Жанр апокалиптической фантастики появился еще в начале XIX века, с выходом романа Жана-Батиста Кузэна де Грэнвиля «Последний человек». В XIX веке с его катаклизмами «последние человеки» пошли как грибы после дождя, начиная с одноименного романа Мэри Шелли (1826) и заканчивая, например, «Последним американцем» Джона Эмеса Митчелла (1889) о персидской экспедиции, обнаружившей руины Нью-Йорка. Двадцатый век дал, увы, еще больше пищи для развития жанра, и апогей его, конечно, пришелся на конец столетия — годы, проведенные в ожидании миллениума. Произведения этого периода и начала нашего века и вошли в антологию «Апокалиптическая фантастика», составленную Майком Эшли.
Само слово «апокалиптическая» в определении жанра отсылает к Новому Завету, к «Откровению» Иоанна Богослова. Однако для рассказов, представленных Майком Эшли, гораздо актуальнее оказывается более древняя часть Библии — Танах, сюжет о Потопе. Несмотря на обилие технических и экологических возможностей, грозящих погубить мир в наши времена, чаще всего в рассказах все смывают потоки воды.Они ехали на север под бесконечным дождем. Он лил с сумеречного неба и хлестал в ветровое стекло, жужжавшие «дворники» стирали его. Дождь образовывал потоки на шоссе, которые стекали по покрытому гравием откосу, прогрызая в нем извилистые ручейки. Капли дождя падали на стекла и стремительно летели прочь, увлекаемые ветром. Вокруг не было ничего, кроме дождя, и мертвую тишину нарушал лишь шорох шин по мокрому асфальту, да дождевые капли, словно пальцы, бесконечно барабанили по стеклам. И среди этих звуков Мелиссе слышался еще один — детский голосок, повторявший отрывок из старой песенки:
Обращайся, дождик, вспять,
В день другой придешь опять.
(Дэйл Бейли. Дождь и конец света)
Сюжет о Потопе важен потому, что это Апокалипсис, но не конец, — наоборот, начало новой жизни. Майк Эшли пишет, что антологией он хотел внушить надежду на будущее, а не подпитывать апокалиптические неврозы, поэтому наибольший объем в книге занимает часть «После Армагеддона» — о выживании, о мужестве в безнадежных, казалось бы, условиях, о силе человеческого духа.
Герои рассказа Кейдж Бейкер «Книги» — живые книги. Они создают бродячий театр, чтобы напоминать людям о мире до космической катастрофы; все эти милые мелочи, танцы наряженных малышей и стеклянные дракончики с зелеными глазами — самое сильное средство от постапокалиптической депрессии, стимул для дальнейшей жизни.
Единственная надеждой героев Кори Доктороу «Когда сисадмины правили землей» — Республика Киберпространства, всемирная, внематериальная, возвращенная к жизни последними небритыми энтузиастами в свитерах с оленями. Кейт Вильгельм в рассказе о чудовищной пандемии «Кровопускание» говорит о том, что Возрождение не просто наступило после великой Чумы, но и стало ее следствием, а все суровые испытания, приходящиеся на долю человечества, тоже призваны стать началом нового Ренессанса.
Об этом, о маленьком огоньке надежды в ночи безнадежности, — не только антология, составленная Майком Эшли, но и новые, апокалиптические, романы классиков американской фантастики Дэна Симмонса и Стивена Кинга.
Америка переживает постапокалиптический кризис, начало которому положено 11 сентября 2001 года. Все кругом стремительно исламизируется и японизируется, часть штатов отвалилась, а в другой части набирает ход «Реконкиста» — агрессивное освободительное движение латиноамериканского населения. Города разрушены, кругом трущобы, последние остатки цивилизации отмирают, ценности окончательно дегуманизируются. Наступает Второй Холокост. Государство Израиль пало под исламискими бомбами, а его граждане, шесть миллионов евреев и миллион арабов, почти все погибли. Немногие выжившие умирают от лучевой болезни в американских лагерях для беженцев.
