Те же и жрица рекордной свеклы

Мостовщиков: Поскольку это журнал «Крокодил», те, кого мы встречаем, очень контрастны: либо вселенское добро, либо такое же вселенское зло, либо совершенно простые люди, память о которых сохраняется один выпуск журнала — вроде старшего по густоте киселя Мустаева в 20-е годы. А дальше появляются типажи — фифа, интеллигент, вечный страдалец. Попытки островской драматургии.

Яблоков: Я бы даже сказал, что это восходит к «Характерам» Феофраста, такая советская античность. В этот период, с 1938 по 1956 год, как мы заметили, уходят конкретные люди, а появляются лодыри, нахлебники, обормоты. А когда речь идет о коллективизации, вперед выдвигаются тысячники, стахановцы — те, кого надо поощрить, чтобы о них узнала вся страна. Какая-нибудь жрица рекордной свеклы выходит на первый план.

Мостовщиков: Нельзя сказать, что герои эти как-то эволюционируют, меняются. Это вообще безнадежное дело — искать в журнале «Крокодил» какую-то последовательность. Ее нет ни в жизни, ни, соответственно, в журнале «Крокодил». Русский человек вообще непоследователен, происходящее здесь можно считать результатом испуга, недосмотра, какой-то вселенской катастрофы, но никак не последовательности. И хотя мы пытались какую-то эволюцию образа обнаружить, нам это удалось только в первом выпуске, с Троцким. Даже у Гитлера никакой эволюции нет, его все время рисуют как негодяйского клоуна, просто получается хуже или лучше. В «Крокодиле» всегда все наколбашено, там показан моментальный слепок реальности. Меняется только степень таланта, тематические подходы, уровень изобретательности и иезуитства.

Яблоков: Очень хорошо внешний облик журнала отражает идеологические перемены. Видно, как прошли лихие нэповские времена и более или менее бодрое начало, а после 1933 года, когда произошел разгром в «Крокодиле» и Кольцов его возглавил, им явно сказали: «Уймитесь, ребята». К сороковым годам это становится очевидно — журнал делается более ровным, строгое начертание шрифтов, картинки меняются. У меня такое ощущение.

Мостовщиков: А у меня ощущение, что они становятся более маститыми. Когда они начинают, в рисунках много дерзости, непосредственности. А потом журналу становится сколько-то лет, он обрастает матерыми художниками, пропагандистами и не-пропагандистами. Он становится более профессиональным, более цветным. Видно, что люди не безрукие его делают. Видно, что они продолжают думать — и над заголовками, и над текстами. Если сначала это — затея, то теперь — дело. Большой стиль. Карикатуры становятся не просто рисунками, а вполне себе серьезными агитационными сообщениями.

Враги налево — друзья направо

Мостовщиков: К разговору о русском национализме: я считаю, что для русского человека это неподъемный вопрос. Для нашей ментальности есть всего две национальности — говно человек и не-говно. Враг и друг. И для этого в разные эпохи придумывают разные эвфемизмы, говно — это фашист, например, а хороший человек может зваться как угодно. Для такого инструмента, как «Крокодил», важна государственная национальная политика, а к этому уже пришиваются какие-то штампы — например, «израильская военщина», — и дальше так можно называть нехороших людей. До поры, до времени, пока такой курс. А потом они будут называться «укропы», а потом они будут называться как-нибудь еще. Наверное, русский советский путь — это называть плохих людей разными именами.

Яблоков: В «Крокодиле» еще существует объективная реальность, которая приходит к ним из передовиц «Правды», из сообщений информагентств, поэтому границы мира несколько меняются в зависимости от внешнеполитической ситуации. Во времена НЭПа и в начале 30-х у них враги такие мифические: если о Европе еще есть какое-то представление, то об Америке — никакого, кто такие эти капиталисты, они знать не знают. Если отсчет нового мира вести от появления СССР (и «Крокодила» в 1922 году), то эпоха великих географических открытий для русского человека происходит во время Второй мировой войны. Собственно говоря, и названия стран, и нации появляются в журнале как раз в это время. Появляется Япония, появляется Финляндия после Советско-финской войны. Это укладывается в определение, что есть плохие и хорошие люди: чуть только у нас с кем-нибудь война, мы сразу придумываем для него название. И благодаря этому во время Второй мировой войны появляется целый атлас.

