Имя Рауля Валленберга, праведника народов мира, спасшего тысячи венгерских евреев во время Холокоста, а затем арестованного советскими спецслужбами, связано с множеством слухов и легенд. Официальная версия состоит в том, что он умер на Лубянке в июле 1947 года от сердечного приступа. На другой чаше весов — сотни версий, ни одна из которых не может быть подтверждена или опровергнута, пока исследователям не будет открыт доступ в архив. Доступ приоткрылся в начале 90-х — и теперь закрыт снова. В середине января этого года семейство Рауля Валленберга снова предприняло попытки прояснить ситуацию: племянница Рауля Валленберга собралась ехать в Брюссель, где на саммите ЕС находился Путин, чтобы попросить у него доступ в архив.

Я поговорила с племянницей Рауля Валленберга Мари Дюпюи. На первый же мой вопрос — что это было за письмо — Мари прислала мне копию письма ее матери, невестки Рауля Валленберга, российскому послу в Брюсселе Владимиру Чизову. И разрешила его опубликовать.

15 января 2014 года

Глубокоуважаемый посол Чизов!

Я знаю, что 27–28 января 2014 года президент Путин поедет в Брюссель с официальным визитом. Как Вы знаете, 27 января называется днем памяти жертв Холокоста. Для нашей семьи этот день в этом году отмечен особо, поскольку мир отмечает и 70-летнюю годовщину Холокоста в Венгрии.

В 1944 году мой деверь Рауль Валленберг отправился в Будапешт, чтобы помочь еврейской общине, которая была обречена на смерть в руках нацистов. К тому времени, как он прибыл в Венгрию, уже 500 000 венгерских евреев были высланы из страны или жестоко убиты. Ему и его коллегам-дипломатам помогали сотни храбрых венгров, и им удалось спасти тысячи жизней, укрывая евреев в безопасных местах и предоставляя им шведские паспорта.

В январе 1945 года Рауль сам стал жертвой, когда советские войска арестовали его и его водителя Вильмоса Лангфельдера. Их привезли в Москву, и их дальнейшая судьба неизвестна до сих пор.

Наша семья — родители Рауля Фредерик и Май фон Дардель, а также его брат — мой покойный муж Ги фон Дардель и его сестра — Нина Лагергрен потратили семь десятилетий, разыскивая его. Мы никогда не теряли надежды, что однажды узнаем правду — что же на самом деле произошло с Раулем.

Многие российские чиновники, архивисты и учреждения помогали нам в наших поисках с конца 1991 года — и мы благодарны им за поддержку.

Как бы то ни было — стало ясно, что важная документация, напрямую касающаяся судьбы Рауля Валленберга, в данный момент остается в российских архивах, но недоступна для исследователей.

Я хотела бы попросить Вас передать президенту Путину желание нашей семьи встретиться с ним лично, пока он будет в Брюсселе. Мы бы хотели обсудить с ним, каким он видит выход из этого тупика. Заранее большое спасибо за ваше время и помощь в этом вопросе.

С уважением,
Матильда фон Дардель

Анна Немзер: А было ли письмо самому Путину?

Мари Дюпюи: Моя мать посылала ему письмо почтой по официальному кремлевскому адресу и копию также мистеру Чизову в Брюссель.

АН: Получили ли вы ответ от Чизова, из Кремля — откуда-нибудь?

МД: Нет, пока ничего не получили.

АН: Правильно ли я понимаю, что первые попытки возобновить расследование и разобраться в деле Валленберга были осуществлены еще в конце 80-х — начале 90-х? Кто из вашей семьи начал этим заниматься?

МД: Мой отец Ги фон Дардель. Он впервые приехал в Москву в 1989 году — и с ним много работали Сергей Адамович Ковалев и сотрудники «Мемориала». В 1991 году группа исследователей — Арсений Рогинский, Никита Петров, Геннадий Кузовкин и Вадим Бирштейн — отправилась во Владимирскую тюрьму: оттуда приходили свидетельства тех, кто вроде бы видел Рауля Валленберга в 50-е годы. Вадим и Арсений просмотрели дела заключенных для Первой Интернациональной комиссии. Ковалев был одним из тех, кто получил доступ к важнейшей документации в 1991-м. Среди прочего там был рапорт начальника санчасти лубянской тюрьмы Смольцова о смерти Валленберга от сердечного приступа.

