Писать книги про футбол — все равно что писать про электричество. Можно сочинить голливудский роман-катастрофу про Саяно-Шушенскую ГЭС, можно придумать рассказ про человека, которого ударило током, и он теперь ползает по проводам от квартиры к квартире и шевелит усами из розеток, но ни там, ни тут не будет этого чуда, этой реки электронов, этого странствия невидимых амундсенов между полюсами. Конечно, есть «Вратарь республики» Кассиля, пара абзацев в «Подвиге» Набокова и «Зависти» Олеши, «Страх вратаря перед одиннадцатиметровым» Хандке, где собственно футбол обнаруживается лишь на последней странице, но речь везде подозрительным образом идет только о голкиперах: сосредоточившись на стоящих в вечном офсайде одиночках, писатели словно признают свое бессилие изобразить хаос и космос игры в целом.

Роман «Ноги» был дебютом Сергея Самсонова, успевшего с тех пор напечатать «Аномалию Камлаева» и «Кислородный предел», и, видимо, сочетание молодости с наглостью позволили ему сделать невозможное: записать футбол словами. Самсонов не просто пересказывает последовательность финтов, пасов и ударов, он описывает то, что не видно глазу ни на стадионе, ни сквозь жидкий кристалл телевизора, то, что лучшие из игроков могут почувствовать, но никогда не сумеют выразить:

Он ощутил как будто особое притяжение ворот, почувствовал какие-то силовые линии, которые извивались, крутились, сплетались, и в этой мешанине вдруг показалась одна уходившая в дальний угол кривая. По ней-то, единственной, несомненной, и нужно было направлять мяч, который шел в наиболее уязвимую точку, словно был намагниченным. А еще через месяц Шувалов сделал новое, еще более потрясающее открытие: для того чтобы играть и находить партнеров, глаза ему были как будто и не нужны. Играя вслепую, он ощущал опять же некие особые силовые линии, идущие от «своих» игроков. Располагаясь к товарищам спиной, он не видел маневров, при помощи которых игроки выходили на свободный участок пространства, но зато отчетливо чувствовал, что та или иная точка футбольного поля занята определенной силой, а уже через секунду эта сконцентрированная сила перемещалась в другую точку, а потом еще в одну, и всякий раз он безупречно точно посылал в направлении этого силового сгустка беззаветно преданный ему мяч.
Главный герой Самсонова, Семен Шувалов из подмосковного Сретенска, – футбольный гений, отправившийся в гранатово-синюю «Барселону», чтобы играть вместе с такими же полубогами, изменяя законы физики и представления о возможностях человеческих конечностей. Для этого ему пришлось сбежать от олигарха Коплевича с его лондонским «Тоттенхэмом», выступающих у Самсонова в роли Абрамовича и «Челси»: писатель решил не впутывать Романа Аркадьевича в сочиненную им криминальную историю и на всякий случай продал его литературному двойнику другой клуб из британской столицы. Интересно, что при этом именно «Тоттенхэм», возникший в районе проживания еврейской общины, считается в Англии еврейским клубом, а его болельщики называют себя Yids. Такой же имидж, кстати, и у другого клуба, куда приглашают Семена Шувалова, – на матчах амстердамского «Аякса» из еврейского квартала слышен боевой клич его фанатов: «Joden! Joden!» А Йоханн Круифф, Летучий голландец (и, по некоторым сведениям, на четверть — по матери — еврей), игравший в свое время за «Аякс», в конце книги произносит Шувалову небольшую – на семь страниц – психотерапевтическую речь о коммерции в футболе.

Дело в том, что когда Семен начинает казаться себе повелителем Вселенной, у него возникает подозрение, будто все его удачи и победы подстроены могущественными спонсорами. Будто транснациональные корпорации, заинтересованные в том, чтобы умеренно талантливый нападающий, рекламирующий чипсы и одеколоны, сохранял в глазах болельщиков статус небожителя, деньгами и угрозами заставляют соперников Шувалова раз за разом поддаваться на его примитивные финты и отворачиваться от несложных ударов.

