Наталия Мавлевич перевела с французского книги Лотреамона, Бориса Виана, Эжена Ионеско, Марка и Беллы Шагал, Маргерит Юрсенар, Амели Нотомб, Марселя Эме, Симоны де Бовуар и других. С Роменом Гари (а значит — и с его литературным альтер эго Эмилем Ажаром) ее связывают давние отношения: еще в 1995 году она перевела «Голубчика» Ажара и с этого момента, по ее собственному признанию, нежно полюбила этого писателя, под каким бы именем он ни выступал. Сейчас в издательстве «Корпус» вышел ее перевод раннего — 1949 года — романа Гари «Большая барахолка».
Анна Немзер: Расскажите, пожалуйста, историю этого перевода, как вы решили его сделать?
Наталия Мавлевич Наталия Мавлевич: Вообще это случается по-разному, порой переводчик ходит по издательствам, пляшет, говорит: «О, такая книга, такая книга!», иногда ему отвечают: «Ок, переводим», чаще отказывают: «Нет, это нам не по формату». Но здесь было иначе, это был заказ: моя любимая редактор в «Корпусе» Ирина Кузнецова мне предложила перевести «Большую барахолку», и я с радостью согласилась. Это было сразу после того, как я закончила новый перевод другой книги Гари «Дальше ваш билет недействителен».
АН: Есть ли у вас ощущение, что теперь уж и все другие романы Гари, еще не переведенные, надо вам перевести?
НМ: Вы знаете, это очень странная история — долго переводить одного и того же автора. С одной стороны, с ним не хочется расставаться, особенно если это такой автор, как Гари, а с другой стороны, ты постепенно начинаешь ощущать себя в плену. Начинаешь думать его мыслями, жизнь ему подчиняется. Начинаешь от него уставать и с ним спорить. Но вообще если б мне предложили сейчас еще какой-нибудь его роман перевести, я бы согласилась.
АН: Вы упоминали в других интервью, что Гари специально любите, что из многих вами переведенных авторов он вызывает у вас самые теплые чувства, с ним хочется дружить, «попить чайку и поболтать» — так вы говорили. Сейчас вы снова к нему вернулись — и каково это? Как между вами с ним развиваются отношения, он продолжает вас обаивать каждый раз заново?
НМ: Когда так любишь автора и так много с ним работаешь, это иногда становится тяжело. Автор хороший, но жить с ним тяжело. Я его действительно очень люблю. Наше знакомство началось на «Голубчике» — кстати, для меня всегда было загадкой, как французы могли так долго не понимать, что Гари и Ажар — одно и то же лицо. У книг, подписанных Гари, и книг, подписанных Ажаром, один и тот же жанр, немножко разный стиль, но главное — там одна и та же душа. И эта душа меня каждый раз не то чтобы пленяет — мне бесконечно жаль эту душу. Жалеть Гари вроде бы не стоит — он сделал блестящую карьеру — в кино, в литературе, военную, дипломатическую, но все-таки он же покончил жизнь самоубийством. Я имею нахальство полагать, что понимаю почему. Дело в этом вот Башмачкине, который в нем жил. Это моя постоянная идея: мне кажется, что Гари — это тот автор, который вышел из гоголевской «Шинели». В каждом его герое — как бы он ни был богат, успешен — сидит маленький одинокий человек, которому страшно в этом мире. В этом смысле книга, которая сейчас вышла, — «Большая барахолка» — очень показательна. Это одна из первых книг Гари — там это ярко видно. Если бы я была литературоведом и если бы мне было не лень, можно было бы показать, как узелки, которые там завязываются, потом встречаются во всех других текстах. Есть у него важный прием: взаимопревращения, метаморфозы. То, что видно в «Голубчике», — когда местами непонятно, то ли сейчас это рассказчик, то ли это Голубчик, то есть любимый удав героя. То же самое, только страшнее, происходит в «Большой барахолке». Там есть мальчик, исковерканный войной и всем, что происходило после войны, чистками, жизнью, в которой не поймешь, кто прав, кто виноват. Отец его погиб во время Сопротивления. И есть человек, с которым мальчику приходится жить, который его приручил, — такой диккенсовский Феджин, он предал огромное количество людей. И мальчик понимает, что может превратиться в этого страшного, мерзкого старика. Он им брезгует — но и жалеет его. Мерцание границы между самым героическим человеком и самым низким, их взаимопроникновение, перевоплощение — это важнейший для Гари мотив. И еще что все зло происходит от одиночества — известная идея, но Гари умеет сделать так, чтобы она разорвала сердце.
АН: Мне казалось, что Гари всегда про любовь. Странную, с нелепыми вывертами — когда сын, раздражаясь на безумную материнскую любовь, сам при этом очень ее любит и ведет себя нарочито пренебрежительно — потому что если он будет нежен, она заподозрит в нем жалость. Или молодой человек искренне любит женщину сильно старше себя — и, опять же боясь, что она заподозрит жалость и снисхождение, унижает ее, как она того ждет. Вы не думаете, что этой самой любовью он всегда дает читателю очень мощный заряд надежды?
НМ: Да, это книга «Страхи царя Соломона», мы должны были эту книгу перевести с моей учительницей Лилианной Зиновьевной Лунгиной, но так сложилось, что я перевела всего пару глав, а она перевела все остальное. Совсем старая певица лет семидесяти и совсем юный мальчик, и он ее любит, и между ними существует физическая связь. Какие-то вещи там могут показаться непристойными — но это опять же все про жалость и про любовь. И про надежду и утешения для читателя — это так. А кроме того, у него есть еще ироническая струя — при полном иногда отчаянии. Он много раз говорил, что смех — это еврейский способ борьбы. Это опять про мерцание границы: ты не успеваешь понять, в какой момент комический персонаж, калоша с помпоном, вдруг превращается в трагическую фигуру — и наоборот. И эта ирония есть и в «Большой барахолке» — ирония, когда смеешься, чтобы не умереть от горя.
АН: Вы переводили и Ажара, и Гари. И это ведь должно быть сложнее, чем переводить два романа одного и того же автора или если просто переводить разных авторов?
НМ: Книги Ажара более фантастические, более пикарескные, ирония доходит до гротеска. А книги Гари более привычные, философские, повествовательные. Но там одна суть, одна душа, как я уже говорила. Есть небольшая разница в стиле — я бы сказала, чуть другая гамма, чуть сдвигаются акценты. Но гармония все та же.
АН: Кого вы больше любите — Гари или Ажара?
НМ: Не знаю. Раньше я бы сказала Ажара, потому что «Голубчик» был и остается моей любимой книгой. Но сейчас я еще не остыла после «Большой барахолки». Это же знаете как, последний ребеночек — вот он, самый младшенький, и есть самый любимый. Мне кажется, что я уже начинаю любить этого человека — Ажар он, или Гари, или Кацев.
