Премьера фильма «Дети райка» состоялась ровно 70 лет назад, в марте 1945 года, в только что освобожденном от нацистов Париже. Восторгу публики не было предела — в трогательной истории любви, где торжествуют светлые чувства, зрители увидели метафору вселенской победы добра над злом, свершавшейся в те дни на их глазах. В 1945 году фильм стал лидером проката во Франции, в 1946-м завоевал главный приз Венецианского фестиваля, триумфально обошел экраны всего мира и, видимо, навсегда вошел в список шедевров мирового кинематографа. «Дети райка» — это классика, это легенда.
— Легенда — разумеется, — соглашается профессор Йегуда Морали, чья книга о «Детях райка» недавно увидела свет в Израиле. — Но будьте осторожны, легенда, как правило, имеет мало общего с действительностью.
Борис Ентин: Ваша книга, «Революция в райке», написана по-французски, но найти издателя во Франции вам не удалось. Почему? И вообще, зачем вам понадобилось совершать революцию в столь милом месте, как театральный раек, ставший благодаря фильму символом простоты, искренности и добра?
Йегуда Морали: «Дети райка» стали первым фильмом, вышедшим на экраны освобожденной от нацистов Франции. Его премьера символизировала победу сил сопротивления над оккупантами. Тем более что в списке создателей фильма числились два еврея — композитор Жозеф Косма и художник Александр Траунер. То, что они приняли участие в работе съемочной группы вопреки оккупационному режиму, должно было свидетельствовать о нонконформизме режиссера Марселя Карне и его симпатиях Движению сопротивления. Ведь, привлекая к сотрудничеству евреев, он рисковал и собственной жизнью. Но этот однозначный, казалось бы, факт на самом деле имеет двойное дно, обнаружив которое, мы видим совсем иную картину. Так и происходит революция в райке.
Б.Е.: Что вы подразумеваете под двойным дном? Ведь Косма написал музыку для фильма, а Траунер создал декорации…
Й.М.: На самом деле их участие в работе над «Детьми райка» было совершенно незначительным. Ив Барсак, сын художника фильма Леона Барсака, сумел доказать в суде, что все декорации были построены по эскизам его отца. Траунер, возможно, сделал несколько рисунков, носивших вспомогательный характер, не более того. Поэтому он и не получил ни копейки за свою работу. А Жозеф Косма написал для фильма буквально несколько музыкальных фраз. Это аккомпанемент для пантомимы Батиста, который звучит в течение двух-трех минут. Потомки композитора Мориса Терье, написавшего практически всю музыку для фильма, до сих пор ведут судебную тяжбу за пропорциональное перераспределение гонораров.
Для того чтобы понять, что произошло, нужно проследить за историей создания «Детей райка». Мне удалось найти и прочитать оригинальный сценарий фильма, написанный Жаком Превером в 1942 году. Выясняется, что по ходу работы из него были вычеркнуты целых 12 сцен! И это совершенно иная история, нежели та, что вышла на экраны. Второстепенный персонаж фильма — старьевщик Жерико в первоначальной версии сценария является одним из главных его героев, вернее, главным его антигероем.
Б.Е.: Каким образом это меняет историю?
Й.М.: Старьевщик Жерико — безусловно, еврей. Во-первых, его имя, Жерико (Иерихон), отсылает в Палестину, к Земле Израиля. Во вторых, его профессия — старьевщик — ассоциируется с образом еврея, роющегося в тряпье. Это зловещий бородатый старик, хитрый и похотливый, он проникает повсюду, подсматривает и подслушивает, разрушает идеальный мир, который пытаются создать положительные герои. По сценарию, в финале Батист вместе со своей возлюбленной Гаранс, олицетворявший Францию, убивал Жерико — это должно было восприниматься зрителем как торжество справедливости и избавление прекрасного мира от уродливого и чужеродного элемента. То есть, конечно же, от евреев. Но ход событий вынудил Карне расставить акценты по-иному. В 1942 году, когда начиналась работа над «Детьми райка», Германия казалась безоговорочным победителем, но уже в 1943 это было не так однозначно. А в 1944-м, в канун высадки союзников в Нормандии, очень многие французы, ранее охотно сотрудничавшие с немцами, стали искать себе алиби и пытаться помочь каким-то своим знакомым евреям. Так и Карне привлек к работе над фильмом Косма и Траунера, переделал сценарий и смонтировал уже снятые сцены таким образом, что силы зла ассоциировались не с евреями, а с немецкими оккупантами. Но полностью замести следы ему не удалось.
