Как жаль, что Алекс Уокер не еврей. И папа его не еврей, и даже дедушка. Еще обиднее, что Алекс Уокер стал причиной смерти своих родителей, когда ему было всего три года. После гибели отца-фотографа и матери-натурщицы Алекс получил в наследство сундук с фотографиями и чучело пса по имени Джаспер. А также приемную семью, похожую на семейку Аддамсов.
Патриарх и глава семьи Альфред Морган, прикованный к инвалидному креслу. Жена Альфреда, Чокнутая Нана Мэгз, как ее прозвали в семье. А также их дочь Хелена, ее муж-художник Винсент де Марко, и дети — сестры-двойняшки и их младший брат Бобби.
«Мой приемный брат Бобби де Марко — подлец, врун и подонок, и это далеко не все, что можно о нем сказать. Он — я готов подтвердить это в судный день — законченный негодяй, подлая коварная змея, предатель, коллаборационист, Иуда, Квислинг, изгой и червяк, враг цивилизованного общества «нумеро уно», с какой стороны ни посмотреть, кровавый ночной кошмар всех вдов и сирот, монстр и бурбон, но это мое сугубо личное мнение. К тому же он хладнокровный, расчетливый, злобный, невменяемый маньяк. Убийца, одним словом».
На протяжении романа Алекс взрослеет, а население особняка неуклонно сокращается: смерть словно караулит у дверей этого сумасшедшего дома и забирает всякого зазевавшегося обитателя. На первый взгляд несчастья выглядят чередой случайностей, однако всякий раз, когда кто-то умирает, ответственность за них берет на себя Бобби. «Это я убил его», — говорит этот Иуда о смерти своего дедушки Альфреда, когда тот сгорает у камина. «Я и тебя убью», — обещает Бобби сводному брату, и большую часть своей жизни Алекс живет в постоянном напряжении. Учитывая, что мальчики делят одну комнату на двоих, психическое состояние Алекса трудно назвать стабильным.
Между тем, история с убийствами гораздо запутаннее, чем кажется. Обитателей дома вроде бы убивает Бобби, во всяком случае, он сознается. Но зачем убивает — вот вопрос. Хочет напугать брата? Показать, что он умнее всех и его никто не поймает? Дурацкие мальчишеские разговоры не дают возможности выяснить истину: «Это я их убил». — «Нет, это просто совпадение». — «Что, думаешь, мне слабо? Хочешь, чтобы я сделал это еще раз? Тогда следующим будешь ты». Бобби делает все, чтобы отравить брату жизнь. Может, из ревности к приемному ребенку, а может, Бобби в самом деле псих. Как бы там ни было, Алекс подрастает и вступает в пору обостренной рефлексии, когда чудится, будто любая ошибка — вселенская катастрофа, а любое событие, происходящее поблизости, связано с тобой лично. Не удивительно, что однажды Алекс приходит к выводу, что приносит несчастье всем, кто его окружает. Когда чувство вины зашкаливает, юноша пытается покончить жизнь самоубийством — впрочем, неудачно. Однако душевные муки не проходят даже после несколько месяцев комы и еще нескольких недель обета молчания. Единственный, кто не сочувствует Алексу, — Бобби. Он обещает убить братца, как только тот достигнет совершеннолетия. И Алекс наконец понимает, что выбор у него крайне скуден: или он убьет Бобби, или Бобби убьет его. Финальная сцена напоминает сцену братоубийства из фильма «Омен» и оставляет читателя в недоумении — кто же из братьев все-таки Авель, а кто Каин?
Нас, однако, интересует не братоубийство, а двигатель сюжета — чувство вины Алекса. Это самое чувство вины он нес в себе с младенчества. Смерть родителей, в которой он был косвенно повинен, стала отправной точкой его жизненной истории. При этом чувство вины — единственное, что помогло бы Алексу с самоидентификацией. Подобно истории евреев, жизнь Алекса — непрерывная война (с Бобби, с роком, с собственными эмоциями). А чувство вины, это «ноу-хау еврейских мам» (которое в данном случае сформировалось как реакция на смерть родителей), досталось Алексу даже без довеска в виде суперопеки. Будь мальчик евреем, он бы придумал, что делать с этой виной и чувствами, — роман бы, к примеру, написал, как другой сирота Джонатан Сафран Фоер. Будь евреями приемные родители Алекса, они бы привнесли в его жизнь тот специфический еврейский юмор, который позволяет справиться почти со всеми бедами. Но Алексу не повезло. Евреем в его семье можно в лучшем случае считать деда, который назвал сына Джонни, а поскольку фамилия их была Уокер, отец Алекса получил пожизненное прозвище «Виски». Это самая смешная шутка за всю историю семейства — ну, и еще чучело любимого пса, к которому приделали колесики, чтобы выгуливать теплыми летними вечерами. Вот поэтому Алекс и утопает в беспредельном депресняке. Бесконечно глубоко, всю свою долгую, тоскливую нееврейскую жизнь.
Еще о детях, семьях и семейных драмах:
Людмила Улицкая. Русское варенье
FAQты-шмакты: Другой мир: много фактов про 5 лет и 8 месяцев
Exempla Rabbinica: Дом одного мужчины и женщина в доме
ЗЫ. А напоследок он сказал
Ханох Левин. Плевок
Дезертиры с семейного фронта
