Ваш рецензент сидит и пишет рецензию на книгу, в которой героиня сидит и пишет рецензию на книгу, в которой некто Келси Ньюмен в подробностях и с научными выкладками излагает, как пережить конец света, который вообще-то уже наступил. Если по-честному, рецензент должна редактировать переводы рассказов одного прекрасного американского автора, а героиня — писать роман, но героине роман не дается вот уже который год. Изо дня в день героиня занимает себя чем может: обучает начинающих писателей конструировать под коллективным псевдонимом жанровую прозу для подростков, пишет рецензии на научно-популярный нонфикшн, гуляет с собакой, безуспешно и без особого энтузиазма налаживает отношения с бойфрендом, учится вязать носки. Каждый день ездит в библиотеку, где тратит время на кучу полезных и потенциально выгодных задач, — что угодно, только бы не писать роман, который никак не пишется. Жизнь героини в основном протекает внутри ее головы: снаружи события либо предельно заурядны (занудный бойфренд, влюбленность без особых перспектив, подруга с бурной личной жизнью, редакционные планерки), либо совершенно необъяснимы (феи и полтергейст в детстве; Дартмутский Зверь на болотах; корабль «Катти Сарк» в бутылке, которую вынесло на берег, когда героиня попросила помощи у моря; куча денег, внезапно свалившаяся на героиню, когда та попросила помощи у Вселенной). Героиня живет здесь-и-сейчас, оценивает события здесь-и-сейчас, с удивительным упорством не замечает чудес, не склонна сопоставлять факты или делать выводы и предпочитает жить не конкретными событиями, а абстрактными идеями.
Скарлетт Томас пишет романы идей, как живет, — на одних идеях залипает, развивает их и доводит до некоторого логического конца, другими лениво жонглирует, а потом, когда они наскучат, отбрасывает их и забывает. С событиями в романах происходит примерно то же самое, но идеи важнее. Как родилась Вселенная? Был ли Большой Взрыв? Как устроено пространство, где обитает человеческое сознание? Означающее, означаемое, знак, а кроме того — что такое кварки? Кошка Шрёдингера, поезд Эйнштейна. Каково живется лабораторным мышам, и кто придумал на них экспериментировать? Что, если мир — очень сложная компьютерная модель, и мы не можем познать ее, потому что тоже запрограммированы, а значит — мыслим только программным кодом? Как действуют гомеопатические средства и, кстати, как же, о как же корабль засовывают в бутылку? Правда ли мы живем не в настоящем мире, а в его копии, и будем жить здесь вечно? Хотим ли мы жить вечно, особенно здесь?
Героиня «Нашей трагической Вселенной» терзается над своей рецензией на Келси Ньюмена, затем над большой статьей о self-help books, и над своим романом, и над своей жизнью вообще. Ваш рецензент терзается над этой рецензией уже несколько недель, и по схожей причине: непонятно, что сказать, — все варианты равноценны и не удовлетворяет ни один. Умозрительная абстракция интереснее самой объемной реальности, а в умозрительном пространстве особых предпочтений нет и царит релятивизм. Рецензент — и героиня — отчасти раздражены: обе смутно подозревают, что им морочат голову. Героиню бесит завиральная теория Келси Ньюмена, но отмести ее вовсе героиня не готова. Ваш рецензент прочла предпоследний роман Скарлетт Томас «Конец мистера Y» 2006 года и теперь на «Нашей трагической Вселенной», которая вышла весной, необъяснимо разочарована. У героини — и рецензента — проблемы не с материалом; у них проблемы со своим отношением к материалу. Кроме того, первые три четверти «Вселенной» их обеих раздражает вообще все на свете, поэтому обеим чудится, будто дело в материале — в событиях, происходящих с героиней, или в книжке, которую читает рецензент.
