Согласно еврейской традиции, царь Ирод — узурпатор, свергнувший династию Хасмонеев и правивший провинцией Иудея в течение тридцати трех лет. Кровавые и вероломные методы, которые он использовал для удержания власти, приводили в ужас местное население, а политика лояльности по отношению к Риму вылилась в лютую ненависть к нему со стороны иудеев.

Иосиф Флавий в своем сочинении «Иудейская война», описывая многочисленные политические и строительные инициативы царя, не обходит вниманием и скандальные, шокирующие эпизоды, которыми была полна его биография: убийство любимой супруги Мариамны и двух сыновей, болезненная жадность и неуемные траты государственной казны, «спорные» архитектурные проекты вроде амбициозной реконструкции Иерусалимского храма для создания второго, более импозантного и величественного, а затем водружения на нем имперского орла в знак покорности Риму (вот уж настоящее оскорбление чувств верующих!).

Впрочем, политические, экономические и прочие неудачные предприятия Ирода померкли в сравнении с главным его злодеянием, рассказанным евангелистом Матфеем, — избиением младенцев в Вифлееме (Мф 2:16): услышав от персидских послов о рождении царя Иудейского, и без того мнительный Ирод испугался не на шутку. Боясь потерять власть, он быстро нашел «адекватное» решение проблемы — убить всех младенцев мужского пола возрастом до двух лет, находившихся тогда в городе Вифлееме.

За неимением источников, подтверждающих информацию из Евангелия, большинство историков достоверность этого эпизода оспаривает. Впрочем, христианской культуре необходимо было получить своего отрицательного героя, взамен ветхозаветного фараона. Поэтому, волей-неволей, царь Ирод для новой эры стал символом жестокости и гнусного тщеславия. В новозаветных апокрифах этому дьяволу во плоти («ipse diabolus» в определении папы Льва I) отводится одно из самых жарких местечек в Аду, по соседству с Каином и Иудой.

Считается, что искусство обратилось к царю Ироду под влиянием литургической драмы, эксплицитно демонстрировавшей дьявольскую натуру царя Иудеи (кстати, именно образ Ирода, воплотивший в себе принцип зла, впервые придал театральному действу периода Средневековья драматизм).

Начиная с XII века портреты Ирода дополняются особыми «негативными» атрибутами: вынутым из ножен мечом, угрожающе поднятой рукой или витающей неподалеку дьявольской личиной. Подобно первому врагу Христа Люциферу, Ирод прочно ассоциировался с дьяволом, ведь, как говорит Ориген, в своих действиях он «руководился внушениями ослепленного и лукавого» сообщника.

В бесчисленных живописных репликах сюжета об избиении младенцев царь Иудеи холодно, но порой с любопытством взирает на развернувшуюся у его ног драму: окровавленные тела младенцев, рыдающие женщины и свирепые воины, размахивающие мечами.

Видимо, царственный статус Ирода удержал художников Средневековья от какой бы то ни было натуралистичности и экспрессии в его портрете. Напротив, в момент казни невинных детей, когда все полыхает, негодует и ужасается, только Ирод величественно восседает на троне, довольный тем, как приводится в исполнение его указ. Сочувствующий зритель потрясен безмятежностью тирана и видит в нем настоящее чудовище, всяким человеческим эмоциям чуждое.

Лишь конце XV века художники обратились к некоторым экспериментам над физиогномическим обликом Ирода: вместо привычно нейтрального выражения Маттео ди Джованни изобразил гримасу алчущего крови, почерневшего от злости тирана.

Уже с XII века средневековые интеллектуалы возводят царя Ирода в аллегорию неправедного правителя и ставят его в параллель нынешним. Тогда главным поводом к упоминанию злодея были противоречия государства и церкви — Ирода видели предтечей и «вдохновителем» всех нынешних узурпаторов власти, попирающих Царство Христово. Так, Герхох Рейхерсбергский около 1161 года сравнивал его с королем Генрихом IV, поддержавшим антипапу Климента III в противовес папе Григорию VII.

В начале XVII века его фигура приобрела популярность в контексте католическо-протестантских распрей, последовавших за Реформацией: Гвидо Рени, Пауль Рубенс и Никола Пуссен активно обращались к сюжету об избиении младенцев в ходе Тридцатилетней войны (1618–1648). На картинах Брейгеля солдаты Ирода несут штандарты с двуглавым орлом Габсбургов, потрясавших Нидерланды непрерывными войнами и баснословными налогами на их успешный исход.

Как универсальное олицетворение зла, царь Ирод пришелся рифмой ко многим историческим ситуациям, в которых расстановка отрицательных и положительных героев оказывалась самой разной: праведник против неправедника, тиран против церкви, церковь как тиран. И по сей день оставаясь символом жестокости и коварства, его фигура каждый раз получает новые параллели и новый смысл.