Плохо и неразборчиво жрать – плебейство. Но плохо и неразборчиво жрать, имея основание есть хорошо, грациозно и со вкусом, - жлобство. Единственно, что мне это напоминает, - услуги дешевых блядей, не прошу прощения за выражение.
"Книга о вкусной и нездоровой пище" идеальна.
В манере ее автора поспешу поставить точку, чтобы дать вам сполна насладиться красноречивой паузой. Да, эта книга идеальна. Для всех, кто хочет не просто похудеть, а надолго получить отвращение к самому процессу приготовления и – главное – поглощения пищи. Потому что Генделеву удалось невероятное: он сумел написать сборник кулинарных рецептов (что совсем уже грустно – очень даже неплохих), по которому невозможно готовить. И не потому, что автор предлагает чересчур изощренные рецепты или слишком туманно излагает свои мысли. А потому, что "Книгу о вкусной и нездоровой пище" трудно читать без физической тошноты.
Тут придется сразу оговориться, чтобы не навлечь на себя обвинений в клевете или неуважении к чьей-нибудь личности. Я не знаю, какая сила заставила безусловно хорошего поэта Михаила Генделева создать лирического героя, который до такой степени идентифицируется с ним самим и при этом несет такую неаппетитную пошлятину. Я понятия не имею, может, проповедуемая Генделевым манера шутить и выражаться в большой моде в Израиле, может, это действительно смешно, а я просто сноб с зачерствевшим чувством юмора. Однако виртуальное существо, которое предлагает нам порадоваться вместе с ним его гастрономическим экзерсисам, вызывает такую мощную гамму отрицательных чувств, что думать о еде (как таковой) без отвращения становится невозможно.
Представьте себе этакого бодрячка, который не видит края, не чувствует меры, бодро хохочет над своими же шутками (несомненной несвежести), чавкает, хамит, ржет, отпускает сортирные хохмочки, щиплет соседей за ягодицы, звенит и подпрыгивает. Не можете? Зря. Лирический герой книги именно таков. И я даже затрудняюсь сказать, что именно больнее режет слух – общий провинциально-КВНовский, чудовищно-несмешной и безнадежный тон всего сборника или отдельные перлы, которыми лакомит автор несчастного читателя.
Вот, например, "Застольный кодекс поведения за пиршественными столами на банкетах, суаре и в домах, куда вас пускают и предлагают угощаться чем бог послал на халяву":
"В первую очередь за стол садятся старперы. Через них потом неудобно перелезать, но ничего не поделаешь".
"Избегай поз выражения удовлетворения сожранным".
Или: "Суп и прочие жидкие среды едят, не засовывая ложку в аденоиды, а деликатно, с боку ложки".
В последней цитате особенно замечательна анатомическая наивность автора, который, видимо, и не предполагает, что аденоиды находятся в носу. Впрочем, вполне допускаю, что наш кулинар-затейник ест "суп и прочие жидкие среды", засовывая ложку себе в нос. Чего не сделаешь, чтобы повеселить приятелей и сотрапезников. Ходит же лирический герой в сауну при лацканах, о чем спешит сообщить буквально на первых же страницах. Да-да. Наш герой ухитряется отвечать на вопросы многочисленных поклонников, "будучи схваченным за лацкан и зажатым в углу, в автобусе, в сауне, на демонстрациях и на крестинах". Разумеется, еще Марина Ивановна Цветаева писала, что "поэта далеко заводит речь", но не до такой же степени!
Собственно, больше всего огорчает именно то, что очевидно тонкий, умный и одаренный человек (речь уже не о лирическом герое, а именно о поэте Михаиле Генделеве) позволяет себе шутить и обращаться к читателю в такой удивительной манере: "Читатель Галесник М. требует, чтоб я ему с последней простотой дал ответ: что такое этот "чимай". Не могу же я ответить: «Дорогой товарищ Галесник М., идите в жопу. Хрен его знает, что такое чимай!»".
И особенно страшно, что в мешанину этой чудовищной провинциальной пошлости вплетен намек на едва узнаваемую, никому не нужную, затоптанную человеческими копытами цитату из Мандельштама.
Как будто автор опомнился. И на одну секунду снова стал не похабничающим гастрономом, а поэтом.
Упомянутые книги
