В 2013 году «Большая тройка» мобильных операторов взяла себе на логотипы вместо яиц лица великих русских писателей: МТС – Лев Толстой, БиЛайн – Достоевский, Мегафон – Чехов. Сначала хотели Гоголя, но его не поделили с Украиной, поэтому пришлось ограничиться Чеховым. Город разделился на три враждующих клана. Фанаты Толстого мочили фанатов Достоевского, а фанаты Чехова ховались от тех и других, потому что малая проза всегда большой прозы бежит, пока не догонят. Цвета тоже отдали в ребрендинг: Толстой взял себе красный, как символ непротивления злу насилием, Достоевский взял себе белый – для контраста и в попытке изобразить белое безмолвие совести, а Чехову достался синий, как символ вечной русской тоски и голубой врачебной крови. Вот в этих декорациях и разворачивается действие нового романа Виктора Пелевина «t».
Хотя на самом деле ничего не разворачивается. Никакой «большой тройки» в романе нет, это все вранье. Про цвета тоже. А вот Толстой и Достоевский правда есть, и в какой-то момент Толстой вызывает дух Достоевского. Но по порядку.
От всех прочих романов Пелевина этот, безусловно, отличается. У него чудесная синяя обложка с разноцветными значками, на форзацах – изображения кота-бога с усами в виде молний. Что касается текста, то в нем, как это бывает у Пелевина, гостит дух времени. Он, признаться, маловыносим, этот дух – ну так и время такое, год выдался кризисный, мятущийся, унылый, как больная канарейка в плетеной клетке – сколько ни чирикай, век воли не видать. Разве только представить, что все это тебе снится, но тогда, выходит, и во сне у тебя тюрьма, и наяву, и тут уж легче повеситься на жердочке.
Что же до графа Т., он пытается выяснить смысл своей жизни прямиком у Ариэля. Последний зачем-то все время является к своему персонажу и жалуется ему на жизнь. Между делом рассказывает, как устроен мир.
Дедушка объяснил, что с давних времен еврейские мистики верили – весь наш мир создан мыслью Бога. … «Элоим», как называют бога в иудаизме. А это слово есть множественное число от «Элой», или «Аллах», если убрать малосущественные маркеры гласных. Обращаясь к могуществам, каббала говорит «Аллахи». Разумеется, эта наука, столь пунктуальная в ничтожных мелочах, не может вот так запросто взять и оговориться в самом главном. Но заменить множественное число на единственное она тоже не может, чтобы не разрушить собственных уравнений силы. К этому факту просто стараются не привлекать внимания. Официально бог один, однако скрытое эзотерическое ответвление каббалы хорошо помнит, что творцов на самом деле много и всех нас создают разные сущности».
Дедушка же отговаривал маленького Ариэля от идеи стать писателем, но тот не послушал и теперь вот пишет графа Т. по заказу крупных клиентов. Но дело это опасное, как в плане физическом – закопают, если что не так напишешь, – так и в метафизическом: всех писателей после смерти ждет ад. Именно поэтому граф Т. – сокращение от Толстой – вляпался в эту историю.
Как я уже говорил, дедушка полагал страшнейшим из грехов создание новых сущностей, появление которых инициировано не богом, а кем-то еще. Ибо любой несовершенный акт творения причиняет Всевышнему страдание. Поэтому наказание для так называемых земных творцов заключается в том, что именно их душам впоследствии приходится играть героев, испекаемых другими демиургами.
Демиурги:
Митенька Бершадский, ответственный за эротику, гламур и непротивление злу насилием.
Гриша Овнюк – гений, суперценный кадр, широчайший специалист. «Один серьезный недостаток – везде и всегда нарасхват. Поэтому все время занят и для нас работает левой ногой».
Гоша Пиворылов – криэйтор психоделического контента. «Он всему гламуру и антигламуру легкие наркотики пишет. Если надо, может и тяжелые».
Пятый – неназванный автор, с которым у Ариэля конфликт. Он пишет внутренние монологи, но по мнению Аэриэля, «таких метафизиков в Москве как неебаных тараканов, простите за выражение».
Все узнаваемы, но как-то не интересно даже расшифровывать, все равно никаких спецэффектов вроде пародий на стиль каждого из перечисленных в романе нет.
Сам Ариэль – первый и последний, поскольку он не пишет, а собирает все тексты в один, сокращая и редактируя, где нужно. Поэтому он считает себя персональным Богом и создателем графа Т., а граф Т. как-то мучается, грустит и никак не хочет признать ни Ариэля, ни остальных пятерых. Он думает, что если отследить, когда в него вселяются эти демоны, можно в итоге от них освободиться, зажить своей жизнью, поверить в настоящего бога, создавшего всех людей с каким-то менее гнусным смыслом.
В книге это не так быстро и бодро, как в пересказе. Длинные муторные проходы и разговоры, бессмысленные приключения, трогательный переход на коньках через реку Стикс, где на льду лежат трупы Наполеона и саквояж с деньгами. Катастрофическая тягомотина, если бы не финал.
Всю дорогу автор пытается убить своего персонажа, всю дорогу персонаж сомневается, бог ли ему автор и кому они оба нужны без читателя, а потом все это превращается в ветхозаветную историю жертвоприношения Авраама. Как будто П. по ежегодному заказу известного издательства писал-писал всю эту фигню, а в конце, поняв, что больше невозможно и все сейчас умрут, все-таки спас героя, как Бог иудеев спас Исаака от ножа. Потому что автор и есть герой, а герой и есть автор, но без читателя они оба не существуют. И милосердие к читателю в следующей жизни обернется милосердием читателя, который через год придет в магазин за свежей книгой в серии с садистическим названием «Новый Пелевин».
Хотя, конечно, финал не об этом. И дело вообще не в финале. Читать в этой книге надо титры, а в титрах – то есть, на странице выходных данных в строчке «Литературный редактор» черной рамочкой обведена фамилия А. Э. Брахман. Роман о смерти редактора. Как хотите: хоть «убей редактора своего», хоть «убей в себе редактора» или «что будет, если все они умрут». Как ни крути, вот это и будет. Граф Т. Триста восемьдесят две страницы в твердой обложке. Инджой.
Умер сам – убей другого:
Прощальные песни прошлогоднего Пиндостана
Левин ПЕ и его двойник
Ни разу не Пелевин, но тоже в аду