Единственное утешение американцев и последних израильтян — флэшбэк, наркотик, позволяющий пережить еще раз самые яркие впечатления своей жизни. Возвращение в прошлое, ностальгия — сюжетный стержень романа; «прустовский» наркотик — главный его символ.
Антиутопия в изображении Дэна Симмонса устрашающе логична. Автор анализирует сегодняшнюю историческую ситуацию и доказывает, что такой поворот событий вполне возможен. Но в прошлом величии Америки — и ее спасение, в несокрушимом бодром духе американского позитивизма — надежда на будущее. И вместе с последними настоящими американцами, жителями штата «Одинокая Звезда», прилив воодушевления испытывают и оставшиеся в живых израильтяне, совершающие новый Исход. Стеклянная пустыня, в которую превратилась их страна, усилиями осиротевших, больных репатриантов снова может стать Землей Обетованной.
В «Флэшбэке», как и в предыдущей книге «Темные Холмы», Дэн Симмонс вершит суд над Америкой. Он скрупулезно рассматривает все ее прегрешения и ошибки, не открещиваясь ни от вины перед индейцами, ни от ответственности за перекосы глобализации. Собственно, в умении осознать эти ошибки, признать свою вину и принять наследие множества культур — часть американской силы. Поэтому и последний индейский воин признает США своей страной, и полицейский-наркоман находит себе силы отказаться от флэшбэка и понимает, что урок истории — в сегодняшней жизни.
Стивена Кинга к фантастам причислять, в общем, не принято, но без него тут обойтись совершенно невозможно, поэтому чуть-чуть раздвинем границы жанра. В своем романе «Под куполом» он в который раз обращается к теме маленьких городов. Город Честерс-Милл неожиданно накрывает прозрачным куполом, так что никто не может его покинуть. Пока не кончатся припасы и смог на куполе не закроет доступ к воздуху, здесь можно жить. Правительство решает проблему снаружи, горожане — изнутри. Страшнее голода и экологической катастрофы внезапно становится политическая угроза. Город и до того подчинил себе член городского управления Джим Ренни, популист и болезненный властолюбец, подпольно занимающийся производством наркотиков. Купол для него в прямом и переносном смысле дар небес. Ренни убеждает жителей, что без него Честерс-Миллу не выжить. Единовластный повелитель города, он начинает террор под псевдорелигиозным соусом. Над городом отчетливо слышен запах фарисейства.Основа сюжета — мутация демократического общества, расшатанного бедой, к полицейскому государству и культу личности.
Самодовольный Ренни сравнивает себя с Моисеем, выводящим евреев из Египта, хотя на самом деле он никого никуда вывести не может: «Сейчас мы, возможно, как дети Израиля в пустыне… но скоро найдем наш Ханаан и попируем молоком и медом, которыми Господь и наши сограждане американцы попотчуют нас».
Трагедия здесь — это метафора всей Америке, да и всего мира, потому что опасность не в Космосе и не в земных недрах, а в душах людей, и в них же — шанс на спасение. Аналогия, ни разу не проговоренная, подразумевает совершенно явно историю Содома. Найдутся ли в городе праведники, способные спасти город?
В конце прошлого века Стивен Кинг попал в автокатастрофу, о которой писал в автобиографии «Как писать книги», и к которой постоянно возвращается в новых романах. Поклонники делят его творчество на два периода — «до» и «после», и ждут возвращения «прежнего» Кинга. И вот, кажется, дождались.
Собственно, «новый старый» Кинг спокойно может стать образом всей новой постапокалиптической фантастики: ничего нового, кроме забытого старого, с нами не происходит. Виртуальный мир бесплоден; мы не освоили Луну и едва долетели до Марса. Как в старые добрые времена у нас впереди глад, мор и засуха. Громы небесные и саранча; три всадника и ангелы с мечами. Встречайте нас, динозавры, мы уже скоро.