1. Еврейский живописец Исидор Кауфман (1853–1921) родился в городе Арад. Как же так? Ведь Арад, расположенный на стыке Негева и иудейской пустыни и известный своим пользительным для астматиков климатом, основан только в 1962 году. Минуточку-минуточку, не будем забывать, ослепленные нашим сионоцентризмом, что есть и еще один город с таким названием и находится он в Трансильвании, на ныне отошедшей к Румынии территории бывшей Австро-Венгерской империи. В израильском Араде гордятся писателем Амосом Озом, хоть и родившимся в Иерусалиме, но постоянно живущим у горы Кидод. В трансильванском Араде, впервые упомянутом в хрониках XI века, с гордостью вспоминают, что в 1833 году там была открыта шестая в мировой истории, после пяти европейских столиц, музыкальная академия — Arader Musik Conservatorium .
Им бы побрататься, этим двум Арадам, так нет — трансильванский Арад предпочел заключить в братские объятия Гиватаим и Атлит.

2. Но вернемся к Кауфману. Он родился в ассимилированной семье и не получил практически никакого еврейского образования. Отец его был австрийским офицером. Свой жизненный путь Исидор Кауфман начинал (как и пристало еврейским гениям) банковским клерком. Ничто, казалось, не обещало человечеству ни выдающегося живописца, ни нового еврейского пассионария.

3. Однако граф Андрасси (потомок того самого графа Андрасси, по заказу которого в 1723 году в Турции была изготовлена первая курительная трубка из сепиолита — морской пенки) в 1874 году отправил молодого Кауфмана учиться в рисовальную школу в Будапеште, а затем — в венскую Академию изобразительных искусств. Учителем Кауфмана в академии был Йозеф Маттиас фон Тренквальд (1824–1897) — поздний представитель назарейской школы, первого в истории искусств идейно-творческого объединения художников. Группа была создана в 1809 году И.Ф. Овербеком, Ф. Пфорром, И. Зуттером и др. и с 1810 года на протяжении долгих лет действовала в Риме. Идеалом для этих живописцев служили Дюрер и Рафаэль, а основным достоинством искусства они считали непосредственность переживания и религиозность, полагая, что «только Библия сделала Рафаэля гением». (Примерно о том же заявили сорок лет спустя английские художники «Братства прерафаэлитов», только с той разницей, что эта группа, как явствует из названия, видела свой идеал в искусстве дорафаэлевой эпохи.) «Назареи» объявили себя врагами академического классицизма, хотя сегодня их стиль трудно отличить от оного. Русский художник Александр Андреевич Иванов общался с «назареями», работая в Риме над знаменитым полотном «Явление Христа народу» (1837–1857). Это полотно, которое многие считают поворотным пунктом в развитии русского изобразительного искусства, писалось под их явным влиянием.

4. Принято делить работы Кауфмана на два периода. Начинал он с модного буржуазного реализма, специализируясь на сентиментальных и комичных венских сценах. Тогда же появились и первые работы на еврейские темы, которые вполне соответствовали этому сентиментальному шаблону. Картины снискали немалую популярность у ассимилированного австрийского еврейства, но не только в этой среде.
Написанное в 1886 году полотно «Визит рабби » было приобретено самим императором Францем Иосифом для венского Музея изящных искусств.

5. В романе «Лето на улице Пророков» израильский писатель Давид Шахар, тактично не называя имен, весьма язвительно описывает подобный стиль живописи: «Как и те короли на картинах определенного рода, всегда держащие в руках скипетры и вечно увенчанные коронами, поскольку иначе зритель может заподозрить, что они не подлинные короли или не исполняют свои королевские обязанности должным образом, еврей на этой картине изучал Гемару, будучи облачен в талес, увенчан субботним штраймлом и весь окружен этаким сладостным романтическим ореолом, булькающим и пузырящимся наподобие икоты и отрыжек, поднимающихся из слегка переполненного всякой благодатью желудка. Я не знаю имени этого художника, но репродукции его картин, изображающих в подобном стиле синагоги и еврейские свадьбы, знакомы мне по квартирам некоторых выходцев из Германии и иногда из Восточной Европы. В этих квартирах они должным образом сливаются воедино с запахом тяжелых яств и служат верным зеркалом вкуса своих хозяев». Далее Шахар уподобляет это художественное произведение «тягучей сласти, напоминающей на вид розовую вату и называющейся по-арабски "саар-аль-банат", то есть "девичьи волосы"».