Вся эта линия с заговором у Самсонова выглядела бы лишней и надуманной, если бы не одно обстоятельство. Любой человек, достаточно долго смотрящий футбол, в конце концов приходит к аналогичным выводам. Ему представляется, будто все игроки, тренеры и судьи, сговорившись, разыгрывают какой-то спектакль, и кажется, что еще чуть-чуть — и зрителю откроется тайный и запретный смысл этого действа. На самом деле, все это не имеет отношения к большим деньгам и рекламным контрактам. Футбол — это жизнь (пусть параллельная и потусторонняя) невиданной концентрации и чистоты, «пространство любви и смерти», как писал в «Метафизике футбола» Вадим Руднев, которого Самсонов не мог не читать. Именно поэтому «Ноги» становятся книгой о религиозном переживании человека, который заворожен красотой мира и отказывается признавать отсутствие в нем смысла. Вера рождается не из страха и отчаяния: она появляется в миг изумления совершенством мироздания. Не случайно в первом варианте романа (написанном за три года до изданного «Амфорой» и до сих пор висящем в Интернете) этот футбольный заговор поднимается гораздо выше уровня спонсоров и рекламодателей:

А потом он полетел вверх с той скоростью, с какой обычно сам посылал мяч, и в этот миг все понял: цель той игры, которая велась против него, и смысл своего участия в ней: он был мячом на носке чьей-то гигантской ноги и его передавали, заставляя трепетать от восторга, то вколачивали в сетку, то выбивали вон за пределы поля в какую-нибудь скучную жизненную лужу или затхлый водоем, где он лежал, качался, не зная, как ему возвратиться в игру, и вот последним ударом баснословно неотразимого носка его должны были окончательно выбить.
В этом отношении «Ноги» напоминают набоковскую «Защиту Лужина», где главный герой, тоже гений, визионер и больше музыкант, чем игрок, в прямом и переносном смысле выпадает из большой игры, о своем участии в которой не догадывался до последних страниц. Самсонов, впрочем, и сам настаивает на этом сходстве, цитируя роман Набокова в начале первой редакции «Ног» и финале второй. И если вечность Лужина оказалась расчерченной на черно-белые квадраты, то вечность Шувалова определенно поросла не совсем естественного происхождения зеленой травой. Футбол у Самсонова вообще временами обнаруживает явные проплешины потустороннего. Так, попасть в детскую футбольную школу Шувалов смог только после того, как его жестоко избили перед ее воротами, а в «Барселону» он бежит, спрятавшись в железном ящике, который кажется попеременно то гробом, то утробой.

В этой двойственности и заключается проблема персонажа сновидения, которым является каждый футболист («Человек, смотрящий футбол по телевизору, почти что спит, грезит, он полностью умирает в этот момент для мира бодрствующих», – пишет Вадим Руднев). С одной стороны, в реальной жизни существует лишь сновидец, а не тот, на кого он смотрит. С другой — именно спящий человек выпадает из жизни, в то время как герой его сна активен и полон энергии. Шувалов бежит в этом промежутке между явью и смертью, огибая противников по немыслимым траекториям, гадая, нужно ли ему заснуть еще глубже или, наоборот, окончательно проснуться, и не знает, что на самом деле всю жизнь играет на зеленой траве потерянного рая для самого главного болельщика. И нет никакой разницы, в чьем сне все это происходит. Правда, если обнаружится, что все это — футбол, писатель Самсонов, эта рецензия и ее автор – сон осьминога-предсказателя Пауля, придумавшего эту странную игру, потому что у него нет ничего, кроме ног и головы, лично мне будет несколько обидно.

И еще о футболе:

«Hoppauf Hakoah!»
Как футбол спасает жизнь
Пара слов о «Тоттенхеме»