Вот так выглядит 2007 год в романе Майкла Чабона «Союз идишских полицейских». (В Америке фамилия этого автора произносится как Шейбон, но по-русски на обложках его книг, в том числе на самом знаменитом и самом еврейском романе «Замечательные приключения Кавалера и Клея», принесшем автору Пулитцеровскую премию в 2005 году, стоит имя Чабон, - так мы и будем его называть, чтобы не путать читателя.) Роман-детектив, действие которого происходит в удивительно подробно прорисованной альтернативной реальности, затрагивает самые существенные еврейские проблемы. Для меня Первомай – еврейский день, в память о том, что когда-то на первомайских демонстрациях в Нью-Йорке транспарантов на идише было больше, чем по-английски. Я и потратил свой первомайский день, чтоб пойти на встречу с писателем Майклом Чабоном в Еврейском культурном центре, известном всем в Нью-Йорке, как 92nd Street Y.
Обычно в романах по альтернативной истории существует лишь одно допущение: скажем, Гитлер выиграл войну («Фатерланд» Роберта Харриса), вместо Рузвельта президентом США становится Линдберг, легендарный летчик, симпатизировавший нацистам («Заговор против Америки» Филиппа Рота), красных разбили на подступах к Крыму, и там на время закрепилась демократическая Россия («Остров Крым», Василия Аксенова), или евреев СССР депортировали на Дальний Север («Прайс» Леонида Гершовича). У Чабона таких допущений несколько: новообразованное Государство Израиль проигрывает в 1948 году свою Войну за независимость, нацистская Германия побеждает СССР, но затем проигрывает американцам, а еще раньше, в 1940 году, американское правительство на 60 лет предоставляет европейским евреям небольшую территорию на Аляске, чем спасает их от Холокоста. Действие романа происходит как раз накануне того дня, когда срок аренды заканчивается. Прекращает свое существование маленькое автономное еврейское государство, расположенное в западном углу Аляски, где-то на архипелаге, на островах Баранова и Чичагова (здесь сегодня расположен небольшой городок Ситка, в котором 9 тыс. жителей), и никто не знает, что будет дальше. «Как бы ты ни старался, каких успехов бы ни достиг, а наше существование условно и наша аренда на землю может быть прекращена», - сказал Майкл Чабон в интервью Терри Гросс на Национальном общественном радио NPR. Эта фраза может оказаться актуальной не только в альтернативной реальности романа. «Вы можете бежать, но не можете скрыться», - этим словам уже два тысячелетия.
- Как вы дошли до идеи разместить еврейское государство на Аляске?
- Я ничего не придумал. Меня всегда интересовала еврейская тривия, а тогда обсуждались разные возможности переселения евреев – Уганда, Мадагаскар, голландцы предлагали Суринам... Существовал и аляскинский проект. Была даже попытка провести билль в Конгрессе, так называемый «Закон Кинга-Вэнера». В реальной жизни он наткнулся на ожесточенное сопротивление местных жителей, как индейцев, так и людей европейского происхождения.
Оказывается, не только советские планировщики хотели одной пулей убить двух зайцев и совместить гуманитарное решение еврейского вопроса с освоением богатых окраин. В Департаменте внутренних дел под руководством Говарда Эйкса существовал целый отдел, разрабатывавший идею еврейского дома на Аляске. Проект был представлен в Конгресс и наткнулся на сопротивление. Сионистские круги были против любого решения, предусматривающего расселение беженцев от нацизма где бы то ни было, кроме Палестины. Незадолго до того сионистская делегация на международной конференции в Эвиане торпедировала даже попытки перевести еврейских детей из Германии в Англию. В США главным лоббистом, похоронившим «аляскинский проект», был Энтони Даймон. В романе Чабона он переедает в известном вашингтонском ресторане, умирает, и таким образом закон проходит.
В необычайно подробно вычерченной реальности романа много других параллельных вариантов развития событий. Но самое, пожалуй, интересное - попытка художественного исследования мира, в котором идиш становится государственным языком. Это определило язык романа и его название. Самые сложные еврейские материи описаны у Чабона просто и понятно, что выгодно отличает роман от моря вполне кошерной еврейской литературы, написанной якобы «для своих», мутно, неясно, с нарушением грамматических и стилистических норм. Я надеюсь, что когда «Союз идишских полицейских» дойдет до русского читателя, этот роман найдет и квалифицированного переводчика, и знающего редактора, разбирающего в сложностях самого еврейского, на мой взгляд, языка – идиша.
- Давно когда-то я нашел в книжной лавке путеводитель «Как сказать на идише?» Я тогда написал эссе, где исследовал возможность места, где бы эта книжка могла существовать, где можно было бы спросить на идише, как пройти в казино, например, как объясняться с чиновником таможни или, скажем авиакомпания, где говорят на идише...
В детстве мы любили рисовать карты несуществующих государств и городов, с увлечением читали книжки о путешествиях, об открытии неизвестных земель, о картах. Чабон, оказывается, любил то же самое.
- Я вырос в городе, который вырос на моих глазах: Коламбия в штате Мэриленд, между Вашингтоном и Балтимором. Я видел, как карта постепенно обретала плоть... Знаете, мой любимый Толкиен долгое время занимался литературой лишь для того, чтобы оправдать свою страсть рисовать карты и изобретать новые языки.
В романе есть и новые карты, и новый язык. Евреи в романе называют друг друга «ид». По-американски «ид» – это как по-русски добавить спереди букву «ж», или как американские черные называют друг друга оскорбительным словом нигга, за которое в других случаях они же готовы набить морду. Полицейских в многомиллионной еврейской Ситке называют не копами, как во всей Америке, а латкэс – жаренными в масле блинчиками, детектива – шеймус (shamus), не от ирландского сленга, а от еврейского шамаш – служка в синагоге. Это аутентичное понимание идишского словотворчества.
