Меня зовут Уилки Коллинз, и я почти уверен — поскольку собираюсь воспретить публикацию данного документа самое малое на век с четвертью, считая со дня моей кончины, — что это имя ничего вам не говорит… Но даже в таком случае я готов поставить все нынешнее свое состояние и все будущие авторские гонорары со своих пьес и романов на то, что вы помните имя, а равно книги, пьесы и персонажи некоего Чарльза Диккенса, моего друга и бывшего соавтора.
Женатый на одной из сестер Хогарт, Диккенс имел запутанные любовные отношения с двумя другими, а потом и вовсе хладнокровно прогнал постаревшую жену, мать своих десяти детей, и вступил в связь с восемнадцатилетней актрисой. Авторитарный отец, чьи дети рвались поскорее уйти из дома, но не могли избавиться от отцовского гнета, даже создав собственные семьи.
Что это – лицемерие? Болезненная двойственность? Обычная противоречивость натуры, часто свойственная не только гениям, но и простым смертным?
В этом пытается разобраться друг, биограф, а иногда и соавтор Диккенса – Уилки Коллинз, от лица которого написан роман Дэна Симмонса «Друд, или Человек в черном».
Взгляд верного ученика – любящий и тонкий. Коллинз рассматривает тексты и жизнь Диккенса и приходит к выводу, что все не так ужасно. Если Диккенс и совершал в жизни ошибки, то всегда пытался их исправить, в первую очередь – на страницах книг. Оправдательный документ Диккенса – роман «Наш общий друг», книга, которую современники не поняли, и только преданный Уилки смог оценить по достоинству. В этой книге Диккенс завуалированно просит прощения у тех, кого когда-либо обидел, в том числе и у лондонских евреев. «Исправляются» и его герои.
…он воскресил в памяти многих своих прежних персонажей и заново переосмыслил с позиции зрелости и всепрощения. Так, безнравственный адвокат Талкингхорн из «Холодного дома» вновь появляется в обличье молодого адвоката Мортимера Латвуда, но на сей раз исправляется, чего никогда не сделал бы прежний Талкингхорн. Гнусный Ральф Никльби возрождается в пройдохе Фледжби, но не избегает наказания, в отличие от Никльби. (Сцену жестокого избиения Фледжби другим пройдохой я считаю одной из лучших в обширном творческом наследии Диккенса.) Нодди Боффин — это Скрудж, не ставший скрягой. Старый еврей мистер Райя искупает грехи диккенсовского Феджина (порой подвергавшегося критике, особенно со стороны евреев), представая перед нами не бессердечным ростовщиком, а совестливым клерком бессердечного ростовщика-христианина.
Однако восхищение Коллинза понемногу рассеивается, когда в жизни обоих появляется странный и страшный персонаж по имени Друд. Сын англичанина и египтянки, Друд вырос на родине матери в семье служителей тайного египетского культа. Диккенс сравнивает Друда с Моисеем, соприкоснувшимся с древними языческими тайнами.
Живая мумия, великий месмерист, король преступного мира, Друд хочет, чтобы Диккенс и ему сочинил оправдательную биографию, а если великому писателю удастся ускользнуть от своего мучителя в Новый – или вовсе на тот — свет, его дело должен продолжить Коллинз.
Дэн Симмонс так и не раскроет нам тайну Друда – реальный ли это злодей, выдумка ли, которой Диккенс дурачит своего легковерного коллегу и поклонника, или вовсе порождение наркотических грез опиомана Коллинза.
В викторианскую эпоху еще не было психоанализа, и мало кто задумывался об открытой Фрейдом амбивалентности сильных чувств: в каждой подлинной любви таится ненависть, в ненависти – любовь. Но Дэн Симмонс об этом знает и смотрит на эту историю с психоаналитических позиций.
Диккенс заменяет Коллинзу фигуру отца. Художник Уильям Коллинз был авторитарным, холодным, самовлюбленным человеком, он отвергал сына, лишенного способностей к живописи. Уилки же вспоминает о нем с сыновней почтительностью и лишь однажды проговаривается, как счастлив был, узнав о смерти отца. Так же и Диккенсом Коллинз восхищается вполне искренне, считает его величайшим писателем эпохи, а себя — лишь скромной, второстепенной фигурой.
Но с появлением Друда Уилки Коллинз все меньше говорит и думает о Диккенсе и все больше о себе и своих подлинных, отнюдь не щенячье-восторженных, чувствах ко «второму английскому писателю после Шекспира». Чем увереннее Друд завладевает разумом Уилки Коллинза, чем яснее становятся подлинные чувства того к Диккенсу — зависть и ненависть.
К концу книги совершенно обезумевший Уилки, которому постоянно являются призраки и двойники, говорит о себе и Диккенсе, о его «Холодном доме» и своем «Лунном камне» совсем не то, что провозглашал в начале повествования.
Он обвиняет Диккенса в жестоком обращении с любящими женщинами, а сам обманом выдает замуж наскучившую сожительницу за пьяницу и грубияна, да еще и разлучает ее с дочерью. Предполагает, что Диккенс – убийца или готов им стать, а сам всерьез рассчитывает, как бы столкнуть ненавистного соперника в яму с негашеной известью.
Страшный Друд – неизвестно, плод фантазии безумного рассказчика или реальное лицо – важен не сам по себе, он катализатор, пробуждающий истинные чувства главного героя.
Коллинз Дэна Симмонса – жалкая посредственность, бессовестный и бездарный человек. Однако и его отчасти можно оправдать горячей, искренней любовью к литературе, поглотившей его жизнь, а в конечном итоге и к своему гениальному сопернику. Восхищение оказывается сильнее зависти, любовь – сильнее ненависти.
Но — хотите верьте, хотите нет — я любил Чарльза Диккенса. Любил его внезапный заразительный смех, дурацкие мальчишеские затеи, занимательные рассказы и ощущение важности каждого момента, проведенного с ним. Я ненавидел его гениальный дар — гениальный дар, который затмевал меня и мое творчество при жизни Неподражаемого, с каждым годом все сильнее затмевал меня после его смерти и затмит окончательно — я уверен, читатель, — в вашем недосягаемом будущем.
Психология художника, творца — ключевая тема литературы, начиная с эпохи романтизма. В романе «Друд, или Человек в черном» рассматривается трагедия посредственности, осознающей себя таковой. Уилки Коллинз Дэна Симмонса — примерно то же, что пушкинский Сальери.
Нил Гейман в «Этюде в изумрудных тонах» заставляет Шерлока Холмса расследовать покушение на члена инопланетного королевского семейства. «Киберпанки» Уильям Гибсон и Брюс Стерлинг задаются вопросом, что было бы, если бы компьютер изобрели одновременно с паровой машиной. Сюзанна Кларк в романе «Джонатан Стрендж и мистер Норрел» населяет Лондон XIX века эльфами и феями. Дэн Симмонс в романе «Друд» предлагает читателям постмодернистскую игру и в то же время серьезное, почти научное историческое исследование. Текст «Друда» полон аллюзий на книги его прототипов – Чарльза Диккенса и Уилки Коллинза. «Тайна Эдвина Друда» – последний, недописанный роман Диккенса, и Симмонс предлагает свою версию этой истории.
Еще писатели:
Два соседа и еще один
Ночи черные
Историческая несправедливость
Сводки с полей