6. Впрочем, речь могла идти и о ком-нибудь другом, поскольку у раннего Кауфмана было немало близнецов-братьев из плеяды еврейских художников-жанристов XIX — начала XX веков. Более других известен Мориц Даниэль Оппенгейм из Германии (1800–1882). О содержании и стилистике его картин многое говорят их названия, например «Возвращение еврейского волонтера с освободительной войны в семью, продолжающую жить согласно старинным обычаям» (1833–34). Стоит упомянуть также рано умершего галицийца Мауриция Готтлиба (1856–1879), автора знаменитой картины «Евреи, молящиеся в синагоге на Йом-Кипур» (1878), которая ныне находится в Тель-Авивском музее искусств, и эльзасцев Эдуара Моиза (1827–1908) и Альфонса Леви (1843–1918). К этому списку добавим и наиболее известного ученика Кауфмана Лазара Крестина (1868–1938), работавшего в Вене, Мюнхене и Одессе, а в 1910 году приехавшего преподавать в Академию искусств и ремесел «Бецалель» в Иерусалиме.

7. Однако самым популярным в буржуазной германизированной еврейской среде стали патриотические картины Германа Юнкера (1838–1899) «Кол нидрей» и «Йом-Кипур в Меце в 1870 году», изображавшие еврейских солдат, служащих в германской армии. Издатель Генрих Келлер выпустил открытки с этими картинами и репродукции на ткани, висевшие в полутораста тысячах домов евреев-патриотов Германии.

8. В 1894 году в творчестве Кауфмана произошел перелом, вызванный «припаданием к корням». Отправившись за новыми впечатлениями в Восточную Европу, Кауфман открыл для себя подлинную еврейскую жизнь. С тех пор он «ходил в народ» ежегодно, отправляясь то в Словакию, то в Галицию, то на Украину, то в Польшу, делая этюды с натуры, на основе которых затем писал картины, полные жизненной достоверности. Более того, сохраняя присущую его раннему академическому периоду тщательность в разработке деталей, он сменил прежнюю «глухую» палитру на более теплый колорит, в его живопись проник свет. Оставаясь до конца дней равнодушным к любым веяниям модернизма, в поздних портретах он испытал все же некоторое влияние «Венского сецессиона».

Для понимания творческого метода позднего Кауфмана полезно будет процитировать мнение Ричарда Макби, анализирующего его«Портрет юноши» (The Jewish Press, 14 ноября 2002): «Согласно модернистской догме начала ХХ века, реализм мертв, а традиционной религии не место в современном рациональном мире, где господствуют свободные индивидуальности. Ортодоксия подавляет человека и не оставляет места для активной внутренней жизни. Картины Кауфмана с помощью реалистического метода и современной живописной композиции опровергают это мнение.<…> Исидор Кауфман воссоздал в своих картинах, по сей день вызывающих в нашей душе отклик, живую реальность внутренней жизни религиозных евреев».

9. Кауфман был аутсайдером в еврейском ортодоксальном мире. В 1917 году он писал: «Поскольку мое убеждение состояло в том, что сила любого художника коренится в его народе, я стал художником иудаизма. Я стремился передать его красоту и благородство и пытался сделать его традиции, говорящие о великой преданности религии, доступными также и нееврейскому миру». Возможно, именно эта «отстраненность » позволила художнику стать чутким наблюдателем уходящего мира.

