всё будет хорошо
всё наладится
никто не сказал
что все они
не
спасутся
Федор Сваровский. Все наладится
Восьмилетняя Агата, оставшись дома одна, без спросу идет гулять в лес и по случаю ловит там бесенка. Бесенок предлагает Агате клад в обмен на свободу, но коварно привозит девочку не к сокровищам, а к своему отцу. Отец бесенка — некий «человек в серой шубе» — улыбается Агате и ругает сына за обман. Согревает замерзшие руки Агаты, играет с ней в ладоши. Когда девочка решает, что ей пора домой, человек предлагает в подарок колечки. Одно избавляет от любой боли, другое способно подарить чью угодно любовь, с помощью третьего человек в шубе исполнит всякое желание Агаты. Девочка принимает третье, но выбрасывает его у порога дома. Ночью Агате становится так плохо, она так хочет опять оказаться рядом с человеком-в-шубе, что прямо в пижаме возвращается в лес. Они с человеком-в-шубе снова играют в ладоши, и сердце ее чуть не разрывается от счастья. Но Агата останавливает игру, возвращает кольцо, после чего медленно и печально бредет домой.
Такая вот история из серии «Как страшно жить». Замечательно в ней то, с каким неожиданным пафосом книжку переводят в разряд «событий исключительной важности» в современной русской литературе.
Добра в книге нет, как нет ни любви, ни бога, ни ангелов, а зло безымянно и повсеместно. Все важные поступки девочка совершает от скуки, от «приятной тоски» или от страха. Искушение и «падение героя» происходит следующим образом: Агата вспоминает, где она нашкодила, списала или наврала, и когда ее ладони
…соприкасаются с ладонями человека в серой мохнатой шубе, происходит прекрасная вещь: Агата, вспоминая все эти истории, как раз и чувствует себя хорошей. Просто — теперь это становится для Агаты совершенно очевидным, — она умная девочка, смелая, ловкая, не дающая себя в обиду и очень хорошая девочка, умеющая найти выход из любой ситуации, справляющаяся с любой неприятностью.
Агата, судя по всему — девочка с неутолимой жаждой чувствовать себя хорошей. Но «хорошесть» эта неопределенная, принимающая любую форму, какую захотят увидеть окружающие. Дома одна хорошесть, в лесу — другая. Борьба происходит только между ними, и это не имеет ничего общего ни с личной ответственностью, ни с совестью, о которых так яростно пишет Майя Кучерская. Обыкновенная моральная и эмоциональная незрелость и все метания, отсюда проистекающие. Когда восприятие добра и зла происходит на уровне физиологии — тепло, холод, мокрые ноги — путаницы не избежать.
Линор Горалик довольно давно занимается изучением инфантилизма как образа жизни, тренда, как некоей новой идеологии. Сюда относятся разнообразные подвиды «взрослых детей» вроде «кидалтов», «эмо», дауншифтеров, а также все то, чем они обрастают: наряды, игрушки, комиксы, аксессуары. Существует определенная аудитория, которой это интересно и важно; аудитория, для которой Линор Горалик — сама по себе олицетворение темы, примерно как «Tokio Hotel» для эмо-кидов. Если принять во внимание эту вполне тривиальную медийную ситуацию, станет отчасти понятно, почему такой неадекватный шум поднялся вокруг детской сказки. «Детской книгой» мы как-то привыкли считать «книгу для детей». Досадное недоразумение: «Агата» — «как бы детская» книжка для «как бы детей», но на самом деле ее адресная аудитория — взрослые люди, формально давно уже вышедшие из детского возраста. Не стоит заблуждаться: это разные аудитории, дети и кидалты, и продукты потребления у них разные. Однако ирония ситуации с этой конкретной книжкой заключается в том, что за разговорами об искушении, соблазнах и бесах никто, похоже, не опознаёт в Агате обычного советского ребенка.
Советские дети, пионеры и октябрята, все как один были атеисты, не верившие ни в бога, ни в черта. Но если ангелы и бог из детской мифологии пропали безвозвратно, то черти и бесы никуда не делись — взять хотя бы «Лампу Аладдина» или джинна Хоттабыча. Правда, это все твари не страшные, глупые, их можно обмануть и заставить работать. Вот и Агата бестрепетно моет беса в ванне, чтоб не вонял мокрой псиной.
Настоящие противники советских детей были пострашнее нечистой силы: буржуи, империалисты и шпионы. Последние подстерегали на каждом шагу, любой незнакомец мог оказаться врагом, а конфета, принятая из его рук, грозила взорваться осколочной гранатой. Буржуев, кстати, советские художники очень любили изображать в меховых шубах до пят. Любой слишком общительный человек вызывал подозрение, чужого в своем дворе видел каждый ребенок, неместными казались даже слишком приветливые свои, не говоря уже о вечно улыбающихся иностранцах. Советские дети, вообще говоря, мало сталкивались с сердечным отношением взрослых. И конечно, в череде однообразных дней, на фоне липкой паранойи и ожидания ядерной войны никто никому не обещал безмерной любви. Не предлагал избавления от боли или хотя бы помощи в исполнении желаний, не поинтересовавшись предварительно успеваемостью, биографиями родственников и пятой графой. Советским детям вообще никто ничего не обещал, это они всем обещали быть достойными, учиться и бороться.
Неудивительно, что Агате никогда и ни с кем не было так хорошо, как с человеком-в-шубе, с этим ласковым, улыбчивым врагом, и что она умирает от страха и тоски, едва он отпускает ее руки.
Другими словами, хождения Агаты — никакое не искушение Христа, а вариация на тему «Судьбы барабанщика». Не «Иисус возведен был Духом в пустыню, для искушения от Диавола», а
— Дядечка приехал! Добрый! Теперь мне будет весело.
— И то лучше, — сказала дворничиха. — Виданное ли дело — оставлять квартиру на несмышленого ребенка! Дите — оно дите и есть. Сейчас умное, а отвернулся — смотришь, а оно еще совсем дурак.
Еще советское и прочее детство:
Куда уходит детство…
Такие разные дети
Погромы времен Гражданской войны глазами очевидцев
Пули над Бродвеем::Республика прямых ностальгий
Взрослые позавчера
Детство в полосатой пижаме
