Гастроли группы «Крематорий» наделали в Израиле шуму задолго до прибытия музыкантов. Гильдия независимых израильских продюсеров и просветительская ассоциация «Место встречи» объявили площадкой первого концерта амфитеатр в Иудейской пустыне, недалеко от древней резиденции царя Ирода, возле поселения Нокдим (второй концерт планировался в Тель-Авиве). Сразу же с нескольких сторон на организаторов посыпались шишки. Левые кричали, что это политическая провокация и что коварные поселенцы обманом затащили на «оккупированные территории» ничего не подозревающих русских музыкантов.

С другой стороны, против афиш с надписью «Крематорий» выступили родственники жертв Холокоста. С этой частью публики договориться было проще. Организаторы не уставали объяснять, что в названии группы заложена другая семантика, не имеющая отношения к тем крематориям, в текстах Григоряна нет фашистских идей, а вообще эти музыканты — друзья нашей страны. Одни рок-звезды — например Роджер Уотерс — призывают бойкотировать Израиль, а другие — как сэр Пол Маккартни или Боб Дилан — бойкотируют бойкот и приезжают к нам. И если российские рок-музыканты хотят приехать в Израиль, то какая разница, как называется ансамбль. Не менять же название перед каждыми гастролями.

Кстати, единственный вопрос, на который я так и не получила ответа, и не рада была, что спросила: «Откуда такое название?» Григорян, как оказалось, этот вопрос ненавидит — за 30 лет устал. Легенда, изложенная на официальном сайте, гласит, что «Крематорий» придумали в пику названиям тогдашних официальных ВИА, типа поющих, веселых, голубых и прочих гитар.

В аэропорту музыкантов встречала группа израильского ТВ. Репортер Х., привычный вести прямые включения из горячих точек Ближнего Востока, изготовился с микрофоном наперевес прямо у трапа.
— Ты все же смотри, Серега, хотя бы не с первого вопроса пытай Григоряна насчет арабо-израильского конфликта, — грустно хмыкнул израильский продюсер Таиров.
— Ладно. Это будет мой второй вопрос, — пообещал тот.
И не успел Григорян ступить на Святую землю, как X. сходу выпалил:
— Господин Григорян, вы согласились выступать на территориях за зеленой чертой? Многие рок-музыканты объявили бойкот Израилю из-за того, что строительство поселений продолжается? А вы собираетесь петь для поселенцев!
Григорян совершенно спокойно ответил:
— Мы не делим наших слушателей и почитателей на группы. Если мои друзья живут в поселениях — я с радостью буду петь для них.

Мне удалось побеседовать с Арменом Григоряном сразу после репетиции, пока публика собиралась и рассаживалась прямо на земле, а на разогреве играла местная рок-группа Саши Котлера «Гефилте драйв».

Григорян вне сцены совсем не похож на рок-звезду — скорее на ученого-гуманитария, созерцателя-интроверта. В Нокдиме решил выступать не в знаменитой черной шляпе, а в бейсболке. Спрашиваю: а почему?

Армен Григорян: Раз у нас тут такой неформальный концерт, все сидят на земле, то будем считать, что это квартирник у друзей, мы же 30 лет назад начинали с квартирников, знаете?

Мириам Гурова: Знаю даже друзей, которые вас тогда слушали на чьей-то даче. Но это тогда. Сейчас другие времена и другие вопросы. Вот, например, интересно, лицом какой национальности вы чувствуете себя в Москве?

АГ: Я армянин московский: родился в Филях, жил на Речном, сейчас на Соколе. Это мой город и родной город моего отца. А по маме я настоящий армянин. Мама моя из Армении, папа там отдыхал как-то летом и познакомился с ней. А должен был я родиться недалеко тут от ваших мест — в Египте. Папа там работал.

МГ: Он ведь дипломат, да?