Российские и шведские судмедэксперты согласились, что он, вероятно, может быть подлинным — но вокруг него все равно остается множество вопросов. Мы так и не знаем, где и когда именно этот документ был обнаружен. Эта страница пронумерована, но никто не знает, откуда, из какой документации она извлечена. Почему Смольцов подписал этот рапорт, тогда как в обычных обстоятельствах Абакумову должен был бы написать начальник тюрьмы Миронов. Почему Абакумов, судя по всему, попросил Смольцова следить за Валленбергом, хотя Смольцов в это время был на больничном, дома, с довольно серьезным заболеванием, которое в итоге и прервало его карьеру. Почему не было свидетельства о смерти или отчета о вскрытии — какие есть в случае с любым другим заключенным, даже когда дело касалось иностранных заключенных, вроде Исайи Оггинса, или иностранного дипломата Вилли Рёделя.

Предполагается, что Абакумов 17 июля 1947 года либо рапортовал Молотову о расправе над Валленбергом, либо спрашивал, как с ним следует поступить. Это письмо пропало. Многие аналитики считают, что оно пропало потому, что в нем говорилось, как Валленберг был убит, что противоречило официальной советской версии о том, что он умер от сердечного приступа. Но другие возможности вполне тоже существуют — например оно могло исчезнуть потому, что оно НЕ доказывает, что он был убит, а наоборот — например обнаруживает приказ Сталина изолировать Валленберга на какое-то время.

АН: Слухи о том, что Валленберга видели в 1950-е годы, пока так и остаются на уровне слухов. Есть история профессора Макинена, который давал показания о своих разговорах с теми, кто предположительно видел Валленберга уже после 1947 года. Но не было ли хоть каких-то свидетельств, которые все-таки удалось изучить?

МД: Американский профессор Марвин Макинен проводил исследование, анализ базы данных о занятости заключенных Владимирской тюрьмы в 1947–1972 годы, и доказал, что там вполне возможно было содержание секретных, не учтенных реестром заключенных. Он же, сам бывший заключенный Владимирской тюрьмы, вспоминал, что в 1960-м году его сокамерник Зигурд Круминьш рассказывал, что в 1950-е годы сидел вместе с Валленбергом. Но свидетельские показания не изучены. Именно поэтому мы просим о доступе к важным документам, которые могли бы прояснить раз и навсегда, встречали ли свидетели действительно Валленберга или какого-то другого шведа в советском плену. Отдельным важным вопросом остается наличие неопознанного шведского заключенного во Владимирской тюрьме в 1950-е годы.

АН: Есть рапорты допросов заключенного №7 от 23 июля 1947 года — то есть уже после предполагаемой смерти Валленберга. Исследователи Сюзанн Бергер и Вадим Бирштейн считают, что этим заключенным и был Валленберг (в тот же день тот же следователь допрашивал его шофера Вильмоса Лангфельдера и всех сокамерников Валленберга).

МД: Именно поэтому проблема идентификации заключенного №7 так важна — если Сталин лишил Валленберга имени, сделал его пронумерованным заключенным, это дает основания предполагать, что он держал его в изоляции дни, недели, а может, даже месяцы или годы после его официальной даты смерти.

И здесь опять жизненно важен вопрос доступа к архиву. Нам не разрешили ни своими глазами посмотреть тюремные реестры заключенных Лубянки, чтобы увидеть записи про заключенного №7, ни выдали нам копии этих страниц.

Интересно, что другой заключенный №7, которого держали на Лубянке в апреле 1945 года, был, по-видимому, правильно идентифицирован российскими архивистами. Как им это удалось — и почему нет документации, чтобы идентифицировать другого узника №7 — 1947 года? Исследователи хотят информации в полном объеме, но до сих пор нам не дали доступа.

АН: Были ли вам даны какие-то объяснения отказа?

МД: Законы конфиденциальности — но законы конфиденциальности здесь не могут быть релевантны, потому что личность заключенного №7 остается скрытой, даже если мы увидим эти записи. Так почему же экспертам не дают верифицировать информацию? Российские законы четко предусматривают, что этот вид исторической информации должен быть доступен по истечении тридцати лет после смерти действующего лица. Исследователи не делают никаких утверждений — ни относительно гибели Валленберга в 1947 году, ни относительно его жизни после 1947 года. Они просто уверены, что информация должна быть полностью изучена, настаивают на прямом доступе и проверке в соответствии со стандартами всех научных исследований. Мир должен ему по крайней мере это.