Книга Далии Софер очень напоминает автобиографический мультфильм Persepolis Марджан Сатрапи. Тот же переход от благоденствия и веселой интеллигентной роскоши – к торжеству исламской революции. Книга так же выстроена: с флэш-бэками и параллельным развитием событий в разных полушариях. За персонажей до последнего момента переживаешь – уйдут ли, спасутся ли? Напряжение растет, главы в книге все короче, и когда герои наконец избегают опасности, чуть не плачешь от радости за них и оттого, что любимую страну им все же пришлось покинуть.
Действие книги происходит в Иране и США, вскоре после победы исламской революции 11 февраля 1979 года, когда в результате свержения шаха Мохаммеда Реза Пехлеви и падения монархии во главе страны встал аятолла Хомейни. Семья героев уезжает из страны по частям – старшего сына отправляют на учебу в Штаты, остальные останутся на родине до последнего, когда отец попадет в тюрьму, чтобы через много месяцев выйти полуживым. Ключевую роль в повествовании играет младшая девочка, взросление которой приходится на переломный период в истории родины, а также служанка-иранка, чья лояльность хозяевам – под вопросом.
Главный герой книги, персидский еврей Исаак, попадает в тюрьму просто за то, что он – не такой, как его соседи. Даже из попытки сфабриковать обвинение в том, что он агент сионизма, ничего не выходит. Но еврея Исаака и его семью, оказывается, ненавидят иранцы-мусульмане, бок о бок жившие рядом с Исааком много лет, пока революция не высвободила скрытые чувства.
— Конечно. Евреи жили в Иране с давних времен, еще до Кира. Столько веков жили и, пока их не объявили наджес — нечистыми, не знали горя. А тогда евреи и потеряли и работу, и дома, и имущество… Пришлось им поселиться в чем-то вроде гетто. А поскольку оно находилось в самой низине, когда шли дожди, весь мусор из Тегерана смывало туда.
Фарназ представила, каково жить в такой вот сточной канаве: ютиться в однокомнатном домишке с родителями, хлебать суп из миски, в которую стекали испражнения со всего города.
— И ты жил в таком гетто?
— Нет. К тому времени, как я родился, правительство снова полюбило евреев.
— Как так: одно правительство евреев любит, другое — нет?
— Фарназ-джан, у тебя столько вопросов — отвечать не успеваю! Ну-ка, давай купим сласти и забудем, кто любит евреев, а кто нет.
В книге много ярких метафор и философских обобщений, вроде тех, что обрезание знаменует «завет с Богом и со страданием», что «людям нравится горячий кофе, прохладный ветерок, чистые простыни и любовь» (любовь может «нравиться» скорее по-английски; но, хотя английские обороты иногда заметны в русском переводе, в целом это не очень мешает). Автор буквально ощупывает словами интерьеры, красивые вещи: то книжную миниатюру XVI века, то старинную саблю на стене.
Ставили маслянистый йогурт в горшочках — его покупали в одной северной деревушке, белужью икру из Бандар-е-Энзели, рис из Мазандерана, свежезапеченную рыбу, дыню из Казвина, заваривали чай из Лахиджана, выкладывали персики из соседского сада, черешню — из своего.
Медитативные наблюдения соседствуют в книге с хроникой тюремного ужаса; пока герой гниет в застенках, остальные пытаются жить нормальной жизнью, сколько ее осталось при новой власти, и предаются воспоминаниям о жизни прошлой. Ханука и шабат (которые, к слову, в Иране герои не отмечали), чередуются с чисто восточными реалиями, зарезанием барашка в честь вышедшего из тюрьмы героя и бесконечными народными поговорками – взятыми, как признается Далия Софер, из соответствующего сборника.
На фоне быта иранских евреев блекнет жизнь американских хасидов, с которой сталкивается отправленный подальше из Ирана сын Исаака Парвиз. В Иране жили богато, просвещенно, бэкграунд складывался как из еврейского наследия, от которого никто не заставлял отказываться, так и из традиций персидской империи. Возможно, поэтому, когда герои перед побегом зашивают алмазы в детское белье – это не вызывает неприятия. То, что выглядит смешно и жалко в истории советской эмиграции, для уроженца страны Хафиза и Саади кажется естественным, особенно если он ювелир по профессии. Кстати, множество таких беглецов и их потомков ходят ныне по иерусалимским улицам и называются «пАрсим».
Сходство с кино одним только саспенсом не исчерпывается, есть чисто визуальные повторы. Когда героя собираются бить по пяткам в тюрьме, он «…чувствует, как резиновые жгуты змеями обвиваются вокруг лодыжек, пригвождая к двум штырям». Сильно позже его жена «…проходит вслед за сапожником в мастерскую, где на металлических штырях вдоль стен висят туфли. […] Среди висящей обуви она замечает туфли Исаака — они сохранили форму его ног». Авторский глаз вообще наблюдателен: о часовом, например, Софер пишет: «лицо серьезное, что характерно для молодых людей, которым впервые поручили ответственное дело». История в книге органично переплетается с географией:
Служанка вносит серебряный поднос, ставит его на журнальный столик. На подносе знакомый чайный сервиз из желтого фарфора с изображением сада — он достался Кейвану по наследству от прадеда, придворного художника еще при шахе Насир ад-дине I из Каджарской династии. Сервиз этот шах подарил художнику по возвращении из Европы. Фарназ смотрит на сервиз, на тарелку со сластями — подрумянившимся, смазанным маслом печеньем «Мадлен», его золотит мягкий свет настольной лампы — и думает: здесь, на этом подносе, взлет страны и вместе с тем ее закат, стремление к единению с миром и отказ признать, что с каждым столетием империя уменьшается, уступая в великолепии другим странам. Иначе стала бы прислуга по имени Масуме, родившаяся в городе Урмия, в провинции Западный Азербайджан, печь «Мадлен» - самое популярное во Франции печенье.
Несмотря на расстрелы и лязг замков, книга оставляет не тягостное, а светлое впечатление: герои все-таки спасутся, а неповторимый восточный колорит еще долго не исчезнет из памяти читателя.
Другие книги этой серии:
Карой Пап "Азарел"
Говард Фаст "Торквемада"
Асар Эппель "Сладкий воздух"
