Олег Аклас – режиссер, клипмейкер, VJ. Родился в 1965 году в Ленинграде, в детстве жил в Казани. Учился в Ленинградском институте связи (ныне СПбГУТ им. проф. М.А. Бонч-Бруевича) и Государственном институте театра, музыки и кинематографии (ныне СПбГАТИ). Получил профессиональную известность в конце 80-х после выхода в эфире программы «Взгляд» клипа на песню группы «Дети» («Все, я сказал!»). Покинув СССР, жил в Иерусалиме и Амстердаме.

- Как вы узнали историю Антона Девьера?

- Случайно, от мужа моей сестры. Он историк-географ, занимается ландшафтами, которые на протяжении столетий изменялись, благодаря человеческому влиянию. Его больше всего интересует соединение воды и суши: всевозможные порты, доки, каналы, заливы и проливы. Однажды он столкнулся с неким именем, которое встречалось в архивных документах совершенно разных областей и регионов страны. Вернее, имена были немного разные, но настолько похожие, что сама собой возникла гипотеза о том, что они принадлежат одному и тому же человеку. И было удивительно, какие огромные территории пересекал этот человек, если, конечно, он существовал. Ну вот. А он действительно существовал, и в России его звали Антон Девьер.

- А в других местах?

- Скорее всего, когда он родился, его звали Арон Виерра. Потом, когда он стал корсаром или пиратом, удалившись от еврейской жизни, его стали именовать Антуан Вьер. А когда его пригласили в Россию, он решил добавить себе немножечко благородного происхождения и стал Де Вьер, а из Антуана превратился в Антона. Самое интересное, что география мест, в которых этот человек успел отличиться, простирается от Атлантического океана до Тихого. Меня это, конечно, увлекло.

- Тогда и возникла идея снять фильм?

- Сначала я хотел просто во всем этом разобраться. Каждый из нас как-то живет и думает, что он уникальный и неповторимый, а на самом деле таких историй, как у нас, были уже тысячи и миллионы. Девьер за свою жизнь поменял несколько стран. Мне понравилось, что человек жил так широко! Если сводить все в одну фразу, то захотелось понять, на каком языке он думал.

- Вы нашли ответ на этот вопрос?

- Да. Он думал не языками, а образами. Как и все мы! Я видел документы, подписанные «Ваш верный слуга Антон Девьер», но почерк был при этом корявый, как у школьника. Тогда, конечно, все документы писали писари, но подпись была его, собственноручная. Конечно, он знал разные языки – надо же было выживать, но это не самое интересное. Самое интересное – что любой может выжить везде!

- Какой самый интересный момент был во время съемок?

- Когда мы приехали в Охотск, на Дальний Восток. Половина съемочной группы – голландцы. Они, как любые западники, обнаружив очередную страну третьего мира, хотят немедленно показать, как там ужасно. Человека, который нас там водил, показывал порт, город, рассказывал, что и как менялось, что сделал Девьер, они как-то попросили: «Вы пройдитесь, пожалуйста, еще раз мимо той помойной ямы!». И он сказал, что не пойдет мимо нее больше, потому что понял: мы приехали не для того, чтобы снимать фильм про Девьера, а для того, чтобы очернять российскую действительность! И я два часа после этого с ним общался, уговаривал: «Послушайте, дорогой господин Мороков, вы их видите так, они вас видят иначе. А я свой среди чужих, чужой среди своих. И мне хочется объяснить всем вокруг, что в первую очередь мы – люди!».

В этом для меня и была основная цель и идея. Не какой-то там географическо-биографический фильм, а то, что все имеют право на существование. И мне захотелось утешить человека, который обиделся и расстроился, чтобы он не думал о нас плохо. И вот мы с ним бродили по улицам этого города и болтали о всякой ерунде, а в конце он сказал: "Ну, ладно, пойдемте еще чего-нибудь поснимаем!" И в Амстердаме, и в Москве было легко: платишь бабки – и снимай что хочешь, а в Охотске людей не интересуют деньги, потому что они там бессмысленны. Мне очень понравился Дальний Восток! Может, оттуда придет спасение?

- Сколько длились съемки?