Б.Е.: В фильме действительно можно что-то разглядеть?
Й.М.: Именно — разглядеть! Если остановить ленту на сцене убийства аристократа Эдуарда де Монтрера, который, как вы помните, является крайне отталкивающим персонажем (предателем, сластолюбцем и так далее), на заднем плане, за спиной де Монтрера, будет видна шестиконечная звезда, на которую направлен луч света. Значит, когда Карне снимал эту сцену — в 1943 году, — ему важно было подчеркнуть связь персонажа с этим еврейским символом. Наверняка он планировал включить в фильм отдельный кадр со звездой Давида, но в итоге ему пришлось все менять. Однако возможности переснять сцену убийства у режиссера уже не было, поэтому шестиконечная звезда за спиной де Монтрера осталась, хотя и разглядеть ее можно только на стоп-кадре.
Тема еврейской аристократии для Франции вообще крайне болезненна; репутация людей, получавших дворянские титулы за деньги, всегда была неважной. А во время нацистской оккупации эта тема вообще не сходила со страниц ультраправых и профашистских газет. В общем, по замыслу Карне, фильм должен был заканчиваться убийством двух евреев: одного — просто грязного и противного, другого — лощеного, бездушного, покупающего Францию за деньги. Это полностью соответствует канонам нацистской пропаганды и напоминает печально знаменитый фильм «Еврей Зюсс», снятый в Германии в 1940 году под непосредственным контролем Геббельса.
Б.Е.: Почему же подлинная история «Детей райка» не вызывает сегодня интереса во Франции?
Й. М.: Франция не хочет расставаться с красивой легендой о фильме и не хочет вспоминать период немецкой оккупации. В те годы культура Франции пережила настоящий расцвет — и кино, и театр, и литература. Немцы активно этому способствовали. Это безумный парадокс! Но таким образом немцы хотели отвлечь французов от самой идеи сопротивления. И, более того, надеялись на то, что Франция станет союзницей Германии в войне с англичанами на западе и большевиками на востоке.
Б.Е.: Но вы не опасаетесь, что вам скажут: выходит, от немецкой оккупации во Франции пострадали только евреи, а большинство французов, наоборот, зажило лучше?
Й.М.: Конечно, мне могут так сказать. Но такова истинная история создания фильма. Факты есть факты: огромное количество французов сотрудничало с немцами — кто-то по нужде, ведь нужно же зарабатывать деньги, но многие — по убеждению. На меня произвели шокирующее впечатление дневники Жана Кокто. Это не приспособленец, это подлинный честный художник. Так вот, в его дневниках есть стихи, полные обожанием Гитлера! Кокто был другом Арно Брекера, любимого скульптора и приближенного Гитлера. Французские ультраправые газеты насмехались над Кокто, обвиняли его в гомосексуализме, и он парадоксальным образом находил поддержку именно в Германии. Кокто считал Гитлера великим человеком и великим художником. И он был совсем не одинок. Одиозный писатель Луи-Фердинанд Селин вообще призывал Гитлера не либеральничать с евреями и куда-то их депортировать, а просто убивать на месте.
Возвращаясь к «Детям райка», напомню, что Карне, в конце концов, предстал перед судом за коллаборационизм, правда, он был оправдан по большинству пунктов обвинения и отделался незначительным наказанием. А звезда фильма, Арлетти, сыгравшая роль Гаранс, за свои связи с немцами провела за решеткой несколько месяцев. Кроме того, ей было запрещено работать в кино на протяжении трех лет.
Б.Е.: И это до сих пор является во Франции своего рода запретной темой?
Й.М.: Своей книгой я как будто наступил французам на больную мозоль. Один мой старинный приятель, актер La Comédie-Française, сказал, что я оскорбил его как француза и как художника. И многие другие высказались в том же духе или просто проигнорировали книгу. В еврейских же кругах книга вызвала положительный резонанс. Так или иначе, история продолжается, сейчас в ней нельзя поставить точку — и вряд ли ее вообще можно будет когда-то поставить.