Шифр дружбы и любви

Яблоков: Да, таких картинок много — «Братская семья», «Дружная весна», — но характерно, что народы никак не называются. Нигде не сказано: «Братская семья — это таджики, узбеки, киргизы и так далее». Кто входит в дружную семью — неизвестно.

Мостовщиков: Ну как — кто входит? Все, кого мы спасали, выручали. Начиналось-то все как — красивая идея, горячая мечта, что возможен братский мир. Сейчас сложно себе представить, но когда-то, наверное, это сильно людей зажигало. Вот индус, вот кореец, все дарят друг другу цветы на трапе. Как это было, да? В фильмах, помните: «Рожайте хоть черненьких, рожайте хоть желтеньких», — режиссер Александров снял практически про это свой фильм «Цирк». А вспомните деньги — на них было написано «манат», «сом», «карбованцi». Все носило в себе шифры дружбы и любви к незнакомым братьям.

Яблоков: И понятно, почему в 39-м году у нас одни братья, в 51-м — другие, а в 56-м — третьи, мы же обрастали новыми братьями, особенно после Второй мировой войны.

Мостовщиков: А еще любопытно, что большое количество людей симпатизировало нам когда-то. Сейчас себе такое сложно вообразить, никаких друзей у нас больше нет, даже Лукашенко и тот говорит: «Да пошли вы к чертовой бабушке».

TripAdvisor в СССР

Мостовщиков: Это такой набор расхожих представлений о странах, которые потом стали рекламой. Такой TripAdvisor. Для рабочего человека это было хорошо — узнать, что есть какая-то Дания, а вот Париж. Как будто съездил, посмотрел.

Яблоков: Представление о странах вроде Греции — мифическое, практически по Геродоту. На севере живут анты, они одеваются в козьи шкуры. А вот Япония — другое дело, у нас не сложились отношения, мы с ней воевали. Да и сейчас тоже не очень, мы всю жизнь хотим у них что-то прибрать к рукам, а они сопротивляются.

Мостовщиков: Здесь суровые голландцы, непонятный северный народ, но обратите внимание — нигде нет издевки.

Яблоков: Голландцы — униженный народ, мизерабли, они пострадали от немцев. Вообще в то время Европа делится на людей, которые противостоят Германии и страдают и которые, наоборот, ей помогают.

Три проклятых буквы

Яблоков: Вот тут, на картинке 1948 года, появляется дядя Сам, как его тогда называли. Это уже другая реальность, когда у нас появляется новый враг — Америка. До войны она была — и изображалась — мифическим врагом, потому что находится черт знает где, через океан. Известно только, что там дома в сто этажей, а в них капиталисты живут. А после войны, когда стали делить территории, оказалось, что и мы, и они претендуем на немаленькую часть мира. И США стали врагом номер один. И только чрезвычайные дипломатические усилия уберегли нас от войны с Америкой тогда.

Мостовщиков: Отдельная большая тема — это притеснение черных, этого в «Крокодиле» много в разных видах. Был такой знаменитый анекдот, как американец приезжает в Москву, его ведут по городу, показывают метро и говорят: «У нас не только самое красивое метро в мире, но и самое точное — раз в минуту приходит поезд». Ну, они стоят минуту, две, три — поезда нет. Неловкая пауза и ему говорят: «А зато у нас негров не линчуют». Для нас это все специальная тема — мы же, если помните, даже джаз полюбили только благодаря тому, что линчуют негров в Америке, а они с горя поют джаз. Если говорить о какой-то динамике, то интересно посмотреть на географию плохого человека — как он перемещается. Вот мы с японцами воевали — так все плохое было в Японии. Или американцы — наш главный противник, и США — место зла.