Идиш стал в Ситке государственным и разговорным, как английский для американских евреев или иврит в Израиле. А иврит стал идишем еврейского государства, навсегда связался с прошлым, с недавним поражением, с Катастрофой. «Пустынные» евреи, спасшиеся из Палестины после поражения, пытались продолжать дело сионизма и развивать иврит, но, как и немецкие евреи до них, были сметены волной побеждающего идиша. Языковая война шла в еврейском народе и в нашей, неальтернативной реальности. Если бы победил идиш, то, несомненно, Израиль выглядел бы совсем иначе, чем теперь. Может быть, как мир Чабона – с массовым увлечением шахматами в клубах им. Эйнштейна и любовью к старой довоенной еврейской литературе Франца Кафки, Шолом-Алейхема или Стефана Цвейга.
В Федеральном дистрикте Ситка все как в большом современном городе – театры, концертные залы, торговые центры. Вместе с тем это дождливая и мрачная аляскинская пустошь. Там живут разные евреи, от далеких и совершенно оторванных от религии до ультраортодоксов. А где есть евреи – там кипят страсти. И здесь, в Ситке, евреям далеко до братской любви. Да и времена такие, что лейтмотивом романа становится фраза, постоянно звучащая в устах героев: «Нелегкое нынче время - быть евреем». Хотя когда оно было легким и в нашей, неальтернативной реальности?
- «В романе отразился мой ограниченный опыт постижения израильской жизни, - рассказывает писатель. - Там тоже разделение не только между набожными и светскими, но и между ашкеназами и сефардами, между русскими и...- писатель задумался. - И всеми остальными».
В Ситке живет хасидская секта вербоверов, на местном сленге их называют «черные шляпы». Хотя в неальтернативной реальности таких хасидов нет, а название взято от девичьей фамилии матери автора - Вербова, вербоверы очень напоминают известное хасидское движение. Они заправляют в Ситке, часто используя духовные и политические рычаги, но порой и чисто гангстерские методы. Вербоверы из ничего сотворили здесь идеальное восточноевропейское еврейское местечко, штейтл, которое в альтернативной реальности называется Вербов. В точности как другие хасиды называют свои движения от места их возникновения – Сатмар, Бобов, Карлин, Любавич... С вербоверами связано и убийство, составляющее центральную интригу романа. Главный герой - детектив Меир Ланцман, пьяница, бабник и атеист. Вместе со своим напарником и родственником, примерным семьянином Берко Шемецом, он расследует таинственное дело.
«В пятницу после обеда на Вербов-айленд «Шевроле» прокладывал себе путь среди «черных шляп» на Авеню 225.
- Посмотри на это место, - сказал Ланцман – здесь, как в ущелье.
- Ни одно помещение магазина не пустует, - возразил Берко.
- Да здесь же больше этих негодных идов, чем везде!
Ланцман остановился на красный свет на 28-й стрит. Возле углового магазина перед Тора-холл слонялись холостые «женихи Торы», бездельники от Писания, не нашедшие пары люфтмэнчи (люди воздуха – идиш) и разнообразного вида шпана с бегающими глазками.
Заметив машину Ланцмана, они мгновенно определили, что седоки «не отсюда». Тщательно выбритые «до капли крови» подбородки означали, что те не трепещут перед Творцом, что они не вербоверские, а следовательно, не настоящие евреи, а то и не евреи вовсе. А если они не евреи, то они вообще никто.
- Не люблю я их, - проворчал Ланцман.
При виде черных шляп он наполнялся гневом. Он давно заметил, что гнев этот, высокомерное возмущение и жалостливое презрение доставляли ему удовольствие».
Роман начинается с того, что в номере гостиницы, где живет Ланцман, находят убитого наркомана. В наступающем хаосе неясных времен, близящейся «реверсии» - передаче Ситки обратно во власть штата Аляска - никто не хочет знать, что произошло и кто совершил убийство, по всей видимости, заказное. Убитый юноша, гениальный шахматист, перед уколом перевязывавший руку молитвенным ремешком тфилин, оказывается сыном лидера вербоверов, рабби Шпильмана. Позже выясняется, что с ним связывались надежды на приход мессии. В каждом поколении появляется свой мессия, но здесь есть ловушка, потому что сподобиться мессианского избавления евреи смогут лишь тогда, когда они станут достойными избавления. Роман Майкла Чабона - еще и о том, что такому народу, как евреи, не так-то просто договориться, что же это значит – быть достойными избавления.
Как и все, связанное с еврейством, книга тут же вызвала споры. Обиделись за разбитую мечту сионистов, за несовершенного «самоненавистника» Ланцмана (что по-еврейски – земляк, близкий человек оттуда, откуда мы сами). Обиделись за евреев, не знающих ничего ни о Холокосте, ни о боевой славе Армии обороны Израиля. Ведь идише-полицейские в Ситке даже не носят оружия. Обиделись за рабби: «бесформенная груда десерта, одинаково громадного, сидящего не отличить от стоящего». Со страниц желтых нью-йоркских газет даже прозвучали обвинения в антисемитизме. Мол, будущий фильм по книге (права на которые автор продал задолго до ее выхода) надо бы поручить Мелу Гибсону.
&&- Вам это надо?
- Да нет! Господи, конечно нет. Я этого не искал. Хотя с такими обвинениями сталкивался. То самое эссе об идишском разговорнике вызвало бурю. Меня упрекали, что я назвал идиш мертвым языком, что якобы оскорбил автора - уважаемого ученого-идишиста.&&
