Поэта Анатолия Кобенкова не стало в сентябре 2006 года. В Москве шумела и суетилась очередная ММКВЯ, красовалась большая литература; поэт возвращался с поэтического вечера, и по дороге к метро у него случился сердечный приступ. Спустя два года иркутский издатель Геннадий Сапронов выпустил сборник — стихотворения, написанные за последние три года (предыдущий сборник «Строка, уставшая от странствий» вышел в 2003 году). И, вчитываясь, ловишь себя на мысли, что это снова срабатывает: кажется, что поэт предчувствовал беду — а может, напророчил:
Проведу с тишиной заседанье,
Замахнусь на нее кочергой
За скитанья мои… — до свиданья,
До свидания в жизни другой…
Анатолий Иванович Кобенков родился 9 марта 1948 года в Хабаровске. Но детство и юность прошли в Биробиджане. И стихи его — словно альбом с редкими детскими фотографиями:
Тот мир, в котором говорили «вейзмир» —
когда болело, «бройт» — когда сосало
под ложечкой и «мейделе» — о Тане,
и «шикса» — о Розалии Матвевне,
и «вундеркинд» — о Стасике Гольдфарбе,
и только «негодяй» — о Пастернаке;
тот пряный мир: трофейных шевиотов,
панбархатов, отечественных ситцев
и бобочек из «ателье напротив», —
тот воздух: из страшилок Левитана,
гагаринской улыбки, разноцветья
скандалов молодого Евтушенко —
не доле вздоха, не тяжелее крошки,
положишь его в детскую ладошку
и вместе с манным семечком стряхнешь...
Биография пунктиром: Биробиджан, Ангарск, Иркутск, московский Литературный институт, семь лет во главе иркутского отделения Союза писателей. В 2005 году переехал в Москву. И двенадцать книг.
Поэзия Кобенкова — это стихи человека, что наблюдает за течением жизни, строки философа, лишенные патетики, песни ностальгии, любви, утешения, мудрости и тишины. Пожалуй, «Однажды досказать» — его лучшая книга, в которой сконцентрировались все его мастерство и жизненный опыт. В этом сборнике Анатолий Кобенков повторяет вслед за Сергеем Довлатовым: «О боже, какое счастье, какая несказанная милость — я знаю русский алфавит».
Пожелав обидеть, не обидишь:
Самое больное не болит…
Бабушка на выболевшем идиш,
Умирая, матушку бранит.
Матушка заплачет, зарыдает…
И не знаю, как сказать мне ей,
Что поскольку всяк меня ругает,
Бабушкино слово мне нужней…
Как бы мы с тобою, муза, жили,
Кабы за спиной да за стеной —
Не зима, не голоса чужие,
А язык, до донышка родной!
Кобенков может быть жестким, беспощадным, отчаянным. Но беспощаден он только к собственной душе: как известно, самая страшная правда — это правда о себе. Он старательно избегает пафоса, его голос негромок, но уверен. А переплетая в стихах разные языки, Кобенков достигает удивительного эффекта: его тексты обретают особую глубину которые отзываются состраданием, пониманием, обретением нового опыта.
Четыре колыбельных
Как только, воспарив над прадедовой стопкой,
ночь сабелькой взмахнет сознанью моему,
спи, младшая моя, мой варешек со штопкой
по линии судьбы, по марсову холму.
Когда огонь — огню, а огнь — огню вторит,
и мiру сладок мир, а мысли солон чай,
спи, старшая моя, мой варешек, в котором
шершаво по утрам и жарко по ночам.
Когда звезда: «шалом», когда луна: «лехаим»,
и тишины — по грудь, а книжек — до бровей,
спи, мой собачий брат из верных вертухаев,
спи, мой кошачий брат из вечных рыбарей...
Я вам и мир, и меч, я и холоп, и барин,
и сторож ваших снов, и дым, через трубу
сбегающий от вас, и вот вам — баю-баю,
на завтрак — баю-бай, на ужин — бу-бу-бу…
Анатолий Кобенков (1948—2006). Самый тихий на свете музей
Еще поэзия:
«Библиотека поэта» как машина времени, или Привет участникам погрома
Девочка с Большой Полянки
Похвастаться, что хвастунья