Героиня не может написать свой настоящий (в противоположность уже написанным фантастическим) роман, поскольку пребывает в тисках жанровой литературы: она преподает писательское мастерство и, как и все прочие писатели европейской разновидности, отравлена «Поэтикой» Аристотеля. В творческом кризисе полезен голос свыше, поэтому у героини есть подруга — антрополог, знаток коренных культур Тихоокеанского региона, пропагандирующая «истории без историй» — истории, которые сами себя подрывают. Эдип убивает отца, женится на матери, узнает истину, ослепляет себя, уходит из города и умирает в одиночестве — это история вида «трагедия». Полубог Мауи ради блага всего человечества заползает в нутро богини смерти через зубастую вагину и раздавлен божественными бедрами, потому что одна птица невовремя засмеялась и разбудила богиню, — это история без истории, потому что придурочные обстоятельства гибели героя смазывают ее трагизм. В истории без истории мир кончается не взрывом, не всхлипом — скорее усмешкой.
«Не полагайся на разум твой» и «не будь мудрецом в глазах твоих», учит нас царь Соломон, и в истории без истории это самая правильная методика, потому что разум все равно не поможет. Разум ищет рациональные ответы. Отчего море доставляет к ногам героини корабль в бутылке? Что это были за люди, которые много лет назад рассказывали ей о феях? Как так вышло, что подруга детства много лет жила в доме с полтергейстом (который исчез, едва героиня уехала из города), стала знаменитой актрисой, готовилась играть Анну Каренину, вдруг бросилась под поезд, а потом явилась героине во сне и сообщила, что вовсе не умерла? Так умерла или не умерла? Что за Зверь бродит в окрестностях Дартмута по болотам? Куда это он уплыл? Или вот совсем простой вопрос: что случилось с бойфрендом героини, когда она от него ушла? И вообще — куда подевались все эти персонажи, возникшие внезапно и так же внезапно исчезнувшие? Но в истории без истории ответов нет, а финал и катарсис происходят за рамками истории: финал истории подталкивает читателя к подлинному финалу. Наблюдая трагедию, зритель сострадает в реальном времени. Дослушав коан, ученик переживает просветление в наступившей тишине.
В эпилоге «Конца мистера Y» героиня и ее возлюбленный по имени Адам, в реальном мире умершие и навеки оставшиеся в общечеловеческом пространстве сознаний, приходят к границе этого пространства и шагают с обрыва, подобно Дуракам с карты таро, и оказываются в саду, и сад этот прекрасен, и посреди сада растет дерево, и тогда героиня понимает. Скарлетт Томас пришлось писать пояснение для читателей — мол, она убеждена, что герои не вырвались из пространства метафор, сад есть лишь религиозный образ и на самом деле никакого сада нет, — но мы-то знаем, как заканчиваются и начинаются миры. А в финале «Нашей трагической Вселенной» героиня стоит перед Лабиринтом с камнями, дорожками и кустиками, который построили в Дартмуте для прогулок горожан:
Быть может, Лабиринт объясняет, почему мы не читаем сразу последние страницы книг, почему не спешим по жизни, вечно ища результатов, сколько бы нам ни говорили, что полагается спешить, а в пути надо обгонять людей и преодолевать препятствия. Лабиринт не учит нас жить — он показывает, как мы живем. В центре Лабиринта нет драмы — только место, где можно отдохнуть перед прогулкой обратно по дорожкам. Быть может, Лабиринт — это путь истории без истории.
«Ты никогда не закончишь начатое. Ты не одолеешь чудовища. И в итоге ни к чему не придешь», — пророчил героине, тогда еще школьнице, волшебник, у которого в доме посреди леса стоял на полке корабль «Катти Сарк» в бутылке. Волшебник говорил правду, потому что история без истории отрицает Аристотелеву поэтику: она никогда не закончится, в ней нечего преодолевать и не будет результата.
Но в любой истории — с историей и без — Господь Бог, Маленький Кварк, Трагическая Вселенная или случайно забредшая фея неизбежно поставят точку, разместив в финале сад или Лабиринт, и там начнется новая — или продолжится старая — история, которой мы уже не узнаем. Героиня стоит перед Лабиринтом, и ни Минотавра, ни Ариадны поблизости не наблюдается, а все клубочки остались дома и скоро станут вязаными носками.
Другие подрывающие истории:
42-я фантазия о жизни-после
Открытки с края земли
Плата за минуты ясности
Квест "Найди себя"
