Не страшны ни сайт Роспила,
Ни начальство, ни госдеп,
Только б не случился с милой
Дефицит духовных скреп.

На этой неделе институт социологии РАН выиграл конкурс на поиск и выявление духовных скреп в российском обществе. Среди прочего ученые должны будут изучить историческую память граждан и вычислить в российской истории события, «обладающие консолидирующим потенциалом». Сроку у ученых до декабря 2013-го, откуда ветер дует, понятно: в декабре 2012 года президент России заявил, что общество испытывает «дефицит духовных скреп». Обсуждая в редакции новость об институте социологии, мы испытывали сложные чувства: совершенно непонятно, почему и зачем мы вообще обсуждаем навязанную нам сверху повестку. Но тут же возник и контраргумент: мы очень легко сдаемся, что ж теперь, и порефлексировать нельзя на какую-то тему, если про нее уже высказались сверху? Все это напоминало довлатовский разговор из «Соло на ундервуде»:
Я сказал, что пить в этот день не буду. Слишком много чести. А он и говорит:
— Не пить — это и будет слишком много чести. Почему же это именно сегодня вдруг не пить!

И мы решили спросить у некоторых людей, где, по их мнению, тот самый консолидирующий потенциал? То историческое событие или тот символ, который действительно может объединить российское общество.

Андрей Бабицкий (публицист):

Ключевая ситуация здесь в том, что это не само событие определяет свое положение, а то, что общество по поводу этого события решило, пришло ли общество к консенсусу или нет. А наше — российское — общество не умеет находить консенсусы вообще. Даже по таким событиям, как 9 мая.

Илья Венявкин (историк культуры):

Такое понятие, как русский народ — понятие выдуманное. Это конструкт. Человек, живущий в Казани, представляет себе его совсем иначе, чем человек, живущий в Москве. Но даже если представить себе нечто, что мгновенно может объединить что-либо разрозненное (в чем я сильно сомневаюсь), то все зависит от системы ценностей, согласно которой мы эти самые события подбираем. Какое-то единство очень сложно спустить сверху, оно достигается только в процессе диалога.

Лев Рубинштейн (поэт и публицист):

Если говорить о явлении в культурно-общественной области, то таковым будет марш «Прощание славянки», который с одинаковым энтузиазмом слушают и либералы, и правые патриоты. А еще — знаете — я только что был на открытии ПЕН-клуба и хочу сказать, что бутерброд с селедкой на бородинском хлебе — отличная духовная скрепа.

Алексей Левинсон (социолог):

Я вообще не считаю, что для нашего общества существует угроза раскола или там развала. Оно в подобающей степени и разобщено, и связано. Дифференциация общества — в первую очередь имущественная, то есть вертикальная, — у нас очень сильная. И никакие меры эту дифференциацию не сократят, ее у нас предостаточно, а вот горизонтальной дифференциации совершенно недостаточно. Чем ее больше, тем разнообразней, сложнее получается общество, и именно тогда оно становится более связано.
И с этими «скрепами» ясно, что меры властей направлены на уменьшение горизонтальной дифференциации, на упрощение общества, — так, им кажется, оно будет стремиться к единению. На самом же деле оно просто начнет разваливаться на куски.

Анатолий Голубовский (социолог, теле- и радиопродюсер):

Я думаю, что моментов объединения народа с властью — особенно в России — днем с огнем не сыщешь. Так, например, во время Второй мировой войны это самое «единение» было достигнуто за счет тотального гипернасилия. Объединяющими моментами для народы были только те, когда он объединялся против власти. Например, февраль 1917-го или август 1991-го. Да и все. У нас главная скрепа нашего общества — гипернасилие, которое воспринимается как норма. Вот эта ситуация у нас и является главной скрепой.

Илья Колмановский (биолог, популяризатор науки):

Ни у какой нации нет единого дня, нет события, которое бы она вся признавала как центральное с поддержкой в 90 процентов. Бывает 60, а вот 90 процентов бывает только у стран, находящихся в состоянии войны. И это — признак нездорового состояния общества.

Социологи, с которыми я об этом говорил, говорят, что у россиян сегодня такое событие одно — это День Победы. Это событие — национальное торжество — а не день памяти павших. При обсуждении этого события выясняется, что люди очень мало знают, при попытке пересмотреть сложившееся отношение они начинают злиться, утверждая, что «вы хотите лишить нас хребта».

У нас ничего не знают о сотрудничестве СССР с Гитлером при разделе Восточной Европы, ничего не знают о военных преступлениях советской армии, ничего не знают и о чудовищных преступлениях со стороны командования по отношению к собственному народу.

Если послушать социологов, то этот символ, победа во Второй мировой войне, — символ общества мобилизационного типа, которому свойственна минимальная ценность индивидуальности, человеческой жизни и созидания.

Культ этого дня — 9 мая — возник в конце 60-х годов, это культ, совершенно отстраненный от ветеранов, к тому же: это культ общества, на ветеранов наплевавшего.

И одной из первых вещей Путина в строительстве его вертикали было возвращение ежегодных военных парадов. И это при нем стали выпускаться «исторические» блокбастеры, где нет уже совсем никакой исторической правды.

Кажется, нам очень нужен этот день, это 9 мая, но как День памяти павших, а не Победы. Нам нужно остановиться и внимательно на нем сосредоточиться; поставить задачу вести непрекращающийся разговор о том, что эта война для нас значит. Это было бы очень терапевтично для нашего общества.