Гоголь все объяснил

Мостовщиков: С украинцами того времени все понятно. Вот у него Киевский вокзал за спиной, спасибо за гостеприимство. Все ясно. Что-то Гоголь про них объяснил, что-то Тарас Шевченко, но в целом ясно было, что у них творится: панночка в гробу летает, черт луну крадет. Наверное (это гипотеза), русскому человеку хорошо, когда что-то объяснимо, когда он может в голове своей это уложить. Чем сейчас занимаются украинцы, понять решительно невозможно и от этого тревожно. Может, нужен новый Гоголь, который объяснит, что там происходит.

Яблоков: Но это сейчас, а тогда все было ясно. Мы с ними дружили, они и нарисованы все по-гоголевски, тарасы бульбы такие. Крым мы им отдали как раз в 50-е, в общем, явно была какая-то общность интересов. Например, с белорусами не так — они даже на картинках суровые, иссушенные. С ними никто особо до 60-х годов и не дружил.

Мостовщиков: Да, они и были такой потешной нацией, языка у них толком своего не было, зато они партизанили в войну — хлебнули горя.

Профиль нации

Яблоков: С евреями очень интересно. В «Крокодиле» их было много: во-первых, в буквальном смысле, потому что в редакции журнала работало много евреев.

Мостовщиков: Карикатура вообще существовала потому, что евреи ее рисовали. Кризис отечественной карикатуры заключается в том, что все евреи просто уехали, некому стало рисовать. Зачем русскому человеку рисовать карикатуру, он запьет просто, да и все. Как нам объяснял композитор Десятников, в советскую культуру евреи очень много принесли — и музыка, и стихи, и песни, и карикатуры, журналистика, наконец. За тот период времени, что мы наблюдаем, в «Крокодиле» никакого острого еврейского вопроса не существует.

Яблоков: Их не обижают, но и не любят. У меня вообще ощущение, что пока не появляется «израильской военщины», нет еврейского вопроса. И то, одно дело — еврей, свой родной, домашний. Его можно пнуть, а можно над ним посмеяться, а другое дело израильская военщина. Все-таки Израиль — самостоятельное государство.

Мостовщиков: Я помню, был период, перед концом советской власти, когда русский народ взялся за евреев — тогда стали появляться анекдоты, все эти стишки про «если в кране нет воды» и так далее. Это был кусок настоящего, крепкого антисемитизма.

Яблоков: Таких всплесков было довольно много в течение XX века. Анекдоты про евреев и в 20-е годы были, и в 30-е, но на них как-то не заостряли внимание. Был всплеск, когда появилось дело врачей-убийц и когда, незадолго до смерти Сталина, стали ходить слухи о депортации евреев. Но даже тогда я, например, в «Крокодиле» не видел именно антиеврейских статей, хотя о врачах-убийцах, конечно, писали. Лобового антисемитизма в журнале не было, хотя крючковатые носы попадаются сплошь и рядом, особенно во времена борьбы с космополитизмом.

Мостовщиков: Очевидно, что в ХХI веке встает не еврейский вопрос, а национальный, причем оттуда, откуда не ждешь. Вот, например, греки. Никто ничего про них не знал, добрые люди — оливки у них, мыло. И тут на тебе! Приходит человек какой-то в Евросоюз и говорит: «Да кто вы такие-то, идите отсюда, мы — греки, у нас история, античность, а вы непонятно кто». Сейчас, когда опять обострились наши отношения с США, наверное, какой-то американский журнал «Крокодил» должен возникнуть, чтобы объяснять американцам, кто такие украинцы.

«История глазами “Крокодила”. ХХ век» — это серия книг, где все события прошедшего столетия описаны с помощью карикатур и фельетонов из главного советского сатирического журнала. Всего планируется издать 12 томов: четыре выпуска по три тома («События», «Люди», «Слова») в каждом. Руководят изданием Сергей Мостовщиков («Столица», «Большой город») и Алексей Яблоков (журналист, главный герой сатирического блога Glavred). Первый выпуск «Истории» (1922–1937) уже вышел, второй (1938-1956) ожидается в марте 2015 года.