В современном обществе этические ситуации, в которых человек должен поступиться собственными принципами или общественными нормами, воспринимаются как особо болезненные: они не только заставляют общество невольно усомниться в своих нормах и принципах, но и непременно раскалывают сторонников и противников такого поступка на непримиримые группы. В иудаизме с этим как-то проще, но не совсем. Помимо четких конкретных и очень подробных инструкций, которыми богаты Тора и Талмуд, в иудаизме существует принцип пикуах нефеш — уникальная, единственная в своем роде поправка к еврейской религиозной конституции, позволяющая де-факто пренебречь ее важнейшими положениями во имя сугубо практической цели. Если говорить грубо, пикуах нефеш отменяет почти любую заповедь Торы, если на кону стоит человеческая жизнь. Принцип этот моложе Торы, хоть и произрастает из нее — конкретнее, из книги Ваикра (Левит), где Г-дь говорит: «Соблюдайте постановления Мои и законы Мои, которые исполняя, человек будет жив. Мудрецы Торы сделали вывод, что лучше в случае чего нарушить эти постановления и законы единожды (дважды, трижды и так далее) и продолжать жить, чем неразрывно соблюдать их, будучи уже мертвым. От мертвого Г-ду какой толк?
Именно пикуах нефеш разрешает работать по субботам спасателям, пожарным и врачам (еще в Талмуде, книге Йома, это описывалось на простых жизненных примерах — нарушь шаббос и сломай стену, дабы вытащить ребенка из-под завалов, нарушь шаббос и открой поваленную дверь, захлопнувшую его в горящем доме); он же позволяет нарушить законы о святости тела ради спасения жизни другого человека, то бишь дает религиозным евреям возможность становиться донорами органов и тканей. Мало того, несоблюдение пикуах нефеш — вещь позорная; еврей, отказавшийся, допустим, отвезти кого-то в больницу в субботу, будет считаться нарушителем Закона. Однако и само определение «опасности для жизни» может быть не таким однозначным: известна легенда о корабельщике-еврее, датируемая IV–V веком: корабельщик этот, когда его судно попало в субботу в бурю, игнорировал мольбы команды и пассажиров до некоего момента, когда можно было воспользоваться пикуах нефеш и вывести корабль из бури, не нарушив субботу. Но обязательно ли было ждать так долго, разве самое начало бури не знаменует появление принципиальной опасности для человеческой жизни? С другой стороны, вот вполне современная история о раве Ицхаке-Зэеве Соловейчике: уже попав в Иерусалим, он посылал перед Йом Кипуром своих последователей в городскую больницу, чтобы те велели не поститься тем больным, которым это разрешили врачи. Раз уж человек в больнице, считал рав Ицхак-Зеев, это уже знак того, что он в опасности. Есть примеры и поглубже: в 1305 году знаменитый раввин рабби Шломо бен Адерет (известный как Рашба) под угрозой отлучения от общины запретил изучение философии, физики и других наук до двадцатишестилетнего возраста, однако заниматься медициной, наоборот, разрешил.
Тем не менее существует три ситуации, в которых всепобеждающая сила пикуах нефеш не работает. Принцип этот объявляется нелегитимным, если для спасения жизни праведному еврею приходится: а) убивать, б) обращаться в идолопоклонство, в) вступать в кровосмешение и прелюбодеяние. Третий пункт за века переосмыслений и толкований вопросов почти не вызывал, тем более что со времен Маймонида особое предпочтение при толковании пикуах нефеш отводится не собственной жизни, а чужой. Именно о женщинах общество чаще думало как об объектах сексуальной агрессии, и раввиническая традиция скорее не не позволяла бедняжкам отдаваться насильнику, чтобы спасти свою шкуру, а недвусмысленно намекала, что в таком случае следует предпочесть жизни смерть. Пункт второй родственен третьему в том смысле, в котором сменить веру против воли, но не быть сожженным заживо — примерно то же самое, что отдаться насильнику, но выжить. Долгие века выкресты любого рода, что марраны, что евреи, принимавшие православие, чтобы спастись от погромов, что евреи, принимавшие ислам, — назначались предателями (хоть христианство, строго говоря, в иудейской традиции вообще не считается идолопоклонством). А вот евреи, вместо смены веры отправившиеся на костры или решившиеся на кидуш ашем, специальное ритуальное самоубийство, — наоборот, считались героями.
Куда сложнее обстоит дело с первой оговоркой, про допустимую самооборону. В общем случае — если спасение жизни возможно лишь в случае убийства невинного, лучше умереть самому, ибо сказано: «Кто сказал, что твоя кровь краснее?» Миролюбивые либеральные раввины настаивают на том, что в оговорке имеется в виду общий глагол вроде “to kill”, то есть вообще любое убийство. Более общепринятое представление — что речь идет о злонамеренном убийстве с корыстным умыслом, то есть что-то вроде “to murder”. Есть и крайне радикальное осмысление, напоминающее, что в Торе оговорки к пикуах нефеш игнорировались неоднократно; разве Б-г помнил о них, вырезая египетских первенцев? Разве помнили маккавеи, убивавшие сирийских и греческих воинов? А Иисус Навин, повелевший евреям перейти Иордан и дать бой хананеям? Значит, пикуах нефеш можно использовать не как аргумент в пользу утирания слезинки ребенка слаженными усилиями всей вселенной, а наоборот — для легитимизации превентивных ударов по любому врагу.
Живи мы в менее безумном мире, поправка пикуах нефеш не была бы заметнее какой-нибудь Двадцать пятой поправки к Конституции США (она, если что, закрепляет правило, по которому вице-президент начинает исполнять обязанности президента в случае досрочного прекращения его полномочий). Но XX век, во всем его модернистском блеске, обрушил на еврейский закон слишком много испытаний — практически сразу за Шоа последовало 70 лет непрекращающейся войны в пустыне с дюжиной армий. В таких условиях пикуах нефеш превратился из простого предписания — как еврею действовать при ЧП — в чуть ли не главную духовную скрепу молодой израильской нации. А что делать: война не уважает ни субботу, ни праздники, ни траур, ни прочие ритуалы, зато очень любит смерть; надо же что-то этому противопоставить. Увы, и мирное время иногда оказывается не менее жестоким, и вопрос о том, чем следует поступиться и на что допустимо пойти ради спасения чужой жизни, оказывается крайне острым. Блажен тот, кому не приходилось им задаваться.