10. Некоторые наглядные свидетельства о жизни восточноевропейского ортодоксального еврейства сохранились только благодаря Кауфману и подобным ему художникам-реалистам, стремившимся запечатлеть результаты своих «фольклорных экспедиций». Подробные изображения одежды, синагогальных интерьеров и прочих этнографических деталей делают многие работы Кауфмана незаменимыми антропологическими документами. Один из примеров тому — изображенная на картине Кауфмана западная стена гвоздецкой синагоги в Польше, в которой он побывал в 1897 году.

11. В 1899 году Исидор Кауфман создал в Еврейском музее Вены инсталляцию «Субботняя комната» при помощи подлинных, привезенных из восточноевропейских местечек, а также специально для нее изготовленных предметов быта и культа, демонстрировавшую малознакомым с традиционной еврейской жизнью посетителям, как живут и принимают царицу-субботу их «экзотичные» соплеменники.

12. Нынешняя экспозиция Кауфмана из собрания семьи Ландау в Музее еврейского искусства им. Вольфсона в Иерусалиме (которая, собственно, и послужила поводом для публикации этой подборки фактов) также помещена в окружение еврейских бытовых и ритуальных предметов, многие из которых изображены на картинах художника.

13. Кстати, кто такой этот Вольфсон, в честь которого назван Музей еврейского искусства? Сэр Айзек Вольфсон (1897–1991), первый баронет, был выдающимся финансистом и филантропом, основателем фонда Вольфсона, немало сделавшего для Израиля. В 1958 году он торжественно открыл построенное на его средства здание «Хейхаль Шломо» («Чертог Соломона»), в котором и расположен музей. Сэру Айзеку принадлежат слова, которые следовало бы взять на вооружение всем современным олигархам: «Никому не нужно больше 100 000 фунтов стерлингов, все сверх того следует пустить на благотворительные цели». Его супруга леди Эдит Вольфсон была президентом международной ассоциации еврейских религиозных женщин «Эмуна». Ее именем назван крупный медицинский центр в Израиле.

14. Что же за музей перед нами? Каковы его цели? Если попытаться выразить впечатление заинтересованного посетителя музея в одной фразе, то можно сказать, что перед нами музей иудаики — художественного наследия исчезнувшего народа, потомками которого являемся мы с вами. В Иерусалиме, правда, ультраортодоксальный еврейский быт можно наблюдать в соответствующих кварталах, хотя утверждать, что он ничем не отличается от довоенного восточноевропейского, вряд ли справедливо. К тому же, в музее светский наблюдатель чувствует себя увереннее и вольготнее, чем в Меа Шеарим. Что же до еврейских жителей Вены и прочих европейских столиц, то их не покидает возникшее еще более века назад ощущение виртуальности собственного еврейства. Современный Еврейский музей в Вене, вполне в традиции Кауфмана, сегодня демонстрирует инсталляцию «Стол пасхального седера», заставляющую посетителей изумляться странным обычаям вечного народа, сделавшего культ даже из еды.

15. Сын Исидора Кауфмана, Филипп Фридрих (1888–1969) также был художником, салонным модернистом, пользовавшимся скромной, но устойчивой репутацией в Австрии и в Англии, куда он эмигрировал в 1938 году, после аншлюсса. Но если говорить об истории искусств и при этом оставить в стороне замечательную швейцарско-австрийскую художницу Ангелику Кауфман (1741–1807), чьи еврейские корни до сих пор не установлены, то среди всех Кауфманов наибольший интерес представляет австрийско-еврейский ученый, теолог, писатель и искусствовед Давид Кауфман (1852–1899), автор более 30 книг и сотен статей, впервые рассмотревший синагогальное искусство как отдельный жанр и развивавший идею еврейского изобразительного искусства как интегральной части европейского искусства в целом, идею, надо сказать, совершенно революционную для той эпохи.

Картинки с выставки (фото Гали-Даны Зингер):