АГ: Да. Но когда мама меня должна была рожать, она побоялась это делать в чужой стране и улетела в Москву. А что касается того, что творится сейчас на почве национализма в Москве… Я люблю мой город. У меня друзья — люди разных национальностей. Неподобающее поведение вызывает протест, независимо от того, кто ведет себя по-хамски. Москва для меня — это город цивилизованных людей, а не всякого быдла, неважно, кричит оно «Аллах Акбар!» или «Слава Российской империи!» — это все такая серая масса, которая недостойна моего внимания.

МГ: Тягу к корням вы чувствуете? Бываете в Армении?

АГ: Я знаю армянский язык, но как неграмотный — ни писать, ни читать не умею, но такой вот разговорный — вполне. Меня в детстве каждое лето обязательно отправляли к бабушке на каникулы — и я там, во дворе и на улице, поднабрался и вполне сносно говорил. Мне очень у нее нравилось. Однажды меня попытались отправить в пионерский лагерь, но я оттуда сбежал на десятый день и попросился снова в Армению. Сейчас у меня есть там, можно сказать, дача, где я люблю отдыхать.

МГ: А не трудно ли возвращаться из Армении в Москву? Экзотика, яркие краски, иная речь, другие запахи, еда… Как после этого видеть московский ландшафт и московских людей, нет ли диссонанса?

АГ: Москва — энергетически очень сильный город, в котором ты ощущаешь себя частью большого механизма. Такое же — может, чуть сильнее — ощущение у меня было в Нью-Йорке, а в других городах я такого не чувствовал. А в Армении все довольно патриархально, ты можешь там не бежать, а спокойно любоваться видами. Даже на улицах в Москве все сосредоточенны, постоянно куда-то спешат и смотрят по сторонам только для того, чтобы не проскочить нужный поворот. Вот вид вашей пустыни мне чуточку напомнил пейзажи Армении — вы тоже любите, наверное, долго-долго стоять и созерцать эту красоту.

МГ: Вы ведете жизнь гастролирующего музыканта — постоянно в самолетах и гостиницах?

АГ: Недавно мы выпустили альбом «Чемодан президента» — и организовали турне. Теперь 30-летие отмечаем. Но после этого тура, посвященного 30-летию «Крематория», я постараюсь немного сбавить обороты.
У нас сейчас есть финансовые источники, и мы можем себе это позволить. Вот и к вам сюда мы приехали, можно сказать, в туристическую поездку. Мы здесь играли и раньше, нам очень понравилось. Два наших музыканта тут впервые, но мы им много рассказывали про Израиль, и они дождаться не могли, когда прилетят сюда. У нас здесь много добрых друзей, и бывший наш скрипач Миша Россовский тут живет. Так что мы и себе сделали подарок на день рождения.

МГ: В 80-х годах рок-музыку запрещали. Но настали другие времена, и многие рокеры превратились в профессионалов, и в этом была своя опасность. Популярность привела к утрате андеграундного запала. Вам не кажется, что сейчас все возвращается: мода на андеграунд — и давление цензуры?

АГ: Сегодня не только музыка находится в ужасном состоянии, но и литература, и живопись, и смерть репертуарного театра мы наблюдаем, и в кино последнее время совсем тускло у нас — бывшие клипмейкеры снимают за сумасшедшие деньги то, что к искусству не имеет никакого отношения. И деньги эти получают не за профессионализм, а потому, что приближены к императору или числятся в какой-то партии. Эта людоедская система довела искусство практически до краха. А когда рушится искусство, рушится и государство. Зло, агрессия и деградация. И никакая церковь тут не помогает, потому что она играет в унисон с властью. Единственный способ выжить любому нормальному человеку, который чувствует себя художником, — выйти из этой системы. Нельзя тратить силы на это.

МГ: Появлялись ли у вас мысли об эмиграции — в прежние, советские годы? А сейчас?

