирать лапку на столбик я верю мало, не Госдума РФ, чай.

«Резиновая нахлобучка!» — Шай вытаскивает и с гордостью показывает мне буклет. И впрямь: небольшая резиновая манжетка должна полностью обезопасить устройство от собачки (также изображенной на буклете именно в ходе своей подрывной деятельности). «С ними мы сможем менять гидранты гораздо реже!»

Я смотрю на гордого собой Шая Збеду, инженера и художника, предпринимателя и израильтянина. А в голове у меня крутится давнишняя картинка: мои приятели празднуют в одной постсоветской стране юбилей компании, поставляющей фиттинги и задвижки всем водоканалам, до каких может дотянуться. Снят боулинг, президент фирмы, затянутый в смокинг, подхватывает шар и не глядя бросает его в сторону цели. Грохот. Страйк. «Везууучий», — привычно отмечают сотрудники. Все расслаблены, улыбки, флирт, шутки. Вдруг поднимается директор, мужики серьезнеют, наливают себе и друг другу: ясно, что все готовятся к главному традиционному тосту. Когда позвякивание и возня прекращаются, директор откашливается и гулко и отрывисто, как маршал на параде, возглашает: «Ну, за нее! За мать-кормилицу! За ржавчину!» Мужики опрокидывают разом, гордо поднимают головы. Ржавчина не подведет. Проест еще пару задвижек, в труху превратит резьбу на фиттинге глубоко под землей. Все можно будет переделать! Всем все можно будет продать еще раз!

Уже прощаясь, задаю последний вопрос: «А почему все-таки вы не стали ветеринаром?». Отвечает Шай неожиданно серьезно: «Я просто слишком люблю животных, правда. Если ошибку совершает инженер, то это вопрос потраченных денег. Если ошибку совершает ветеринар — животное страдает. Я тогда понял, что к этому не готов».

И тут у меня в голове наконец выстраивается вся картинка: про мальчика Шая, который рос среди гидрантов и любил зверей, а потом, когда вошел в силу, завел себе целую армию бессмертных животных и населил ими землю обетованную, что течет молоком и медом. В частности, через пожарные гидранты.

Автор благодарит Марию Альтерман, без чьей неоценимой помощи ни эта встреча, ни этот разговор просто не состоялись бы.