«Беги из дома твоего, чтобы судьба твоя не нашла тебя!» — и человек бежит. Таков, в двух словах, лейтмотив романа 57-летнего маститого израильского писателя Давида Гроссмана «Бегущая от вестей». 4 ноября 2011 года ему торжественно вручили в Париже премию «Медичи» «за лучшую переводную книгу». Эта премия, одна из самых престижных французских литературных наград, учреждена в 1958 году Жан-Пьером Жироду, сыном знаменитого писателя и дипломата Жана Жироду. Стоит напомнить, что в 1978 году иностранным лауреатом «Медичи» стал Александр Зиновьев за роман «Зияющие высоты», а в 1996-м — Людмила Улицкая за повесть «Сонечка».
Давид Гроссман родился в Иерусалиме. Мать писателя — коренная израильтянка. Отец, родом из Польши, прибыл на Землю Обетованную в 1933 году. Гроссман окончил Еврейский университет, изучал философию и театральное искусство. С 1985 года работал на радио «Голос Израиля». В 1987 году он напечатал сборник репортажей «Желтое время» (הזמן הצהוב) , содержащих острую критику некоторых аспектов оккупации Западного берега реки Иордан. После чего он вскоре покинул работу на радио в знак протеста против любых ограничений свободы журналистов.
Ныне Давид Гроссман пользуется мировой известностью. Он автор семи романов, у него на счету целое созвездие титулов и наград. В дни Франкфуртской книжной ярмарки 2010 года Гроссман стал лауреатом Премии мира, учрежденной Ассоциацией немецких книготорговцев. А в 2011-м американский политологический журнал Foreign Policу включил его имя в сотню самых влиятельных интеллектуалов мира. И новость зимнего сезона: в конце декабря роман Давида Гроссмана «Бегущая от вестей» был удостоен во Франции «Премии премий».
Героиню романа зовут Ора, на иврите это производное от ор — «свет». Ей за сорок, муж Илан со старшим сыном подались из Хайфы в Южную Америку, «на край света». Младший сын Офер только что демобилизовался после прохождения трехлетней военной службы. Теперь мать с сыном собираются побродить с рюкзаками по Галилее, но новый израило-ливанский конфликт срывает их мирные планы. В Гилбоа объявлено чрезвычайное положение — и Офер отправляется добровольцем в самое пекло. Ора остается в доме одна.Она мечется в четырех стенах, не зная ни минуты покоя. Вот она ожесточенно крошит овощи на кухне, воображая, что это террористы — либо нерешительные лидеры собственной страны, которые не в силах удалить смерть от ее сына! Ее с головой заливает безвременье, оглушает тишина, душит страх. Этот страх жжет ей нутро, сочится из пор. И тогда, за рамками обычной человеческой логики, у нее в голове возникает бессвязная, почти бредовая мысль: «Пока он там, мне нужно исчезнуть. Если повестка меня не найдет, он уцелеет».
Обычно люди спасаются бегством от собственной смерти, от опасности, грозящей им самим. Но мать мнит, что собственным бегством спасает сына.
Ора решает обмануть Фатум. Отменить смерть. Для этого она отправляется странствовать по Галилее. С ней Аврам, друг семьи. Он же — бывший возлюбленный и... настоящий отец Офера. В дни Кипурской войны Аврам попал в плен к египтянам, подвергся жестоким пыткам и вышел из застенка искалеченным физически и душевно. Он представитель нового «потерянного поколения», которое, пережив кровавую бойню, испытав ужасы войны, «просто живет», чувствуя себя лишним.
Вот Ора и Аврам идут по холмам Галилеи, среди цветущих садов. И чем безмятежней картина, тем ядовитее в душе матери крысиные укусы страха. Нежный пейзаж кажется Оре обманным, двухмерным, нарисованным на стекле, позади которого чернота...
Она пускается в бесконечные воспоминания, страстно перебирает мельчайшие детали, старается поведать Авраму все без утайки о своей жизни, о семье, об их сыне. И вдруг прерывает семейную сагу, начинает осторожничать. Она боится слова «война», а то еще страшней — «рана», то и другое — гибельно. Ей мерещится, что к гибели может привести даже мысль! И она старается управлять своими мыслями, как бы создавая вокруг жизни сына «зону безопасности». Ей кажется, что неосторожное движение мысли может прорвать тонкую защитную пленку, за которой бушует антимир. И тогда в прореху хлынет антиматерия, вязкая, черная, как деготь.
На страницах книги Давида Гроссмана ощущается опасность, которая может таиться всюду — за углом знакомой улицы, на перекрестке, в зелени скверика, где играют дети, на автостоянке. И оттого любой обычный прожитый день здесь часто кажется таким же чудом, как способность ловкача из сказки «пройти под дождем, не намочив одежды». Но этот дождь — из свинца, стали, снарядов, камней, ножей, гвоздей.
«У нас была тихая жизнь в тихом городе. Я там смогла вырастить двух сыновей...» — повторяет героиня романа. Она понимает, что эта возможность — великая милость свыше в стране, где каждый прожитый день воспринимается как победа в схватке с судьбой. «...А что, если хаос захочет заставить ее платить по счетам?» — думает Ора. И в щебете малой птахи предугадывает: «Все будет хорошо, все обойдется... на этот раз».
Эта тема, достойная античной трагедии, заставляет вспоминать о драме самого автора. В августе 2006 года, во время последней правки романа, начатого в 2004 году, Давид Гроссман получил повестку о гибели младшего сына Ури, заживо сгоревшего в танке в последние часы Второй ливанской войны. Поняв, что не смог «уберечь литературой» собственного сына, писатель поведал Амосу Озу, самому близкому другу, что будет не в силах закончить роман. «Пиши, и он [роман] тебя спасет», — отвечал ему Оз. Роман был дописан. Но все же в конце книги Гроссман не смог позволить похоронке найти свою героиню. Она ждет. И мы, закрывая книгу, продолжаем ждать вместе с ней.
Читая «Бегущую от вестей», поверхностный читатель может просто сфокусировать внимание на историческом контексте. Но эта книга — вне прикладных паралитературных жанров вроде развернутого репортажа или ЖЗЛ, которые так бурно развиваются сегодня. Здесь, помимо временно-пространственного измерения, существует иное — психологическое. Устами Оры говорит ее создатель, Давид Гроссман. И он, подобно творцам «большого романа» прошлого, может сказать о своей героине: «Ора — это я».
Как и положено в «большом» романе, в этой книге жизнь и судьба вымышленных героев вплетается в общую историю. В данном случае — историю Израиля от Шестидневной войны до Ливанской с редкими мирными островками.
«Я играю с действительностью, превращаю ее в литературу, — говорит Давид Гроссман в одном интервью. — Вместо отторжения от реальности я предпочитаю менять ее на страницах своих книг, трансформировать. Я верю, что Слово может изменить реальность». И этот род трансмутации как раз и составляет изначальную суть подлинного литературного подвига.