АГ: Эмигрировать я никогда не собирался и не собираюсь. Я много путешествовал и задавал себе вопрос: «Смог бы я жить в той или иной стране полноценной жизнью?» Я бы мог, наверное, жить богаче и даже свободнее, но есть что-то необъяснимое, что всегда привлекало меня в Москве. Видимо, это эмоциональная привязка. Хотя сейчас Москва сильно изменилась, многое действует на нервы, и все свободное время я стараюсь проводить на «даче» в трех часах лету от столицы.

МГ: Вряд ли вам удается игнорировать московские проблемы. В России же постоянно что-то происходит... В результате кто-то из ваших коллег бросается в объятия церкви, кто-то — продается Кремлю, а кто-то уходит в жесткую оппозицию. Насколько я вижу, вы стараетесь не вдаваться в крайности. Но вот, скажем, в истории с Pussy Riot назвали режим людоедским. Допекло?

АГ: В нормальном цивилизованном обществе искусство проходит эволюционный путь развития. Музыка тоже развивается свободно. Западный рок дал таких музыкантов, вокалистов, композиторов, инструменталистов, какие нам и не снились. У нас, к сожалению, до сих пор нет ни одного общемирового имени-бренда. Хотя такие мировые бренды есть у немцев, скажем, и у финнов… В настоящее время у нас есть прямая, как столб, вертикаль власти: низы совершенно не понимают, что там происходит наверху. А тем, кто наверху, плевать на то, как там копошатся внизу. Так что складывается революционная, прямо по Ленину, ситуация, и возможно, что она складывается не только на улице, но и в искусстве. Возможно, скоро произойдет революционный взрыв и у нас появится сильнейший писатель — уровня Толстого, Достоевского или, может быть, Чехова. Этот феномен называется культурным маятником.

МГ: Но ведь Чехов появился как раз на фоне безвременья, его герои тоскуют от невозможности действовать и хоть что-то изменить…

АГ: Чехов на сегодняшний день воспринимается крайне свежо! И еще мне кажется, что следующий гениальный русский писатель будет автором малых форм, потому что мировая паутина приучила нас воспринимать информацию в виде поста, твита, а не в виде длинного текста.

МГ: Вернемся к еврейско-армянским отношениям. И вашему, и моему народу пришлось вынести гонения, попытки уничтожения: нас — руками нацистов, вас — руками турецких националистов-янычар. Ваш народ разлучен с горой Арарат. Наш народ — с Храмовой горой.

АГ: Да, есть между нами много общего. И я бы очень хотел, чтобы Израиль официально признал геноцид армянского народа 1915–1923 годов, как мы признаем Холокост и чтим память погибших в концлагерях. Это было бы только справедливо и укрепило бы связь между нашими народами.

МГ: Вы не раз бывали в Израиле, а вы знаете, что в Иерусалиме внутри Старого города есть целый Армянский квартал, в котором живут ваши соплеменники?

АГ: Конечно. И я знаю, что они там живут полноценной жизнью и чувствуют себя дома. Меня тоже тянет время от времени навестить Израиль.

Армянская ветвь христианской веры имеет древние корни — и они в этой земле. Вот меня и тянет сюда. А еще важно, что я тут — в гостях у друзей.

В начале концерта Армен Григорян обратился к залу и сказал, что приехал, чтобы посмотреть на Иудейскую пустыню. Он посвятил своим израильским поклонникам песню и воззвал о помощи 17-летнему Максиму Мосенцеву, больному лейкозом. Мальчик из Украины проходит лечение в иерусалимской больнице «Хадасса» и сейчас ожидает операции по пересадке костного мозга, а денег на все лечение не хватает. Григорян попросил поклонников скинуться — кто сколько сможет, — и к концу вечера трехлитровая банка для пожертвований была забита купюрами. То же самое повторилось и на концерте в Тель-Авиве.

«Крематорий» в полном составе навестил Максима, который не поверил своим глазам: страстный фанат группы, он даже не мечтал когда-нибудь поговорить с кем-то из них. Армен Григорян посвятил его в рыцари «Крематория».