- У нас был амстердамский блок, потом московский, питерский и охотский. Последние два сняли за месяц, питерский - в несколько дней, а в Амстердаме мы живем и потому дни не считали, но тоже, в общем, работали недолго. Съемки – не самый сложный момент в работе, главное – это монтаж. Он начался в декабре прошлого года и закончился лишь незадолго до премьеры.

- Что привлекло голландцев в этом проекте?

- Хитрый ход с моей стороны: смотрите, голландец, да еще еврей, да еще в России! А надо сказать, что голландцы очень гордятся всеми соотечественниками, которые сделали хоть что-то в других странах. В фильме, кстати, есть один интересный момент, с этим связанный. Ведь зачем русские едут в Голландию? За свободой! А голландцы в Россию? За тем же самым! И в этом весь бред и кайф одновременно.

- Что было самое сложное, помимо монтажа? Каких проблем Вы не ожидали?

- Будучи виджеем и клипмейкером, ты придумываешь все от начала до конца и довольно легко контролируешь весь процесс. А снимая документальное кино, ты сталкиваешься с массой процессов, протекающих параллельно, контролировать которые куда труднее. В результате некоторых важных моментов, связанных напрямую с нашим героем, в фильме нет…

- Например?

- Есть анекдот про Девьера... Кстати, для меня это своеобразный показатель значимости человека: не бывает анекдотов про неважных персонажей! Впрочем, для голландцев это не так, они считают, что анекдоты рассказывают про тех, кто даром никому не нужен... Ну, так вот. Девьер отвечал за строительство и благоустройство Санкт-Петербурга, и вот ехал он с Петром в карете, и на каком-то мосту обнаружилось, что проехать дальше невозможно, потому что не хватает одной доски. И пока Девьер бегал и искал эту доску, Петр ходил за ним и колотил дубинкой, приговаривая: «Ага, довел мой город до такого ужаса, что ни пройти, ни проехать!». Потом доску все-таки нашли, сели в карету, Петр обнял Девьера, поцеловал, и они поехали дальше. Этот анекдот нам изложил Наум Синдаловский, известный питерский фольклорист. Но наш оператор умудрился поставить неправильный фильтр, и если бы мы вставили это в фильм, то зеленый Синдаловский стоял бы на фоне фиолетовой стены. Глупость страшная!

- Было нелегко работать с голландцами?

- Монтаж был страшным делом. Я боялся, что мы подеремся. От волнения чуть не спился! А потом решил, что так просто сдаваться нельзя. Голландцы считают себя очень политкорректными, лояльными, а на самом деле нередко очень косные люди. Упертые по-своему. Вот нельзя, к примеру, сказать голландцу, что, мол, ты абориген, а я – эмигрант! «Нет, - обязательно ответит голландец, - абориген – это только в Африке или в Австралии!» - «Почему?» - «Потому что они там родились и всю жизнь прожили!» - «Ну, так и вы здесь родились и всю жизнь прожили!» - «Нет, мы здесь натурально рожденные в нашей стране! И никакие мы не аборигены». И хоть ты тресни! Тогда я понял: если я хочу какой-то эпизод обязательно в фильм вставить, то мне надо начинать рассказывать об этом моему монтажеру примерно за неделю. Сначала он отказывается. Тогда я начинаю ему впихивать просто ерунду какую-нибудь! Он говорит: погоди, это же ерунда! Я говорю: да, действительно, а давай тогда вставим туда вот то, хорошее! И так протаскивал свои эпизоды в фильм.

- Кино закончено, премьера позади. Каков главный итог работы над фильмом о Девьере?

- Представьте себе человека, прилетевшего на Луну. Ему говорят: так, у нас тут невесомость, поэтому мы не едим помидоры. Он смотрит на все и отвечает: прекрасно, мы пока не будем есть помидоры. Понимаете? Вот главный вопрос: как в дикую природу внедрить гуманную цивилизацию? Не ту, которая все разрушает и убивает, а ту, которая упорядочивает. Это как с полицией, которую в России создал Девьер. Он делал это по образцу голландской полиции, и поначалу она выполняла схожие функции, т.е. главной задачей было не всех поймать и посадить, а сделать так, чтобы всем было удобно и спокойно жить. Это так удивительно на самом деле!

Смотреть фильм